Образно-символический мир в поэзии се тяо (v в.)
На правах рукописи
Хуземи Дмитрий Владимирович Образно-символический мир в поэзии Се Тяо (V в.) Специальность 10.01.03 – Литература народов стран зарубежья (литературы азиатского региона)
Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук
Москва – 2010
Работа выполнена на кафедре китайской филологии Института стран Азии и Африки МГУ имени М.В. Ломоносова
Официальные оппоненты: доктор исторических наук Торопцев Сергей Аркадьевич кандидат филологических наук Смирнов Илья Сергеевич
Ведущая организация: Институт востоковедения РАН
Защита состоится «26» мая 2011 года в 16 часов на заседании диссертационного совета Д 501.001.33 по филологическим наукам (литературоведение) при МГУ имени М.В. Ломоносова (ИСАА) по адресу:
113911, г. Москва, ул. Моховая, д. 11.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова (113911, г. Москва, ул. Моховая, д. 11).
Автореферат диссертации разослан «_» 2011 года.
Учёный секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук Репенкова М.М.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Диссертация посвящена исследованию поэтического языка и художественного сознания Се Тяо (464-499) – поэта-лирика, жившего в эпоху Южных и Северных династий (420-589) в Китае, относящихся к периоду раннего «Средневековья».
Предмет исследования Прочтение поэзии, возникшей в контексте иной культуры, представляет известную сложность: её язык и образная система опираются на иную традицию ассоциативного мышления, без связи с которой они не могут быть до конца понятны иностранному читателю. Тем более это справедливо в отношении поэзии (китайского) «Средневековья». Её удалённость во времени обусловливает ещё и иной характер авторского мировосприятия, не тождественный современному, который требует к себе внимания.
Всё это обязывает к всестороннему изучению поэтического языка, свойственного данной культуре. В китайской традиции (равно как и в других классических традициях Востока) он подчиняется правилам поэтического «канона». Оставаясь языком «слов», он в то же время является языком «образов», а также скрывающихся за ними нормативных смысловых значений:
так, например, образ «хризантемы» в китайской традиции, как правило, напоминает об «осени человеческой жизни», и этот устойчивый условный подтекст неизменно возникает как в сознании самого поэта, так и слышащей его аудитории.
Помимо «традиционных» (нормативных) значений в китайской лирике «Средневековья» возникают и индивидуальные, традиции до конца не известные. Их локализация и описание представляют большой научный интерес.
Образ автора в его лирике также далеко не всегда является исключительно «жанровым», подменяющим собой проявление авторской индивидуальности.
Мы наблюдаем, что чем значительней оказывается поэт, тем заметней уникальные черты его лирического героя выделяются на фоне традиции, собою же определяя её.
Вот почему проникновение в мир авторского контекста представляется совершенно необходимым. Это требует как содержательного прочтения художественных произведений, так и привлечения всех доступных сведений об авторе, его времени и человеческой судьбе. Образно-символический мир Се Тяо, понимаемый нами как мир художественных образов и их производных смысловых значений, сложившийся именно в его творчестве, составляет предмет нашего исследования. Это равнозначно пониманию подлинного смысла его произведений, который рождается в точке взаимопроникновения «традиционного» и «индивидуального» – их лирического смысла.
Особое место в работе отводится исследованию образа авторского героя Се Тяо в совокупности его произведений.
Актуальность исследования Далеко не все значительные памятники литературы «Средневекового» Китая описаны в отечественной науке. Более того, многие из них остаются даже «непрочитанными», о чём свидетельствует скудость тематических публикаций.
В России не существует ни одной специализированной монографии, посвящённой Се Тяо. Основной массив его лирики не переведён на русский язык. Российские исследователи (М.Кравцова) обращались к Се Тяо лишь постольку, поскольку того требовало знакомство с чем-то иным – культурой периода его жизни, жанровой спецификой «традиционной лирики» или становлением «уставной поэзии». Попытка увидеть «общие» явления в его творчестве, оправданная в контексте исследований, ставивших другие задачи, мешала увидеть то «особенное», чем поэт запомнился истории.
Творчество Се Тяо представляет собой одно из «белых пятен» в кругозоре не только западного (российского), но и китайского литературоведения. Будучи глубоко традиционной по своему характеру – так же, как и предмет её интереса – китайская «наука» о поэзии опиралась в большей степени на «качественные» оценки творчества поэтов и представляемых ими эпох относительно друг друга, нежели на их объективное историческое или художественное значение. Признавая бесспорные поэтические «вершины», традиционная критика в то же время нередко формировала и весьма стереотипные – иногда предосудительные – мнения о тех авторах и литературных школах, которые, с её идеологических позиций, таковыми не являлись, и это лишало многих из них заслуженного интереса со стороны исследователей. Видение поэзии в наборе исключительных явлений – нежели в континууме поступательного развития – в конечном счёте, затрудняло понимание, как самих «вершин», так и многого, что их окружало.
Эпоха Тан (618-907), которую принято считать периодом китайского «Возрождения» – «Золотым веком» китайской поэзии – не возникла из небытия.
Ей предшествовало уже почти два тысячелетия непрерывного развития песенно-поэтической традиции, прошедшей через «древность» и четыре столетия «постханьского» периода – так называемых «Шести династий». В их числе «Южные династии» являются последним, завершающим этапом «постханьской» истории, непосредственно предваряющим Суй и Тан. Одним из наиболее значительных культурных этапов «Южных династий», в свою очередь, является период правления под девизом юнмин (483-493), совпавший с годами жизни и творчества Се Тяо, которого принято считать наиболее выдающимся представителем поэзии своего времени. Таким образом, Се Тяо является последним из крупных поэтов раннего «Средневековья» – ещё не «танским» – но непосредственно предваряющим танскую плеяду.
Само то обстоятельство, что Се Тяо находится на важном перепутье исторических судеб китайской поэзии, уже достаточно, чтобы обратиться к его творчеству с особым интересом. Однако существуют и другие причины: Се Тяо – любимый поэт Ли Бая (701-762), который относился к нему как к своему духовному предтече. Путь к пониманию содержания ряда ключевых стихотворений Ли Бая лежит через творчество Се Тяо, и можно сказать, что он не пройден ещё до конца. Се Тяо совершенно не похож на Ли Бая ни по языку своей поэзии, ни по основополагающему для неё мировоззрению, однако в его творчестве рождаются приметы того, что предопределит характер художественного сознания человека новой эпохи. В нём встречаются «прошлое» и «будущее» китайской поэзии, не являясь до конца ни тем, ни другим. С исторической точки зрения, «Се Тяо» представляет собой в гораздо большей степени «процесс», нежели его завершение – в этом его значение и в этом его сложность.
«Южные династии», о которых чаще принято говорить в их совокупности, друг от друга заметно отличались, и это отличие было, в первую очередь, «культурным». Периоды юаньцзя (424-453) и юнмин (483-493), отстоящие друг от друга всего на три десятилетия, подарили Китаю поэзию, которая, несмотря на навязчивые внешние сходства, обнаружила глубинные содержательные и формальные различия. Данность столь стремительного эволюционного скачка в поэтическом сознании и эстетике заставляет задумываться над его причинами. В период юнмин авторская лирика впервые в истории проявила выраженное и осознанное её творцами стремление к унификации не на основе «идеи», а на основе надрациональных чувственных категорий – в первую очередь, «звука» и «формы». Именно в это время возникают представления о «правилах» стихосложения, которые лягут в основу танской традиции «регулированных стихов». Именно тогда авторская лирика современников начинает впервые напоминать в своей совокупности единую художественную школу – и именно в этом качестве характерного «стилевого» единства она запомнится истории.
Се Тяо, Шэнь Юэ (441-513) и Ван Жун (467-493) – три наиболее значительных представителя юнминской поэзии – ещё при жизни были отмечены за новаторство в области художественной формы, ставшее предметом их целенаправленного внимания. «Если нет в произведении новых изменений, то не стать ему первым» (Сяо Цзысянь), – писали о творческом «кредо» литераторов того времени. «Новизна», осознанная как таковая в положительном качестве, была китайской словесности на тот момент, как минимум, несвойственна. Неслучайно Лю Се – сверстник Се Тяо – писал о своём времени: «С недавних времён литераторы вдруг увлеклись непонятными приёмами, используют их в своих произведениях, вослед изменениям обманчивых тенденций старые формы презирают как ржавые, поэтому берут резак и стремятся к новому», – едва ли хоть одна из литературных эпох, предшествовавших юнмин, могла сказать о себе что-то подобное.
И отчасти именно поэтому исторически каждый раз на волне очередного пересмотра культурных ценностей юнминская поэзия предавалась традиционалистской анафеме. Хотя, возможно, именно благодаря этому небывалому обновлению литературной жизни, середина Южных династий стала временем появления наиболее значительных в китайской истории трактатов по поэтике – «Резного дракона литературной мысли» Лю Се и «Поэтических категорий» Чжун Жуна – а также беспрецедентно крупного «Собрания» в том числе современной тому периоду лирики «Вэньсюань» Сяо Туна.
Поэт «перемены века» – говорили о Се Тяо впоследствии критики разных эпох. «В его стихах происходит изменение, и появляется танский стиль» (Чжао Цзычжи). «Лучшее [у Се Тяо] как раз находится между слов и фраз – это то, за счёт чего он постепенно удаляется от старины» (Хэ Чжо). Новизна поэзии Се Тяо была ощутима уже при его жизни, но её мера тонка. Определяя «лучшее» у него в области «надрационального», китайская традиция так и не смогла найти ему формальное описание. Оставив более 150 художественных произведений, дошедших до наших дней, Се Тяо может считаться одним из наименее изученных поэтов, оказавшихся в составе «Собрания сочинений восемнадцати авторов» Цзэн Гофаня, во многом предопределившего современный взгляд на «табель о рангах» в китайской классической поэзии.
Цели и задачи исследования Представление о «традиционной лирике», художественный язык которой оказывается глубоко консервативен, ограничивая возможности авторской индивидуализации, естественным образом ставит вопрос о соотношении «традиционного» и «индивидуального» в её контексте. Едва ли вызывает сомнение, что китайский автор «Средневековья» всякий раз трепетно придерживается слова и образа сложившегося на протяжении столетий поэтического канона. Но также, должно быть, справедливо, что «в лирике то, о чём пишут веками, скрещивается с тем, о чём в ней никогда ещё не было сказано» (Л.Гинзбург). «В центре лирической поэзии должен стоять поэтический конкретный субъект – поэт – он и составляет настоящее содержание лирической поэзии» (Гегель).
Нетрудно заметить, что рассуждения о «каноне» и «традиционности» (китайской) поэзии можно чаще услышать в среде востоковедов, в то время как теория «лирического» является детищем западного литературоведения.
Представляется, что только в сочетании и того и другого подхода «традиционная лирика» может встретить современное научное прочтение.
Следует признать, что известную сложность – как для иностранных, так и для китайских исследователей – представляет задача прочтения самого языка «традиционной лирики», на котором она написана. Он существует в двух параллельных и неотделимых друг от друга измерениях: как язык объективной традиционности, доступный в познании через постижение поэтического канона, и как язык субъективного лиризма, единственным ключом к которому является, собственно, авторское творчество и та система условной суггестивности, которая ему – и только ему одному – свойственна. Определение подлинной меры соотношения «традиционного» и «индивидуального» в случае каждого стихотворения и каждого конкретного образа в его составе можно назвать ключевой задачей нашего исследования.
Стихотворное произведение рассматривается нами в составе его лирической композиции, которая в случае Се Тяо распадается на две принципиально неодинаковых части: поэтический «текст» и его прозаическое название. В названии, как правило, объявляется тема произведения, связанная с жизненной ситуацией автора, послужившей поводом к его творческому выплеску, в то время как в «тексте» происходит её поэтическая интерпретация в формах традиционного языка. Таким образом, название служит ключом к трактовке производных смысловых значений поэтической части, открывающим доступ к прочтению подлинного смысла произведения. Этот смысл, рождающийся в сочетании двух частей единой композиции – и не существующий ни в одной из них по отдельности – мы называем «лирическим», и его прочтение составляет цель нашего исследования.
Методологическая база и источники Подход к прочтению «традиционной лирики» с привлечением всех доступных сведений об авторе, его судьбе и времени, и сопоставлением всего этого с содержанием его творчества появился в самом Китае, причём у самых истоков. Классический комментарий Ли Шаня (630-689) к стихотворениям Се Тяо, вошедшим в «Вэньсюань» 1, и исторически превратившийся в «Литературное собрание» под редакцией Сяо Туна, VI в.
неотъемлемую часть самого «Собрания», основывается именно на этих принципах. Он либо трактует «трудные» места, содержащие архаичную («традиционную») лексику, либо сообщает детали биографии Се Тяо и факты истории его времени, без которых адекватное прочтение «текста» оказывается затруднительно.
Несмотря на то, что преимущественно «вкусовая» подборка «Вэньсюаня», заведомо неполная, отражающая субъективное мнение составителей о наиболее значительных произведениях Се Тяо – и рассмотрение его творчества именно в этом разрезе – появилась ещё в начале 6 века, а энциклопедический комментарий Ли Шаня в середине 7-го, оба эти приёма интерпретации его творчества сохраняют свою актуальность и в современном научном исследовании.
Появление наиболее полной антологии творчества Се Тяо состоялось усилиями Лоу Чжао – чиновника и литератора времён сунской династии (XIIв.).
Это косвенно подтвердило, что к определённому моменту интерес к творчеству Се Тяо заставил попытаться узнать о нём больше, чем было когда-либо известно, и эта задача решалась через составление полного сборника его произведений.
Он сложился именно тогда – в Сун – и, будучи переписан от руки в минское время (XIV-XVIIвв.), не претерпел существенных изменений до настоящего момента.
Организация сборника Лоу Чжао, однако, повторила принцип Сяо Туна, который заключался в жанровой рубрикации. Это означало, что наследие Се Тяо по-прежнему рассматривалось через призму традиционных форм – как совокупность его наивысших достижений в каждой из них – нежели во временнм или каком-либо другом «логическом» континууме. Поэтому в составе его исторических сборников на первом месте оказываются «оды» («фу») – жанр для Се Тяо непродуктивный – затем произведения литургического характера, условно относящиеся к жанру юэфу (песен «Музыкальной палаты») и созданные по долгу службы придворного литератора, затем подражания классическим («ханьским») юэфу, являвшиеся произведениями, востребованными в кругу литературного салона при дворе, и только после этого появляется основной массив из 80-ти с небольшим (в зависимости от вариантов сборника) подлинно лирических стихотворений жанра ши («песни»), в том числе и лирических «юэфу», которые можно в полной мере назвать продуктом произвольного авторского творчества.
Наше исследование отдаёт должное жанровой специфике каждого из рассматриваемых произведений, однако отвергает формально-жанровый принцип в подборе материала, поскольку, с нашей точки зрения, он противоречит главному: приоритету наивысшей художественной значимости рассматриваемых произведений в контексте авторского творчества, а также в историческом контексте.
Путь исследовательской традиции определялся всё возраставшим со временем интересом к авторской индивидуальности Се Тяо. Уже в середине 20-го века его полный сборник был полностью откомментирован (Хао Лицюань, Хун Шуньлун), и вслед за этим в 80-х годах был сделан следующий логический шаг: современный исследователь Чэнь Цинъюань в 1983 году в научной статье «Периодизация стихов и песен Се Тяо» предложил свою версию исторической периодизации его творчества. Вскоре вслед за ним Чэнь Гуаньцю в завершил «Полное собрание сочинений Се Сюаньчэна», в котором впервые основная часть сборника Се Тяо была организована в предложенной автором исторической последовательности её создания. Оригинальные «тексты» с подробным комментарием Чэнь Гуаньцю перемежает своими заметками об истории жизни автора, и таким образом наглядно совмещает историю жизни Се Тяо с его творчеством.
В числе наиболее значительных западных исследований творчества Се Тяо книга старейшего американского китаиста Ричарда Мэтера «Эпоха вечного блеска: три поэта-лирика юнминской эры (Шэнь Юэ, Се Тяо, Ван Жун)». Р.
Мэтер выбирает «жанр» нехудожественного перевода на английский язык, выполненного с высокой точностью, который совмещает с традиционным жанром комментария – но уже на английском языке – и обрамляет всё это своими заметками об истории жизни Се Тяо, помещая его лирику в предлагаемой им же последовательности её создания. Таким образом, к уже найденной Чэнь Гуаньцю модели присоединяется ещё и перевод, который является самостоятельным методом исследования поэтического текста.
Обращает на себя внимание, что в самом названии книги Мэтера появляется словосочетание «поэты-лирики». «Лирика», «лиризм», «лирическое сознание», «лирическая сцена», лирические «герой» и «сюжет» – достояние западной традиции, без которого исследование в области поэтического, с её позиций, невозможно. Мэтер, однако, не идёт далее констатации «лиризма» как главной отличительной особенности творчества юнминских поэтов, и вовсе не вдаётся в анализ их произведений с использованием данного теоретического инструментария. Именно в этом видится главная роль и научное первенство нашего исследования, которое, опираясь на достижения западного литературоведения в области теории «лиризма», применяет этот подход к прочтению стихотворного материала, на примере которого такие исследования ещё почти никогда не проводились.
В том, что касается теории «лирического», «литературного процесса» и подходов к анализу поэтического текста, наша работа опирается на труды Л.Я.
Гинзбург, Ю.Н. Тынянова, Ю.М. Лотмана, А.Н. Веселовского, Б.В.
Томашевского, В.Е. Хализева, А.П. Квятковского, С.Н. Бройтмана, а также на концепт поэтической индивидуальности, сложившийся в философии Г.В.Ф.
Гегеля и Ф.В. Шлегеля.
По истории и типологии средневековой культуры наша работа опирается на монографии А.Я. Гуревича, В.И. Брагинского, Ё. Хёйзинга, П. Зюмтора.
Основные методологические принципы и подходы к китайской «традиционности» почерпнуты нами из научного наследия В.М. Алексеева, Л.Д.
Позднеевой, К.И. Голыгиной, Л. Е. Померанцевой, Р. Мэтера, С. Оуэна, Ван Ли, Лю Юэцзиня.
Материал исследования Настоящее исследование построено на анализе 39-ти стихотворений Се Тяо и 4-х стихотворений Шэнь Юэ, относящихся к жанру «ши» («песни»). В их числе следует отметить: 21 лирическое произведение жанра «ши», 5 авторских подражаний классическим (ханьским) юэфу (песни «Музыкальной палаты»), и 17 «стихотворений о вещах» («юн у»). В работе в целях сравнительного анализа также приводятся 2 оригинальных «текста» ханьских юэфу и фрагменты 1-го произведения Се Тяо жанра фу («ода»).
В качестве основного источника упомянутых «текстов» используется издание монографии Хун Шуньлуна 2, которое дополняется материалом, почерпнутым из монографий Чэнь Гуаньцю и Ричарда Мэтера.
Научная новизна и практическая значимость работы Настоящая диссертация является первым российским монографическим исследованием, специально посвящённым жизни и творчеству Се Тяо.
Большинство рассматриваемых произведений никогда ранее не переводились на русский язык, в то время как именно они составляют основную часть его лирического наследия – его художественную «вершину».
Полученные результаты могут использоваться при создании антологий китайской поэзии, в работах, посвящённых китайской поэтической традиции, в учебниках по китайской литературе «Средних веков». Основные положения диссертации могут найти применение в лекционных курсах по истории китайской поэтики, фонетики, философии;
многие оригинальные тексты, которые разрабатываются диссертантом, заслуживают включения в программы семинарских занятий по истории китайской литературы.
Хун Шуньлун. Собрание Се Сюаньчэна с исправлениями и комментариями. Тайбэй, 1968.
Апробация работы Диссертация выполнена и обсуждена на Кафедре китайской филологии Института Стран Азии и Африки при МГУ им. Ломоносова.
Апробация работы осуществлялась в виде докладов на научных конференциях: «Ломоносовские чтения» 2002г;
«Ломоносовские чтения» 2003г.
Структура исследования Диссертационная работа состоит из Введения, трёх глав, и Выводов.
Работа снабжена Библиографией и Приложениями. В Приложении I представлено родовое «дерево» клана Се. В Приложении II даётся список сокращений, использованных в работе. В Приложении III представлен перевод на русский язык жизнеописания Лю Хуаня. В Приложении IV содержатся оригинальные «тексты» и переводы поэтических произведений, на которых основывается исследование.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Глава I. Парадоксы «смутного времени» Диссертация открывается обзором культурно-исторического контекста времени жизни Се Тяо, а также эпохи, ему предшествовавшей. Её начало принято ассоциировать со случившемся на рубеже III и IV веков крушением государства Западное Цзинь (265-316) и основанием на южном («левом», по китайским правилам) берегу Янцзы государства Восточное Цзинь (317-420).
В результате была потеряна «центральная равнина» – колыбель цивилизации – а также имевшие большое значение для традиционного сознания людей столицы ханьской империи Чанъань и Лоян. Началось массовое переселение жителей из бассейна Хуанхэ на южный берег Янцзы. С 307 по 420гг. с севера на юг переселилось около миллиона человек, в результате чего примерно 16% населения южного берега составили переселенцы с севера.
Вместе с царствующим домом Сыма на юг переместилась и значительная часть общества «правобережья» с его социальной иерархией – в первую очередь, аристократией. Именно в этой среде так называемых «шицзу» – «наследственной аристократии» – состоялись главные явления культурной жизни этого времени. На момент массового переезда на «левобережье» самыми знатными и влиятельными из аристократических кланов с севера были Ваны из Ланье (Шаньдун) и Се из Чэньцзюнь (среднее течение Хуанхэ) – к последним принадлежал Се Тяо и многие из прославленных членов его фамилии (Се Ань, Се Сюань, Се Линъюнь, Се Хуэйлянь и др.).
Несмотря на то, что «северные» переселенцы составляли бесспорное меньшинство, они занимали исключительное положение во власти сначала Восточного Цзинь, а затем и Южных династий. Можно сказать, что на них она и держалась, долгое время представляя собой инородное политическое «тело» на южных землях, замкнутое в себе самом и сопротивлявшееся культурной ассимиляции.
Подавляющее большинство населения «левобережья» составляли коренные представители «Юга». Утратив политическую самостоятельность ещё в эпоху Троецарствия, «Юг», однако, не прекратил своего существования как общество на южном берегу Янцзы со своеобразным культурным лицом. Ему были свойственны свои обычаи, другой язык и непохожая песенно-поэтическая традиция.
Явлением, характерным для Южных династий, стал переход императорской власти к представителям военной элиты. Последнюю составляли выходцы из, как правило, тоже «северных», но незнатных семей, стяжавших влияние в ходе придворной усобицы и военных столкновений с соседними («неханьскими») государствами. Кульминацией этого процесса можно назвать падение Восточной Цзинь и основание генералом Лю Юем в 420г.
государства Южное Сун, а затем генералом Сяо Даочэном в 479г. Южного Ци.
Появление генералов на троне приводило к ослаблению политических позиций «шицзу» и расшатывало устои их жизни. Некоторые из них были вынуждены идти на браки с безродными представителями военной элиты. Брак отца Се Тяо с пятой дочерью императора Лю Илуна – «принцессой», матерью поэта – а затем и самого Се Тяо с дочерью генерала Ван Цзинцзэ, занимавшего должность «дасыма» («военного министра») при Сяо Даочэне – в числе подобных примеров.
Смешение «старой» и «новой» элит стало шагом к длительному процессу взаимопроникновения «северной» и «южной» культур, которое происходило (в существенной своей части) в рамках придворной жизни.
Оказавшись политически самостоятельным, двор искал союзников в лице как «северных», так и «южных» кланов. Привлекая чиновников на государственную службу, он привлекал и всё разнообразие их культурно-родового происхождения.
Все чиновники писали стихи – и все поэты были чиновниками. Собирая «таланты», двор стал местом, где сошлись и вступили во взаимодействие «северная» и «южная» ветви религиозной, философской, литературной и даже языковой традиций, которым предстояло сложиться в новое, жизнеспособное единство.
Время жизни Се Тяо было отмечено высокой степенью религиозно-философского плюрализма. Принято считать, что именно тогда в обществе была достигнута точка относительного равновесия «трёх учений» – «конфуцианства», «даосизма» и «буддизма». Конфуцианство ещё со времени заката ханьской империи пребывало в глубоком кризисе. Однако к началу Южных династий можно наблюдать, как в среде интеллектуалов и политиков к нему возрождается умеренный интерес. Даосизм, пережив колоссальную популярность в период Западного Цзинь, со временем, напротив, стал ассоциироваться с его же упадком, превращаясь в своего рода «философию уходящего поколения». Поистине новым – «современным» – учением для многих становился буддизм, переживавший как раз в это время этап массового распространения в Китае.
Литературная жизнь Южных династий также во многом являлась «придворной» – по крайней мере, при дворе она каждый раз начиналась и, как правило, не обходилась без патронажа высочайших особ. «[В эпоху Южного Ци] Цзинлинский ван Цзылян учредил Западную резиденцию, привлекал литераторов, Гаоцзу (Сяо Янь. – Д.Х.) вместе с Шэнь Юэ, Се Тяо, Ван Жуном, Сяо Чэнем, Фань Юнем, Жэнь Фаном и Лу Чуем приходили туда, назывались [они] «восьмью друзьями»» («Ляншу»). Получившее своё название по имени князя Цзинлина Сяо Цзыляна Цзинлинское содружество явилось центром литературной жизни юнминского периода. Оно привлекает внимание составом своих участников: Се Тяо «из Чэньцзюнь» и Ван Жун «из Ланье» были из «северных» родов самой «белой кости»;
Сяо Янь, Сяо Чэнь, Фань Юнь и Жэнь Фан, хоть и тоже «северные», но по знатности происхождения заметно им уступали;
Шэнь Юэ «из Усин» и Лу Чуй «из Уцзюнь» были представителями юга, причём Шэнь Юэ, как самый старший, должен был являться в числе этих восьми «первым среди равных».
Появление столь «разномастного» содружества при княжеском дворе свидетельствует о новом уровне социальной и культурной интеграции, достигнутом в обществе к середине цисской династии. Он не замедлил принести свои качественные плоды. Поэты Цзинлинского содружества стали основоположниками нового стиля лирической поэзии, построенного на сознательном соблюдении «правил» тонально-мелодического благозвучия в пятисложном стихе. «В Ци во время юнмин литераторы Ван Жун, Се Тяо, Шэнь Юэ в [своих] произведениях начали использовать «четыре тона», привнося тем самым новое изменение» («Ляншу»). «Произведения [Шэнь] Юэ и других все используют «гуншан» («гун» и «шан» – тоны китайского музыкального ряда, в данном случае обозначающие звуки с разной высотой звучания. – Д.Х.), употребляют «ровный», «восходящий», «нисходящий» и «входящий» как «четыре тона» – таким образом создают рифму... В пяти словах звук и рифма все различны, в двух строках мелодия неодинакова. Нельзя добавить или уменьшить, в миру это называют Юнминским стилем» («Наньши»).
Принято считать, что именно в годы юнмин состоялось историческое открытие «четырёх тонов» в китайском языке. Уже к началу династии Лян (502-557) появилось несколько трактатов по проблеме тонов, такие как «На четыре тона разделяя рифмы» («Сы шэн це юнь») Чжоу Юна и «Каталог четырёх тонов» («Сы шэн пу») Шэнь Юэ. Кажется очевидным, что тоны как особенность фонетики китайского языка не меньше, чем рифма влияли на благозвучие стихотворного «текста» – а если учесть, что «ровный» тон имел длительное звучание, а «наклонные» (особенно «входящий») короткое, то тональный рисунок оказывал влияние ещё и на ритмику стиха. Тем не менее, ни одна из предшествовавших литературных эпох в Китае о «тонах» не сказала ни слова.
Наиболее распространённая гипотеза открытия «четырёх тонов» связывает это явление с переводом на китайский язык буддийской литургической литературы. Молитвенные тексты на древнеиндийских языках исполнялись на заданной тембровой высоте, как в «голосовых регистрах», которых, согласно ведической традиции, было три. «Будучи погружёнными в среду буддийской литературы, все хорошо знали «три звука» чтения буддийских канонов. В китайской науке о звуке и рифме четыре тона открыли в это время, и тогда использовали естественный принцип» (Чэнь Инькэ).
Знаменательно, что «четыре тона», будучи едва открыты, сразу же превратились в утилит стихосложения. Известно высказывание Се Тяо:
«Хорошее стихотворение течёт, поворачивается, округлое, красивое – как шарик». Восприятие стихотворения более не ограничивалось образом «слова» или «идеи» – но также его мелодики и даже более универсальной внутренней динамики. «Стремясь к тому, чтобы «гун» и «юй» (тоны китайского музыкального ряда. Д.Х.) взаимно изменялись, низкое и высокое взаимно сочетались, [нужно, чтобы], если сначала есть плывущий звук, за ним был резаный отзвук;
в одном сегменте звук и рифма [должны быть] как можно разнообразней;
в двух фразах «тяжёлое» и «лёгкое» совсем отличаться» (Шэнь Юэ).
Момент целенаправленного внимания к тональной «мелодике» стиха считается точкой зарождения традиции «регулированных стихов» («люй ши»). Её зрелость принято ассоциировать с эпохой Тан, когда окончательно сложились «правила» чередования тонов в строке в виде семи нормативных «схем» («люй»). Тем не менее, формализация «правил» явилась результатом длительного и естественного процесса эволюции звуковой эстетики. В поисках его начала современный исследователь Лю Юэцзинь проводит сравнительный анализ тонального рисунка произведений Се Тяо, Ван Жуна и Шэнь Юэ, сопоставляя их с произведениями предшественников – Се Линъюня и Янь Яньчжи – а также близких последователей – братьев Сяо Гана и Сяо И – на предмет соответствия танским «правилам». Он находит, что у Се Линъюня и Янь Яньчжи строк, которые укладываются в одну из танских «схем», меньшинство – чуть более трети. У Се Тяо, Ван Жуна и Шэнь Юэ их уже более половины, причём у Се Тяо больше всех 64%. У братьев Сяо эта цифра достигает 70%.
Одной из характерных особенностей «современной поэзии» эпохи Тан являлась допустимость рифмовки слов исключительно «ровного» тона – нельзя было перекрёстно рифмовать не только «ровный» и «наклонный», но и «наклонные» тоны («восходящий», «нисходящий» и «входящий») между собой.
Рифмование слов «наклонного» тона, по танским представлениям, относило произведение к «поэзии старинного образца». Исследуя ту же подборку стихотворений Се Линъюня и Янь Яньчжи, Лю Юэцзинь обнаруживает, что только одно (!) стихотворение Се Линъюня использует рифму с «ровным» тоном, а у Янь Яньчжи не находит и вовсе ни одного – они рифмуют только слова «наклонного» тона. В той же подборке Се Тяо, Ван Жуна и Шэнь Юэ обнаруживается, что в подавляющем большинстве их стихотворений использована рифма с «ровным» тоном – 69%, 81% и 75%, соответственно.
Далее Лю Юэцзинь обращает внимание на изменение объёма лирических стихотворений: если у Се Линъюня и Янь Яньчжи половина произведений крупные – из 20 и более строк – то у поэтов периода юнмин две трети (!) совсем небольшие и насчитывают 10, 8 и 4 строки.
Глава II. «Поэзия традиции» и проблема «лирического смысла» Содержание данной главы подчинено ключевой для нашего исследования задаче прочтения лирического языка Се Тяо. В ней исследуется механизм синтеза индивидуальных лирических значений на основе используемой поэтом традиционной образно-символической системы.
Суть проблемы «лирического смысла» в творчестве Се Тяо видится в том, что он имеет проективный характер. Лирическая композиция, являясь двухчастной, требует учитывать, что название «объявляет» тему стихотворения и устанавливает связь с действительностью авторского субъекта, в то время как «текст» предлагает её интерпретацию в формах традиционного языка. Ни то, ни другое, взятое по отдельности, не оказывается достаточно для выражения лирической идеи произведения, которая рождается из их совокупности. Она не является до конца ни «автобиографической», ни «традиционной» – как существующей в рамках условных образных значений, уже известных традиции – а реализуется в их совокупности каждый раз заново в пространстве индивидуального художественного сознания.
Исследование «текстов» Се Тяо в настоящей работе основывается на корпусе из наиболее значительных лирических произведений автора, большинство из которых вошло в «Вэньсюань» Сяо Туна и исторически встретило наибольшее внимание критики. Их мы размещаем в предлагаемой нами условной хронологической последовательности, которая укладывается в событийную «канву» истории жизни автора – в том виде, в каком она известна из его «жизнеописания» («чжуань») в составе династийной хроники «Наньцишу» («Книги [истории] царства Южное Ци»).
Таким образом, лирика Се Тяо распределяется по основным творческим периодом его жизни, которых оказывается пять:
«Первый» – с 483 по 491год – ограничивается временем пребывания Се Тяо в Цзянькане (Янчжоу), столице царства Южное Ци, в кругу Цзинлинского содружества с момента его поступления на государственную службу в 20-летнем возрасте и до отъезда на службу в Цзинчжоу. Из рассмотренных нами произведений к этому периоду относятся: крупное лирическое стихотворение «Отвечая писарю Ван (Жуну) о Багуншань», подражания классическим ханьским юэфу «Цветущее дерево» и «Взойду на высокую башню», созданные в кругу литературного салона князя Сяо Цзыляна, и стихотворный «ответ» («хэ») «В ответ на прощание правому командующему Шэнь (Юэ) и всем господам», написанный в жанре авторского (лирического) «юэфу». Последнее мы рассматриваем вместе с оригинальным «прощанием» Шэнь Юэ, на которое отвечает Се Тяо.
«Второй» – с 491 по 493 год – принято связывать с пребыванием поэта в Цзинчжоу, «на чужбине», где он находился в качестве «наставника по словесности» («вэньсюэ») князя Сяо Цзылуна – наместника Цзинчжоу, одного из сыновей императора. Большинство произведений этого периода относится к жанру «стихотворных ответов» («хэ») или посвящений, в числе которых нами рассматриваются: «Ответ Чжан Цисину», «На закате вместе со служителем ритуала Хэ (Сю)», «В ответ секретарю Цзуну о пребывании во дворце», а также стихотворение «Временно направлен вниз в столицу, ночью отбываю из Синьлиня в сторону столичного уезда и преподношу сослуживцам из Западного правительства», которое было (предположительно) создано на пути из Цзинчжоу в Цзянькан и является одним из наиболее известных лирических произведений Се Тяо.
«Третий» – с 493 по 495 год – относится к второму «столичному» периоду Се Тяо после возвращения из Цзинчжоу, который, был весьма непохож на идиллические годы юнмин. К тому моменту в результате дворцового переворота трон узурпировал Сяо Луань, сводный брат недавно умершего монарха (Уди) Сяо Цзэ, девиз правления которого («юнмин») был синонимом временного благополучия в государстве. Этот человек считается организатором кровавой расправы над большинством из сыновей покойного императора – потенциальных претендентов на престол – в числе которых оказались бывшие (любимые) покровители Се Тяо Сяо Цзылян и Сяо Цзылун. В личное подчинение именно к Сяо Луаню в качестве его «секретаря» оказывается переведён Се Тяо, в результате чего он становится автором большинства государевых приказов и множества правительственных «бумаг». Ему же приходится составлять эпитафии и некрологи на смерть многочисленных ванов («князей») и царствовавших особ, убиенных его «Господином».
Это обстоятельство становится причиной резкого перелома в сознании поэта и его отношении к государственной службе. Лирические произведения этого периода полны глубокой меланхолии. На смену дружеским посвящениям и ответам приходит «жанр» рефлективного монолога. В числе наиболее известных стихотворений этого времени «У песчаной отмели Синьтин, провожаю Фань Линлина (Юня)», «Начиная служить в Шаншу», «Дежуря в придворной канцелярии», «Глядя на утренний дождь», «Вечером, поднимаясь на Три горы, смотрю назад на столицу и её предместья», «В столице, ночью отправляюсь в дорогу», а также «Направляясь в уезд Сюаньчэн, отбываю от пристани Синьлиньпу в сторону Баньцяо», написанное уже на пути из столицы в пункт нового служебного назначения.
«Четвёртый» – с 495 по 497 год – принято связывать с пребыванием Се Тяо в качестве наместника уезда Сюаньчэн, по названию которого он получил своё второе, наиболее часто употребляемое литературное имя Се Сюаньчэн («Се из Сюаньчэна»). Этот период открыл новый непохожий этап его творческой судьбы, который оказался весьма продуктивным. Нами рассматриваются стихотворения «Впервые прибыв в уезд Сюаньчэн», «Путешествуя на гору Цзинтин», «Путешествуя в горах», а также «В уезде возлежу в болезни и преподношу Шэнь шаншу», являющееся посвящением Шэнь Юэ, написавшего на него ответ «Отвечая на стихотворение Се из Сюаньчэна», который также находится в кругу нашего внимания как часть их поэтического диалога.
Лирика Се Тяо сюаньчэнского периода обнаруживает крупную форму, а её содержание тяготеет к философской рефлексии. В круг сознания поэта проникают не только традиционно свойственные ему темы «служения» и «пути Благородного мужа», но и мотивы «горного мира», «уединения», «умиротворения наедине с собой», что происходит в русле поисков универсального смысла человеческого существования. Мы особо отмечаем, что в Сюаньчэне, несмотря на зримое присутствие «гор», поэту не становятся по-настоящему близки «даосские» убеждения, в то время как «конфуцианские» ценности также окончательно не утрачивают для него своего значения.
Се Тяо существенно трансформирует традицию поэзии «гор и вод», идущую от Се Линъюня, наполняя её иным содержанием.
«Пятый» – с 497 по 499 год – является завершающим этапом творческой судьбы Се Тяо. Вернувшись в столицу из Сюаньчэна, как предполагалось, «временно», он неожиданно для себя оказывается назначен на ту же самую секретарскую должность Сяо Луаня, с которой он два года назад был отправлен в провинцию.
С точки зрения правил карьерного роста, это возвращение «во власть» оказалось бесславным, поскольку за два года «секретарь» не поднялся ни на одну ступень вверх. Переживание этого обстоятельства мы находим в одном из лучших лирических произведений этого периода «На отдыхе, по дороге обратно в Даньян».
Самовластие Сяо Луаня тем временем подходило к концу. В результате его болезни (и скорой смерти в 498 году) обострилась борьба за трон. В середине 497 года Се Тяо был в очередной раз назначен на службу в провинцию, однако вскоре после этого в результате придворных интриг он был оклеветан, взят под стражу и в 499 году погиб в заточении в возрасте 36 лет.
Последнее его стихотворение «Отвечая гвардейскому генералу Сяо [на стихотворение] о службе в Шитоу», адресовано Сяо Яню – его сверстнику, свату, другу и одному из участников цзинлинской восьмёрки. Именно этому человеку было суждено уже через 3 года после смерти Се Тяо свергнуть Южную Ци и основать новую династию Южную Лян, сыграв впоследствии выдающуюся роль в культурной истории Китая. Именно его старшему сыну, наследному принцу Сяо Туну, было поручено выступить в качестве титульного составителя литературного собрания, известного как «Вэньсюань», благодаря которому до нас дошли произведения Се Тяо и большинства его современников.
Глава III. Образы мира и проблема «лирического субъекта» Знаковым явлением лирики времени жизни Се Тяо становится так называемая «поэзия вещей» («юн у ши»). «Героями» небольших произведений (из 4-12 строк), относящихся к жанру авторских подражаний «юэфу», становились предметы человеческого обихода («циновка», «цитра», «зеркало», «лама», «свеча»), «объекты» природного мира («бамбук», «водная птица»), явления природы («ветер») и даже человеческие образы («наложница»).
Массовость появления данного рода произведений в кругу Цзинлинского содружества заставляет задумываться над её причинами.
Одной из них можно назвать деятельность литературного салона Сяо Цзыляна, где практиковались поэтические игры, в рамках которых «воспевание предметов» получило первую популярность. В творческом наследии Се Тяо, однако, подобных – «салонных» – произведений «о вещах» меньшинство. В своей основной массе они лирические и являются продуктом авторского творчества более позднего времени.
Мы обнаруживаем, что «вещественное» времени жизни Се Тяо не является антиподом «духовного», а находится с ним в системе сложной, подвижной взаимосвязи. Материя не осознана до конца как «объект», оставаясь целиком во власти субъективного сознания. На примере «поэзии вещей» мы убеждаемся, что «вещи» воспринимаются не как «физические» сущности в границах своих «материальных» рамок, а как представления о них – или «истории» их «жизни», наделяющие предметы «судьбой», по аналогии с человеческим миром.
Создаётся впечатление, что за образами «вещей» у Се Тяо стоит независимая сущность – предположительно «авторского субъекта» – которая может поочерёдно воплощаться в разных образах визуального ряда произведения, наполняя их «жизнью», но, не будучи до конца тождественна ни одному из них. Она представляет собой подобие центра сознательной «гравитации», который, перемещаясь с предмета на предмет, с образа на образ, делает их узнаваемыми в качестве ликов авторского «героя». В образе «вещи» на ограниченный промежуток времени воплощается авторское «естество», позволяющее видеть мир, как будто, с «её» позиций.
Будучи построена на игре намёков, призванных воссоздать тонкую ассоциативную картину «титульного» образа, «поэзия предметов» такими же намёками обозначает «лица» человеческого мира, которые подразумеваются за и в связи с «ним». Главным среди них является «авторский субъект», однако в отдельных случаях ни один из образов стихотворения не может в полной мере считаться его «двойником». Умение увидеть место «автора» в «поэзии вещей» и составляет суть задачи её прочтения. Под «автором» в данном случае мы понимаем не «Се Тяо» с его «биографической» спецификой, а точку, с которой наиболее полно раскрывается лирическая идея произведения. Этот «угол зрения», выдающий характер лирического мировосприятия, позволяет судить об «авторском субъекте» и его «месте» на лирической сцене.
Точно так же, как «лирический смысл» является сознательной «проекцией», производной от образного ряда и существующей за счёт уникального контекста лирического произведения, вписанного в контекст авторского творчества, «лирический субъект» существует как проекция авторского самосознания, опосредованная во «взгляде» на образы художественного мира. Именно эта художественная «душа» отличает образ «действующего лица» от прочих «деталей сцены» – суть, «неодушевлённых» – и именно она является непосредственной манифестацией характера авторского сознания – как относительно «себя», так и относительно образов «окружающего мира».
«Поэзия предметов» демонстрирует, что проблема «лирического субъекта» в «традиционной лирике» заключается в его универсально-неопределённом характере. Он не может до конца ассоциироваться ни с одним из образов «традиции», однако он ими каждый раз опосредован, а в ряде случаев может оказаться в них воплощён.
Исследованию именно этого явления посвящается заключительная часть «Главы III», где мы обращаемся к рассмотрению образа «птицы» в совокупности представленных в работе произведений Се Тяо. Здесь мы ставим задачу, с одной стороны, описать комплекс иносказательных условных значений «птиц» именно у Се Тяо (а не в «традиции» в целом), а, с другой, проследить характер отношений данного образа с его авторским «я».
Мы обнаруживаем, что «птица» существует у Се Тяо комплексом разнообразных иносказательных значений, которые могут быть классифицированы в несколько типических групп. В их числе: «птицы», олицетворяющие своим поведением «смену сезонов» («весна»-«осень») или «течение времени» («день»-«ночь»);
«птицы», олицетворяющие одно из знаковых состояний «человека» в его универсальном качестве («одиночество», «отшельничество», «изгнание»);
«птицы», которые оказываются соотнесены с более определённым общественными группами, имеющими для автора особое частное значение («чиновничество», «друзья», «враги»);
«птицы», которые оказываются частью картины мира авторского героя, будучи наблюдаемы им в её составе – и в этом случае они представляют собой элементы художественного «пространства» или «времени», опосредуя собой его (героя) автопсихологическое присутствие;
«птицы» – точнее, «птица» в единственном числе – которая оказывается отчётливо ассоциирована с авторским героем, и в этом случае между «птицей» и героем Се Тяо возникает приближенное образное тождество. В последнем случае можно говорить о том, что «птица» является наиболее характерным образным воплощением авторского «я» Се Тяо – ликом его «лирического героя».
Выводы В заключении мы предлагаем выводы диссертации, которые подводят итоги затронутых в ней наиболее важных тем и проблемных вопросов.
Мы констатируем, что Се Тяо не может рассматриваться вне контекста его времени, которое было непохоже на предшествовавшие ему эпохи государств Восточного Цзинь и Южного Сун. Период правления под девизом юнмин стал моментом, когда процессы социо-культурной интеграции, начавшиеся с переселения правящего дома Сыма на южный берег Янцзы, принесли свои качественные плоды. На «Левобережье» сложилось совершенно новое общество, которое перестало быть «монокультурным». В нём сошлись и вступили во взаимодействие «северная» и «южная» ветви китайской традиции, которые образовали новое жизнеспособное единство.
В поэзии этого времени происходит выработка новых принципов художественного выражения, призванных соответствовать более разнообразному культурному контексту. Это означает их универсализацию.
Диалог «культур», происходивший в поэтической среде времени Се Тяо, диктовал необходимость рождения нового коммуникативного поля – универсального «сверхъязыка», на котором бы все его неодинаковые участники смогли продолжить свой «разговор» в подлинно равноправном качестве. Данное явление требовало определённых «социальных» предпосылок, коими и стало Цзинлинское содружество, отразившее действительное соотношение «сил» на культурном ландшафте времени. Именно в его нематериальных пределах – в его вкусах и настроении – появилась возможность услышать музыку коллективной «души», составлявшей совокупное содержание лирического творчества, которая оказалась в его случае не только «идейна», но и мелодична. Историческим значением юнминского периода можно назвать то, что авторская поэзия впервые обрела единый «звук», который стал для неё художественной основой в не меньшей степени, чем всё разнообразие её содержания.
Мелодическая поэзия, осознав себя как состоявшееся явление, искала ключи к разгадке своей тайны. Эти поиски лежали через устройство китайского языка, фонетика которого очерчивала самые базовые «регистры» её звучания.
Слова, содержавшие рациональный смысл, были в то же время и «нотами», из которых складывалась её «мелодия». Заданная высота их звучания как языковая данность с определённого момента потребовала учитывать тональный рисунок стиха как одно из измерений его «гармонии». Именно поэтому наряду с уже хорошо известными к тому времени каталогами «рифм», в период юнмин стали впервые появляться каталоги «звуков», распределявшие слова по однородным категориям, сообразно их сложившемуся звучанию, в которых определяющей была его тембровая характеристика. Это устанавливало своего рода «нотный ряд», в котором были не только «высокие» и «низкие» звуки, для обозначения которых изначально использовались музыкальные термины «гун» и «шан» (тоны китайского музыкального ряда), но и «полные» и «неполные» доли, которым нашлось определение «ровных» и «наклонных», соответственно. Этот инструментарий описывал характер тонально-мелодических явлений, в которых и звучала «музыка» юнмин.
С юнмин начинает складываться традиция «регулированных стихов», которая выработает впоследствии устойчивый звуковой регламент в виде семи нормативных «схем» («люй») чередования тонов в строке. Зрелость этой системы, однако, придётся на время династии Тан – эпоху китайского «Возрождения», с которой она, как правило, и ассоциируется. В юнмин становится очевиден первый признак её зарождения. Подчиняясь законам Красоты и Гармонии в том виде, в каком они в равной степени представлялись её современникам, поэзия юнмин сделала мелодику стиха своим общим «безусловным» языком, на котором говорили все как на родном, едва ли задумываясь о «правилах».
И, тем не менее, о «правилах» было впервые сказано именно в этом время.
Общество Южных династий, возникшее в результате перемещения «северной» элиты на «южные» земли, было неоднородным по языковому составу.
Диалектные различия продолжали иметь немалое значение, что создавало определённые препятствия к формированию единого «звука» поэзии, к которому она стремилась. «Мелодия» поэзии юнмин могла быть только одна – как тот самый «язык», который складывался из звучания всех его «носителей» как нечто совершенно новое – и в этом заключался её смысл. Описание и унификация тональных характеристик слов китайского языка устанавливали общие правила их звучания, приемлемые в стихосложении. Так мелодическая поэзия послужила полем языковой интеграции, которая оказалась в том числе и значительным социальным явлением.
Наличие подробного комментария Ли Шаня к стихотворениям Се Тяо, вошедшим в «Вэньсюань», говорит о том, что уже через полтора столетия после смерти поэта его лирика перестала быть до конца понятна современникам. Из этого можно заключить, что, с одной стороны, язык Се Тяо продолжает оставаться достаточно традиционным – даже с позиций танского времени – с другой, он содержит определённый лирический («частный») смысл, который требует к себе внимания. Унификация «нормативов» звуковой эстетики в рамках системы лирических жанров происходила по мере того, как содержание этих произведений становилось всё более индивидуальным. Это касается главным образом пятисложных лирических «ши», получавших самостоятельные прозаически названия дневникового характера. Именно они стали наиболее продуктивным жанром поэзии времени Се Тяо и составили основной массив его творчества.
«Поэзия традиции» хранила исторические смысловые значения в системе устойчивых ассоциативных связей, и одним из главных «правил» её прочтения было умение эти связи реализовывать. Данным механизмом в полной мере воспользуется лирическая поэзия, которая начинает внедрять частные авторские значения в традиционную образную «ткань». В роли связующего звена между «традицией» и «индивидуальностью» выступают прозаические названия, служащие «темой» произведения, диктующие интерпретацию его текста и придающие ему смысловое единство. Лирический смысл рождается из сочетания двух частей единой композиции – названия и поэтического «текста» – по тому же ассоциативному принципу, на котором держится «традиционный язык», гармонично вливаясь в его систему. Связи, заведомо установленные со значениями «прошлого», дополняются связями с «современностью» лирического субъекта, и в их взаимодействии читается подлинный смысл произведения.
На примере образа «птицы» у Се Тяо мы убеждаемся, что его смысловое наполнение имеет иерархическую структуру, обусловленную исторически. В нём присутствуют производные значения, которые возникли в древности в контексте песенной культуры, на которые наслаиваются более поздние значения, свойственные уже авторской (лирической) традиции. Не отказываясь ни от одного из них, Се Тяо оказывается способен трансформировать образ «птицы» в образ своего героя, что традиции до него в целом было несвойственно. Именно это явление, суть индивидуальное, привлекает к себе наибольшее внимание, впоследствии также становясь достоянием традиции.
Представляется, что традиция при всём её консерватизме никогда не останавливалась в своём развитии, прирастая примерами крупных поэтических фигур, которые, отталкиваясь от неё, обогащали её новыми – особенными – достижениями своего индивидуального творчества.
Индивидуализация производных значений образов «традиционной» лирики предшествует индивидуализации образных форм. «Новое» («лирическое») рождается изнутри существующего и требует быть актуализировано. Знание «традиции» как устойчивого ассоциативного «словаря» само по себе оказывается недостаточно для прочтения смыслов, заложенных в «текст» по лирическому принципу. Таким же непредсказуемым становится и образ авторского героя. Сохраняя определённые «ролевые» характеристики, он, тем не менее, переживает драму несоответствия той «роли», которая уготовлена ему традицией. Лирика юнминского периода, и Се Тяо в частности, своим лирическим героем создают художественный образ универсального «я», «природа» («син») которого не определяется концептуальным сознанием какой-либо из «школ», а раскрывается непосредственно на языке «чувственных» переживаний. Поэтическое высказывание у Се Тяо может быть продиктовано обстоятельствами его служебной судьбы, однако «путь чиновника» в его творчестве не тождественен «пути человека». Последний воспринимается Се Тяо в универсальном качестве – как «имеющий чувства» («ю цин») – и именно таковыми он рассчитывает на понимание себе подобных.
Рождение образа «универсального человека» в китайской лирике Южных династий свидетельствует об изменениях в общественном сознании на заре новой культурной эпохи. Поэтические диалоги Се Тяо с Шэнь Юэ демонстрируют, что их дружеские отношения не основываются на концептуальном единомыслии, а, скорее, наоборот, на возможности его преодоления. В основе «дружбы» лежит ценностный элемент. Идея благоволения другу (и «человеку» в целом) является для обоих абсолютной, в то время как обстоятельства их повседневности (включая «служение» или «отшельничество») – относительными. Способность видеть себя в качестве универсальной духовной проекции – «души» – уравнивает непохожих людей в сознании общечеловеческого «естества». Именно поэтому Шэнь Юэ удаётся найти в качестве образной характеристики его отношений с Се Тяо выражение «общение душ» («шэнь цзяо»), которое выводит их за рамки рационального мира и его пространственно-временных барьеров.
Возможно, именно в этом и заключается одна из примет влияния буддийской традиции на самосознание человека времени Се Тяо. Присутствие выраженной религиозной «фразеологии» в лирическом творчестве как доказательства адаптации буддизма представляется совершенно необязательным.
Представляется, что сознание человека времени Се Тяо было таким же «эклектичным», каким оказалось его общее религиозно-философское наследие.
«Школы» находили в нём отражение не только своей «фразеологией», но и образом мысли, который был органически свойственен каждой из них. Это так же, как «звук» и литературные стили, образовывало качественно новое единство, определявшееся в гораздо большей степени не спецификой индивидуальных верований, а универсальными возможностями сознания, сложившимися на данном историческом рубеже.
Популярность антитетических парных соположений («пянь ти»), которую можно наблюдать в лирической поэзии со второй половины Цзинь и наиболее явственно на рубеже Южных династий, свидетельствует о том, что характер авторского мировосприятия переживал усиленную субъективацию. «Пара», которая складывалась из двух противоположных друг другу «частей», представляла собой способ установления оценки неодинаковых качеств одного и того же явления. Будь то «пространство» или «цвет», их описание через обозначение «экстремальных» примеров давало возможность наиболее ёмко отобразить и все остальные. «Рамки», будучи удалены друг от друга на предельное расстояние, очерчивали единое целое. Существование «пределов», в свою очередь, означало и существование «точки», с которой они в этом качестве представлялись – «центра», относительно которого раскрывались «противоположные» понятия. Этим «центром» был тот, кто оказывался способен воспринимать и оценивать наблюдаемое, что и в том, и в другом случае делалось всегда «субъективно», относительно него самого. Стоит ли сомневаться, что этим «субъектом» был человек. Древнейшая формула «Лаоцзы» о том, что «Дао рождает «одно», «одно» рождает «два», «два» рождает «три», «три» рождает десять тысяч вещей», оказывается в очередной раз востребована человеком постханьского времени, но уже не относительно Космоса мироздания, а относительно бесконечности его частей.
Это означало «переживание» мира в континууме дискретных явлений, одним из которых являлся авторский субъект. Всё, что попадало в орбиту его сознания, встречало оценку, которой всякий раз, измеряя «внешнее», он прописывал «себя». Это явление можно наблюдать в том, как бескрайний мир Дао сужается в лирическом творчестве Се Линъюня до перспективы «гор и вод» – «Дао» человеческого мира, существующего между ними. Далее его рамки ещё больше сдвигаются, и центр внимания художника переносится к деталям, которые оказываются неисчерпаемы в своём многообразии, занимая сознание Се Тяо и предопределяя его историческую роль. Остаётся только удивляться, как быстро история проходит этот путь. Эпоха Южных династий была временем, когда сознание человека оказалось на редкость «подвижно». В нём происходила не только переоценка ценностей человеческой жизни, но и переоценка мироустройства, которое в его случае всё больше принимало форму «субъективной действительности».
Основные положения диссертации нашли отражение в трёх публикациях:
1. Поэтический словарь Се Тяо (464-499). – Вестник Московского университета. Серия «Востоковедение», 1999, № 3. С. 96-104;
2. Стилизация древней мифопоэтической картины мира в цикле гимнов Се Тяо (Vв.). – Научн. конф. «Ломоносовские чтения». Апрель 2002г.
Востоковедение. Тезисы докладов. М., 2002. С.198-200;
3. Стихи «о вещах» как форма лирической рефлексии (на материале творчества Се Тяо, Vв.). – Научн. конф. «Ломоносовские чтения». 2003г.
Востоковедение. Тезисы докладов. М., 2003. С. 88-96.