Английская экспериментальная философия как адаптация экспериментального метода к социальнокультурному климату английской революции
На правах рукописи
БОГАНЦЕВ Иван Алексеевич АНГЛИЙСКАЯ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ КАК АДАПТАЦИЯ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО МЕТОДА К СОЦИАЛЬНОКУЛЬТУРНОМУ КЛИМАТУ АНГЛИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Специальность 09.00.01 – онтология и теория познания
Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук
Работа выполнена на кафедре онтологии, логики и теории познания факультета Москва 2012 философии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»
Научный консультант: Доктор философских наук, профессор Порус Владимир Натанович
Официальные оппоненты: Доктор философских наук, профессор Кузнецова Наталья Ивановна Доктор философских наук, профессор Сокулер Зинаида Александровна
Ведущая организация:Институт Истории Естествознания и Техники им. С.И. Вавилова
Защита состоится 18 декабря 2012 в 15.30 часов на заседании Диссертационного совета№ Д 212.048.12 в Национальном Исследовательском Институте «Высшая Школа Экономики», философский факультет, по адресу: 101000 г. Москва, Малый Трехсвятительский переулок, дом 8/
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Национального Исследовательского Университета – Высшая школа экономики, по адресу:
101000 г. Москва, ул. Мясницкая, Автореферат разослан
Ученый секретарь диссертационного советаКандидат философских наук_Гаспарян Д.Э.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования Английская экспериментальная философия никогда не становилась предметом отдельного исследования. Несмотря на то, что английская научная литература середины XVII века повсюду превозносит «экспериментальную философию», ее почти никогда не выделяют как отдельное философскоисторическое явление, требующее анализа или оценки. Это тем более удивительно, потому что в целом английское естествознание этого периода изучено чрезвычайно хорошо, что объясняется, безусловно, ключевым значением исследований, проведенных в этот период.
Такое пренебрежение можно объяснить тем, что философы науки часто приравнивают понятия «экспериментальная философия» и «английская наука середины XVII века», а «экспериментальными философами» считают всех английских ученых этого периода.
Иногда экспериментальными философами считают всех сколько бы то ни было прогрессивных ученых XVII и даже XVIII века. Так, профессор Сокулер хотя и ставит экспериментальную философию в кавычки, приравнивает ее к новой философии вообще, без уточнения хронологических или географических границ:
«с начала XVII в. в образованных слоях общества по всей Европе распространяются кружки любителей «новой», т. е. «экспериментальной философии», объединяющие людей, которые стремились, вырвавшись из плена пустых словесных сплетений, в опытах непосредственно наблюдать сами вещи и тайны природы»1.
Отчасти, историков и философов оправдывает то, что интеллектуальные, социальные и хронологические границы экспериментальной философии действительно размыты. Тем не менее, эти границы существуют, и с ними, безусловно, должны были считаться современники. Так, не каждый ученый середины XVII века мог, или даже хотел, считаться экспериментальным философом. Некоторые из самых крупных исследователей этого периода, такие как Уильям Гарвей или Томас Гоббс, либо отказались примыкать к новому 1 Сокулер З.А. Знание и Власть: Наука в Обществе Модерна. СанктПетербург, 2001, стр. интеллектуальному течению, либо были заведомо из него исключены по совокупности научных и социальных факторов.
Так или иначе, но экспериментальная философия играла огромную роль в английском обществе в момент зарождения в нем всей современной науки. Именно поэтому она заслуживает отдельного исследования. Но помимо чисто исторической, в какомто смысле описательной составляющей, в диссертации затрагиваются более общие проблемы, лежащие в плоскости философии, социологии и даже экономики науки. Среди этих проблем можно назвать развитие европейского экспериментального метода, этапы институциализации современного естествознания, адаптация интеллектуального течения к конкретному политическому и религиозному климату, взаимоотношения фундаментальной науки и прикладной.
Степень разработанности проблемы Протонаучные исследования XVI века и особенно естествознание XVII века изучены сегодня чрезвычайно хорошо. Если говорить о возрожденческой науке, следует указать работы Александра Койре, исследование Рандалла, ряд работ современных исследователей во главе с исполнительным директором Института Истории Науки Макса Планка Лорэн Дастон2. Сборник статей Sciences de la Renaissance дает представление о многогранности науки в эпоху Ренессанса и о сложных взаимоотношениях между зарождающимся естествознанием и вырождающемся ренессансном гуманизме.
Институциональная история науки этого периода отражена в сборнике Patronage and institutions. Science, Technology, And Medicine at the European court 150017503, а также работы отдельных исследователей, например, Уильяма Имона.
2 Daston L., Park K. Wonders and the order of Nature. NewYork, 3 Moran B.T. (ed.) Patronage and institutions. Science, Technology, And Medicine at the European court 1750. The Boydell Press, По мере углубления в XVII век количество работ посвященных истории науки неизбежно увеличивается. В диссертации автор специально опирался на те из них, которые касаются английского естествознания. Одним из самых ранних и знаменитых авторов в этой области является, конечно, Ричард Джонс4, посвятивший свою карьеру становлению английского научного движения. Отдельный интерес вызвали у историков науки работы Уильяма Гильберта, Уильяма Гарвея, Фрэнсиса Бэкона. Роль последнего, в особенности, становилась предметом изучения философов от Вольтера до Фейерабенда.
Так, в XX веке Лордканцлеру были посвящены работы Паоло Росси, Фаррингтона, Джона Лири и многих других. Но больше всего внимания (и заслуженно) получило Королевское Общество – его истоки, история его основания и его структура. Этому посвящены работы Майкла Хантера, Теодора Хоппена, Дугласа МакКи, Р. Х. Сифре и многих других.
Исследование английской науки в социальнополитическом контексте тоже проводились зарубежными учеными достаточно регулярно. Но для нас особенно важно, что интерес к этой тематике вспыхнул после доклада советского ученого Бориса Гессена5.
Основным предметом интереса, к счастью, стали не столько провокационные выводы советского физика или его методология, сколько обещание новой истории науки, озвученное в его докладе, истории, построенной на принципах экстернализма. В этом отношении важны работы Роберта Мертона, Кристофера Хилла, Стивена Шапена, Саймона Шаффера, Теренса Кили.
Наконец, если говорить о влиянии религиозного климата на зарождение и развитие современного естествознания, то основополагающей здесь стоит считать работу Макса Вебера Протестантская Этика и Дух Капитализма, чье значение для науки показала докторская диссертация Роберта Мертона Science, Technology and Society in Seventeenth 4 Jones, R.F. Ancients and Moderns. A Study of the Rise of the Scientific Movement in SeventeenthCentury England. St. Louis, 5 Гессен Б.М. Социальноэкономические корни механики Ньютона. Ленинград, Century England6. Именно благодаря откликам на работу американского социолога, импульс данный науке пуританством, оказался подробно изучен как сторонниками, так и противниками экстерналистского подхода к истории науке. В данном случае мы имеем в виду работы Абрагама, Рабба, Мэйсона, а главное Чарльза Вебстера7.
Объект работы Объектом исследования является английская экспериментальная философия когнитивнопрактическая система воззрений на цели науки и средства их реализации, вместе с социально и культурно значимыми условиями, в которых она возникла и развивалась на протяжении XVIXVII вв.
Предмет работы Предметом исследования является философскоэпистемологическое содержание процессов возникновения и развития английской экспериментальной философии, ее адаптации к социальному, политическому и религиозному климату английской революции и реставрации.
Цель исследования Цель работы – показать связь идей английской экспериментальной философии с экономическим, социальнополитическим, религиозным контекстом (экономические структуры, институты, моральнорелигиозный климат, умонастроения интеллектуальной элиты и т.д.) Англии революционного и постреволюционного периодов. Эта связь выступает совокупностью условий, при которых экспериментальный подход к решению Merton R.K. Science, Technology and Society in Seventeenth Century England, Osiris, Vol. IV, pt. 2, pp. 360632.
Bruges: St. Catherine Press, 7 Webster C. The Great Instauration. Science, Medicine and Reform 16261660. Oxford, 2002// Webster C. Richard Towneley, the Towneley Group, and SeventeenthCentury Science. Transactions of the Historic Society of Lancashire and Cheshire, 118 (1966) научных проблем получает преимущество в конкуренции методов и становится прочной основой научной практики.
Задачи исследования 1. Основываясь на данных историкокультурных и историконаучных исследований, относящихся к указанному периоду, показать, что английская экспериментальная философия явилась логическим продолжением общеевропейской тенденции обращения к опыту как единственно надежному источнику знаний о мире, ставшей определяющей для дальнейшей судьбы европейской и мировой науки Нового времени.
2. Установить роль социальнокультурных условий, в которых формировались статус и ценностные основания экспериментальной философии. Эта роль определяется как совокупность исторически необходимых, но не достаточных факторов.
3. Уточнить и специфицировать роль выдающихся ученых данного периода (Гильберта, Бэкона, Гарвея) в становлении английского естествознания и в формировании экспериментальной философии.
4. Определить совокупность причин, по которым, с одной стороны, именно экспериментальная (а не «картезианская» или «галилеевская», базировавшиеся на рационалистических, дедуктивноаналитических методах) философия оказалась созвучной идейным течениям, преобладавшим в период английской революции;
с другой стороны, каким образом и в какой степени сама эта философия «подстраивалась» под эти течения, «революционизируясь» под воздействием революционных социальнополитических и экономических лозунгов эпохи.
5. Подвергнуть критическому анализу «тезис Мертона», а также сделать следующий шаг в социологическом анализе английской науки середины XVII века, т.е. показать, что пуританство оказалось особенно благоприятной идейной средой именно для экспериментальной философии.
Методологическая основа исследования Диссертационная работа носит междисциплинарный характер. В ней использованы результаты, полученные в области истории, философии, социологии и экономики науки. Таким образом, ее методологическую базу составляют эвристические инструменты разного профиля: методы компаративного анализа (в том числе в отношении методологических и философских установок основных представителей английской экспериментальной философии (Бойля, Пауэра, Гука), а также их предшественников, в особенности Фрэнсиса Бэкона.);
исторический метод;
методы лингвистического и герменевтического анализа, и другие элементы методологии историкофилософской науки (дедукция, индукция, аналогия и т.д.).
Научная новизна исследования 1. На основании проведенного анализа получено целостное представление об английской экспериментальной философии XVII вв. как о чрезвычайно характерном, уникальном явлении, демонстрирующем единство культурных, когнитивных, социологических и социальнопсихологических факторов своего образования и действия в специфических исторических условиях. Таким образом преодолено распространенное среди философов науки представление о том, что экспериментальная философия есть простая совокупность когнитивнопознавательных практик XVIIXVIII века, основанных на обращении к эксперименту.
2. Показано, что расцвет экспериментального естествознания в Англии XVIXVII вв.
можно рассматривать как результат особого взаимодействия указанных факторов, приводившего к перестройке методологических и мировоззренческих установок ученых так, чтобы они соответствовали «вызову времени»;
«адаптация» методологического и концептуального оснащения науки к социальнополитическому и религиозному контексту исследована как последовательность осознанных и нерефлексивных действий ученых, входящих в научную элиту своего времени и формирующих ее. По сравнению с изученной автором научноисторической, историко культурной и социологической литературой по данному вопросу, впервые проведена попытка комплексного, «многомерного» анализа этого процесса, выявлен ряд взаимовлияний его различных (социологических, когнитивных и культурологических) сторон, что открывает новую перспективу философскометодологического анализа науки в социальном и культурном контексте.
3. Введено в научный оборот большое количество иностранной научной литературы.
Развита и углублена методология исторического и социологического анализа науки за счет привлечения фактического материала, свидетельствующего об исторической конкретности влияния религиозной доктрины на формирование интеллектуального климата, благоприятного для того, чтобы определенная научнометодологическая «парадигма» получила преимущество и первенство в споре со своими конкурентами.
Таким образом преодолевается узкая «интерналистская» методология историко научного исследования, по которой к истории науки относится только то, что может быть отнесено к «спору научных идей», искусственно отделенного от влияния «внешнего» по отношению к этому спору социального и культурного контекста.
Основные положения, выносимые на защиту 1. Английская экспериментальная философия XVIXVII вв. является сложным, многофакторным историкокультурным явлением, которое можно представить как систему мировоззренческих, ценностных, и методологических установок, центральным элементом которой (остающимся инвариантным при перемене других элементов или их взаимовлияний) является «методология эксперимента», которая впоследствии стала приобретать относительную независимость от других элементов этой системы, постепенно терявших свое системное значение (секуляризация науки, обособление религиозной, политической и экономической сторон культуры и т. д.). Чтобы понять эту перспективу, необходимо понять как возникала и функционировала эта система, что позволило ей привести к расцвету европейскую науку в конкретный исторический период позднего Возрождения и раннего Нового времени.
2. «Методология эксперимента», если она трактуется в самом широком («бэконианском») смысле, как это делали английские ученые рассматриваемого периода, образует «ядро» этой системы, не противопоставляясь, а органически сращиваясь с другими ее элементами. Это сращивание получает конкретную форму явных или неявных установок или условий продуктивной и перспективной работы этого «ядра» (утилитаризм, коллективизм и пр.). Это означает, что между «ядром» и его окружением в рассматриваемой системе образуются устойчивые связи, проникающие «вовнутрь» как ядра, так и его окружения. Так «экспериментальный метод» получает интерпретацию, зависимую от социальнокультурного контекста, а сам контекст пронизывается научными идеями.
3. Названные установки выполняют роль «защитного пояса» для «ядра», охраняя его от атак со стороны тех представителей религиозной и политической власти, которые не смогли или не захотели принять целостность «экспериментальной философии» как интеллектуального центра эпохи, но относились к ее «ядру» как к тому, что, по их мнению, не вписывалось в культурный контекст, а скорее разрушало его. В этом смысле такие установки защищают не только «экспериментальную философию», но и сам контекст от разрушения, которое могло бы произойти изза взаимной неадаптированности. Исследуемый феномен можно считать «парадигматическим» в том смысле, что он дает пример взаимного приспособления науки, философии и культурного контекста, имеющий значение для исследования различных историко научных явлений.
4. Один из важнейших способов адаптации «экспериментальной философии» к социальнополитическим и социальноэкономическим условиям Англии XVIXVII вв.
стало подчеркивание утилитарного характера науки и научного знания. Это вызывало сочувствие в умонастроениях этой эпохи, нуждавшейся в материальном подкреплении своих новых притязаний. Чтобы способствовать усилению этого сочувствия, ученые этой эпохи были склонны преувеличивать «полезность» своих изысканий даже тогда, когда это касалось фундаментального теоретического исследования. Таким образом, в диссертации делается методологический вывод, имеющий значение для важнейшей связи между философией и социологией науки: идеология новой науки базируется не только, а часто и не столько на экспериментальных результатах или теоретических интерпретациях, но и на потребностях адаптации науки к социокультурному контексту.
5. Такая адаптация не должна пониматься прямолинейно, как ряд предумышленных действий научной элиты. Напротив, в исследуемый в диссертации исторический период она часто происходила как неосознанное влияние политических или религиозных факторов на решения ученых. Не ученые выбирали культурно исторический контекст своей деятельности, в частности, преобладание протестантизма и особенно пуританства в Англии в эпоху революции. Но именно это преобладание создавало условия, благоприятствующие развитию экспериментальной философии. В то же время нельзя сбрасывать со счетов те случаи, когда адаптация происходила вполне осознанно или, во всяком случае, понималась как прямое взаимовлияние науки и социокультурного контекста. Это открывает возможность исследовать взаимовлияния английской экспериментальной философии и европейской (континентальной) науки и философии, учитывая различия социокультурных контекстов, а также исследуя постепенное высвобождение методологического ядра изпод влияния этих контекстов.
Научнопрактическая значимость исследования Исследование экспериментальной философии помогает более полно восстановить историю английского естествознания середины XVII века. При этом нельзя забывать, что именно в этот промежуток (16451670) был заложен фундамент, благодаря которому Англия станет в последующем столетии безоговорочном лидером в области европейского естествознания. Более того, если верить Теренсу Кили, именно после Реставрации между властью и учеными (как в Англии, так и во Франции) были оформлены договоренности, которые сыграют ключевую роль в экономической и политической истории этих государств. Если согласиться с тем, что английская аграрная и особенно промышленная революция стала результатом государственной политики laissezfaire, то нетрудно связать решение французских властей в 1666 году прибегнуть к бэконианскому финансированию науки с французской революцией 1791 года. Нельзя не заметить, что проблема финансирования науки как нельзя остро стоит сегодня в нашей стране, где большинство научных учреждений финансируются из государственного бюджета.
Материал и выводы диссертации могут быть использованы при чтении курсов по истории, философии или социологии науки, а так же по отдельным проблемам теории познания.
Апробация результатов работы Положения диссертации излагались автором на семинарах, организованных в НИУ ВШЭ и в Политехническом музее Москвы, на профильных научных конференциях, в том числе, на общероссийских конференциях, организованных философским факультетом СПБГУ, «Какая история и философия науки нам нужна?» (Петербург, июнь 2007) и «Рациональные реконструкции истории науки» (Петербург, июнь 2009). Положения диссертации использовались при проведении семинарских занятий со студентами философского факультета НИУВШЭ.
Структура диссертации Диссертация разделена на пять глав. Первая глава посвящена непосредственно экспериментальной философии – ее интеллектуальному содержанию, ее структуре и ее адептам. Во второй главе речь идет о том, как в Европе, на протяжении XVI XVII веков, классическая исследовательская парадигма постепенно уступала дорогу новой эпистемологии – экспериментальному методу. В Англии ключевую роль в ассимиляции экспериментального метода сыграли публикации Уильяма Гильберта, Фрэнсиса Бэкона и Уильяма Гарвея. Каждый из них в своих работах ознаменовал новый этап в становлении экспериментального естествознания в Англии и определил многие грани зарождавшейся экспериментальной философии. Им и посвящена третья глава. Четвертая глава описывает социальнополитическое измерение экспериментальной философии. В пятой главе показано, что определенную роль в становлении экспериментальной философии сыграл религиозный климат пуританской революции.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Введение Во введении автором обоснована актуальность темы исследования, рассмотрена степень ее научной разработанности, определены объект и предмет, цель и задачи, раскрыта научная новизна, охарактеризованы методологические и теоретические основания исследования, указана теоретическая и практическая значимость диссертационной работы, приведены данные об апробации ее результатов, описана структура диссертации.
Глава Происхождение и структура английской экспериментальной философии Первая глава посвящена описанию и анализу объекта диссертационной работы – английской экспериментальной философии – ее происхождения, структуры, а так же ее социальных и эпистемологических границ. Теоретикопознавательным ядром данной философии являлся экспериментальный метод. В тоже время в Англии он применялся в контексте ряда методологических и социальных установок, способствовавших ассимиляции экспериментального естествознания в условиях политической нестабильности, характерной для 16401670 гг.
1. Происхождение и самобытность экспериментальной философии Предтечей и важной составляющей экспериментальной философии стоит считать экспериментальный метод, т.е. эпистемологический инструмент, применявшийся в широком спектре познавательных дисциплин, вышедших на первый план в XVIXVII веках.
Им были объединены такие формы знания, как, например, врачевательная медицина Парацельса, наблюдательная астрономия Тихо Браге или магнетизм Уильяма Гильберта.
Каждая из этих дисциплин основывалась не столько на традиции и не столько на силе чистого разума, сколько на данных, полученных непосредственно опытным путем. Каждая стремилась, в той или иной степени, превзойти чувственный опыт. Английская экспериментальная философия стала британской преемницей этого общеевропейского увлечения опытом.
Самобытность английской экспериментальной философии была связана, в первую очередь, с особенностью европейского интеллектуального ландшафта: континентальные философские работы были хорошо известны в Англии, тогда как английское наследие, в целом, с трудом перебиралось через ЛаМанш. Истоки интеллектуальной обособленности британских островов лежат в плоскости политики, культуры и, конечно, географии. Еще в средневековье, когда центральная Италия стала центром интеллектуального и экономического пробуждения Европы, Англия была поставлена в положение «отстающей», что и определило весь культурный фон британских островов вплоть до XVII века. Во второй трети XVII века изоляция начала усугубляться политическим климатом английской революции (16401660). Именно в этот период, отмеченный цензурой и общими проблемами с коммуникацией, особенно международной, зародилась и созрела «экспериментальная философия».
1. Понятие эксперимента в Англии первой половины XVII века Строгое описание понятия «экспериментальная философия», осложняется тем, что у английских ученых середины XVII века отсутствовала формальная методология науки. Ее отсутствие имело для них ключевое значение, так как тем самым подчеркивалась разница между экспериментальной философией и традиционной системой знаний, привязанной к ограниченному кругу авторов или корпусу текстов. Определенная сложность возникает уже при попытке установить узус слова «эксперимент» в языке XVIXVII веков, где слова «experience» и «experiment» иногда использовались как взаимозаменяемые. В формуле «экспериментальная философия» слово «experimental» относится, скорее, к познавательной процедуре, чем к опыту, как сумме испытанного.
В качестве основы для анализа экспериментального метода автор использует классификацию, разработанную хорватским философом Мирко Грмеком8. В рамках исследования английской эпистемологии XVII века можно утверждать, что экспериментальным знанием считалось любое, добываемое опытным путем: оно должно было соответствовать хотя бы одному из первых восьми этапов классификации Грмека.
Например, условие «контролируемости и управляемости» было совершенно не обязательным, а потому под экспериментом часто понималось обыкновенное наблюдение. Точно так же, эксперимент не обязательно должен был служить для опровержения или корроборации заранее озвученной гипотезы: работа в алхимической лаборатории, где различные вещества смешивались в произвольном, игровом порядке, считалась, безусловно, экспериментальной. Английский математик Ричард Норвуд использует слово «эксперимент» даже в тех случаях, когда сегодня мы бы сказали «вычисление».
1. Структура экспериментальной философии Экспериментальная философия состояла из эпистемологического ядра – экспериментального метода – и окружавших его методологических и социальных установок. Эти установки, в большой степени условные, служили своеобразной инструкцией по эксплуатации экспериментального метода. Они постулировали как, кем и в каких условиях может быть легитимно использован экспериментальный метод для Grmek M. Le chaudron de Mde. Institut Sunthlabo, производства нового научного знания, но их конечной целью была ассимиляция экспериментальной философии в английской интеллектуальной среде. Среди наиболее важных автор выделяет:
Исследовательскую свободу, т.е. возможность делать выводы без оглядки на политические, религиозные или даже научные авторитеты. Единственным существенным ограничением свободы при использовании экспериментальной философии было условие получения в качестве результата научного факта, matter of fact. Научному факту противопоставлялась гипотеза, призванная его дополнять и объяснять. Гипотеза создает вокруг научного факта своеобразное дискуссионное поле, где Dы1082 каждый вправе придерживаться собственного мнения.
Разделение «гипотез» и «фактов», стало, возможно, ключевым элементом экспериментальной философии и во многом определило ее лицо.
Утилитаризм, т.е. мотивацию и общественное оправдание науки, как инструмента для облегчения бремени человеческого труда. Такая позиция не исключала того, что Бэкон называл ‘светоносными’ исследованиями, но конечным продуктом научной производственной линии всегда должны были быть полезные изобретения. C этим связаны многочисленные попытки английских ученых привлечь на свою сторону представителей промышленности и торговли, которые, наряду с обществом, и должны были стать окончательными бенефициарами экспериментальной философии.
Широту интересов. Экспериментальный метод, идея приложения которого к натуральной философии, как считалось, была заимствована у ремесленников, инженеров и врачей, фактически воспринимался как универсальный эпистемологический инструмент пригодный для применения в любой сфере человеческой деятельности. Так, английские экспериментальные философы занимались астрономией, механикой, статикой, динамикой, анатомией, математикой, химией, физиологией, пневматикой, ботаникой, архитектурой и целым рядом дисциплин, таких как алхимия или астрология, которым сегодня нет места в научном дискурсе.
Коллективизм. С самого начала, а особенно с середины 1650х годов, экспериментальная философия воспринималась как коллективный, бессрочный проект, который возможно реализовать лишь посредством полноценного научного сотрудничества. Под этим подразумевалось не только обмен информацией между натурфилософами, т.е. теоретиками науки, но и сотрудничество с представителями прикладных дисциплин – инженерами, ремесленниками, торговцами.
1. Хронологические и социальные границы экспериментальной философии Для определения исторических границ исследования автор предлагает воспользоваться одной из упомянутых установок – свободомыслием. С одной стороны, история экспериментальной философии ограничивается первой половиной 1640х годов, когда, после десятилетия жесткого интеллектуального и политического контроля, стали пробиваться в печать враждебные античной парадигме идеи Бэкона, Парацельса и Коперника. С другой стороны, в 1670е ее стало постепенно вытеснять более современное рационализированное, гипотетикодедуктивное естествознание. А после 1687 года, когда Ньютон опубликовал свою Principia Mathematica, нарочитое отсутствие догматизма, характерное для экспериментальной философии, и вовсе перестало считаться интеллектуальной добродетелью.
Для определения того, кто же является «экспериментальными философами» достаточно использовать не формальный, а социальный критерий. Членство в Королевском Обществе, основанном в 1660 году для развития экспериментальной философии, является, по мнению автора, наиболее удобным и практически исчерпывающим критерием.
Глава Распространение экспериментального метода в Западной Европе Вторая глава посвящена истории экспериментального метода в западной Европе и его борьбе с доминирующей познавательной парадигмой. В частности, рассматривается процесс постепенного падения авторитета античности и поиска новой эпистемологической опоры в условиях пирронистического кризиса. Отдельно эти процессы рассматриваются на примере Английского Королевства.
2. Фрагментарность успехов нового знания Переход от античного наследия и устаревшей эпистемологии к «новому» знанию проходил в Европе крайне неравномерно, как с точки зрения хронологии, так и с точки зрения географии. Неоднородность интеллектуального поля определяли не только стартовые преимущества, полученные различными странами в новое время. Огромную роль играли социальнополитические факторы, в зависимости от обстоятельств, ускорявшие или тормозившие ассимиляцию новых идей. Таким фактором в конце XVI века было наличие сильного, централизованного государства или влияние того или иного религиозного института. Фрагментарность успехов нового знания становится наиболее очевидной при сопоставлении пристрастий различных агентов собственно интеллектуального поля. Наиболее ярко этот контраст проявляется при сравнении академической, университетской среды и внеуниверситетской интеллигенции.
Университеты были рачительными монополистами традиционного научного знания;
интеллектуальным климатом здесь доминирует Аристотель, в основе эпистемологии которого лежит возможность формальной демонстрации явлений с помощью опоры на «первые принципы». Иначе обстоит дело с внеуниверситетской средой. Здесь в XV веке тоже доминирует Аристотель, но постепенно, в течение XVI века, его влияние ослабевает и, наконец, к середине XVII века становится незначительным. Технологический, политический и экономический прогресс приводит к тому, что факты, не вписывающиеся в перипатетическую матрицу, появляются все чаще и вскоре буквально наводняют Европу.
2. Интеллектуальный климат Западной Европы конца XVI века Основными катализатором этого процесса стали великие географические открытия.
Они показали, что грекоримский мир был чрезвычайно ограничен, и что, в действительности, современный человек во многом превосходит в знании своего античного пращура. Другим важным следствием эпохи открытий стало появление на европейском рынке множества артефактов из Индии, Африки и Нового Мира: образцов минералов, диковинных растений, животных и даже болезней. Все это не только вновь заставляло задуматься об авторитете и компетентности древних, но и поставило перед европейцами проблему каталогизирования знания. Изучение многих из артефактов не могло быть основано на «универсалиях», но толкало европейских ученых в сторону формирования натуральной философии, основанной на понятии научного факта, т.е. к зарождению наблюдательной, а не спекулятивной науки.
Вскоре, интеллектуальный климат в Европе начинает характеризоваться конфронтацией между классической, книжной формой знания, за которую, выступают университеты и новыми формами знания, эпистемология которых опирается в той или иной степени на чувственный опыт. Мореплаватели, придворные инженеры и ремесленники, аристократынатуралисты, алхимики – все они, напрямую или косвенно, ведут войну со спекулятивной философией, основанной на мертвых источниках, а не на живом знании. На практике, им еще долго не удастся полностью избавиться от классического наследия, но во всем, что касается способа познания мира, они не принимают книжного знания. Отдельное влияние на распространение экспериментального метода оказала традиция «натуральной» магии. В ее основе лежало стремление отказаться от объяснения природных явлений через апелляцию к «чуду», т.е.
феномену, лежащему вне познаваемого поля;
вместо этого каждому явлению приписывалось естественное, а значит, познаваемое происхождение. Возможно, более значительной онтологической составляющей натуральной магии является идея владычества человека над природой. Такие люди, как Джованни делла Порта или Джироламо Кардан стремились не столько раскрыть секреты природы, сколько овладеть ими, т.е. научиться заставлять природу следовать в одном или другом (естественном) направлении.
Первым же научным вызовом всей перипатетической матрице стала работа каноника Фромборкского собора Николая Коперника De revolutionibus orbium coelestium, 1543.
Коперник сформулировал фундаментальную научную проблему, которая подтолкнула множество ученых (например, Тихо Браге, Иоганна Кеплера, и Галилео Галилея) к поиску опытного пути ее разрешения.
2. Распространение экспериментального метода в Англии В первой четверти XVII века Англия, среди европейских стран, стала первой по уровню популярного понимания науки9. Это было связано со сложившейся при Елизавете традицией повышения научной элитой грамотности торговцев, моряков и ремесленников.
Возможно, наиболее ярким примером просветительской деятельности стоит считать появление в Лондоне в 1598 году Грешем Колледжа. Конечно, с позиций «большой» науки, в сравнении с другими странами центральной Европы XVI века Англия продолжает быть отсталой страной. Тем не менее, постепенно и здесь начинают пробиваться ростки нового знания. Решающую роль в формировании английского эмпиризма сыграли исследования в области мореплавания и магнетизма (и смежных наук, таких, как картография), осуществленные английской научной элитой во второй половине XVI века.
Несмотря на то, что компас был известен в Европе еще с двенадцатого века, а трансатлантические путешествия уже перестали быть в диковинку, и та и другая область оставались в XVI веке в большой степени неизученными. Учитывая их огромное прикладное, практическое значение и отсутствие серьезного интереса со стороны древних, неудивительно, что их изучение основывалось непосредственно на чувственном опыте.
9 Hill C. Intellectual Origins of the English Revolution. Oxford, Глава Три лица английского экспериментального естествознания: Уильям Гильберт, Фрэнсис Бэкон, Уильям Гарвей.
Третья глава посвящена трем ключевым фигурам английского естествознания, каждый из которых сыграл решающую роль в ассимиляции экспериментального метода – Уильяму Гильберту (†1603), Фрэнсису Бэкону (†1626) и Уильяму Гарвею (†1657). Хотя их имена, поставленные в этой последовательности, составляют, как будто, хронологический и идейный континуум, роль каждого из них в истории экспериментальной философии была своеобразной. Так, в отличие от Бэкона, Гильберт и Гарвей были, прежде всего, учеными самого большого калибра. В то же время Бэкон, и чуть в меньшей степени Гильберт, оказали непосредственное влияние на предмет диссертационного исследования, английскую экспериментальную философию, тогда как Гарвей во многом остался в стороне от этого явления.
3. Уильям Гильберт Гильберт родился в 1544 году. Почти всю жизнь он проработал в Лондоне лечащим врачом, став в 1573 году членом Королевского Медицинского Колледжа, в 1600 – его президентом, а в 1601 – личным врачом Елизаветы I. В это же время Гильберт опубликовал свою De Magnete10, 1600, книгу, ставшую кульминацией всей английской магнетической традиции. Гильберт был многим обязан своим предшественникам, но в тоже время пошел гораздо дальше их. Огромный интерес представляет методологическая, процессуальная сторона исследований Гильберта. Отмечается роль Гильберта, как первого крупного английского ученого на деле отбросившего преклонение перед античностью и «книжными» авторитетами. Эпистемология Уильяма Гильберта почти полностью основывается на чувственном опыте и эксперименте. Существенно, например, что экспериментальная практика Гильберта уже далеко ушла от хаотичного экспериментирования Ренессанса. Вопервых, он исследует одно, достаточно узкое поле.
10 Gilbert W. De magnete. London, Вовторых, в его работе почти отсутствуют элементы случайного, игрового экспериментирования: каждый эксперимент призван подтвердить, либо опровергнуть заранее оговоренную гипотезу. Отдельного внимания заслуживают эксперименты с небольшим шарообразным магнитом, terrella: Гильберт стал первым ученым, изучающим в лабораторных условиях глобальные природные процессы с помощью научного моделирования.
Значение Гильберта для английской экспериментальной философии середины XVII века состояло в том, что его работа раскрыла утилитарный потенциал экспериментального естествознания. Отчасти, это объясняется особенностями данного научного поля: практическое применение знаний о магнетизме было возможно широкими слоями общества, а сравнительно небольшие интеллектуальные вложения обещали принести непропорционально высокую выгоду. Тем не менее во многих своих проявлениях научная философия Гильберта была не только чужда, но и противоречила экспериментальной философии. В первую очередь, это касается элитизма и магического оттенка De Magnete. Гильберт пишет для узкого круга лиц, а его эксперименты – это не публично проведенные исследования, а во многом те же «секреты». Этим он разительно отличается от Бойля и его окружения, не видевшего вреда в свободном распространении информации до тех пор, пока это не нарушает авторских прав.
3. Фрэнсис Бэкон Фрэнсис Бэкон родился в 1561 году, в правление Елизаветы I, но начало его философской карьеры пришлось уже на царствование Якова I. В The Proficience and Advancement of Learning, 1605 впервые прозвучат мотивы, которые будут неразрывно связаны с именем Бэкона: критика античных авторов, защита науки от атак с позиций религии, предложения институциональной и языковой реформы, а также подчинение науки нуждам государства и общества. Opus magnum Фрэнсиса Бэкона это, конечно же, Novum Organum, 1620. Он предполагал ни много ни мало эпистемологическую революцию, осуществление которой должно было быть поручено, по всей видимости, специальному научному институту, проект которого можно найти в последней, неоконченной работе философа New Atlantis.
На момент публикации Бэконом Novum Organum экспериментальный метод в его многообразном применении был по достоинству оценен не только в Европе, но и в Англии. Это существенно, потому что впоследствии, в результате цепочки совпадений, Бэкон фактически монополизировал исторические права на всё экспериментальное поле.
Те, кто, так или иначе, практиковали экспериментальную философию, стали называться бэконианцами, даже если к философии Бэкона они имели весьма опосредованное отношение. Но, несмотря на бесплодность бэконианского научного метода, невозможно закрыть глаза на многочисленные восторженные упоминания Бэкона целой плеядой крупнейших ученых второй половины XVII века. Следует признать, что Бэкон оказал действительно глубокое влияние на первых членов Королевского Общества и поставить вопрос о природе этого влияния.
Если ограничиться рамками экспериментальной философии, то заслуга Бэкона заключалась в том, что он связал в единый философский пучок некоторые ключевые идеи, которые сумели катализировать развитие науки в целом и экспериментальной философии в частности. Бэкон поучаствовал в формировании каждой из четырех установок, «оберегавших» экспериментальный метод в Англии. В том, что касается широты интересов, он был наименее оригинален и полностью зависел от магической традиции. Если говорить о свободомыслии, то и здесь Бэкон был далеко не первым, озвучившим требование независимости от авторитета античности. Но для английского общества он стал, всетаки, главным рупором этой идеи. Постулирование коллективной природы научного исследования стало для экспериментального метода более важным элементом философии Бэкона. В этом у Бэкона был лишь один предшественник в лице Тихо Браге, причем в Англии доминировала скорее традиция ученыходиночек. Но наиболее сильно и глубоко влияние Бэкона сказалось на модальности, направленности экспериментального метода. Наука, говорит Бэкон, должна приносить пользу и оценивать ее стоит именно с этих позиций. Крайне важно в этой связи сближение чистой науки и так называемых «механических искусств», осуществленное Бэконом. Цель всего Novum Organum: представление метода для плодотворного сотрудничества науки и техники. И если сам метод оказался неудачным, то общая посылка – объединение усилий ученых, инженеров и торговцев – была с энтузиазмом воспринята многими слоями английского общества.
3. Уильям Гарвей Уильям Гарвей родился в 1578 году, в 1600 г. переехал в Падую, но немедленно после получения степени доктора медицины вернулся в Англию. Дослужившись до придворного врача, Гарвей активно участвовал в революции. Во время стоянки свиты короля в Оксфорде Гарвей познакомился со многими из тех, кто будет составлять ядро Королевского Общества. Он умер в 1657 году, в Лондоне. Для английского естествознания в целом Гарвей был во многом переходной фигурой. Вопервых, это касается хронологии:
один из учителей Гарвея, Фабриций, родился в 1537 году, а один из его учеников, Бойль, умер в 1691 году. Вовторых, это касается географии. Карьера Гарвея символизирует смещение центров научного знания из Италии в Англию. Наконец, Уильям Гарвей стал переходной фигурой с эпистемологической точки зрения. Именно он, первым среди английских ученых, осуществил переход от той стадии развития экспериментального метода, которую Грмек называет пробуждением методологического сознания, к принципиально иному этапу – использованию количественного, гипотетико дедуктивного экспериментирования.
Гарвей оказал огромное влияние, как на экспериментальный метод, так и на научное сообщество революционной Англии. Тем не менее, он никогда не стал для экспериментальной философии чемто большим, чем просто хорошим физиологом. Его упоминание, как правило, сопровождается похвалой;
но о нем почти всегда говорят вскользь, ограничивая дискуссию областью физиологии сердца и эмбриологии. Одной из причин, является то, что открытие им кровообращения стало кульминацией падуанской физиологической традиции. Уже поэтому Гарвей не мог также яростно открещиваться от предшественников и утверждать, что все его знание получено из опыта, а не из книг. Но главное препятствие заключалось в том, что вызывавшая восхищение прогрессивная методология Гарвея компенсировалась, в глазах его коллег, несовременной и очевидно устаревшей натурфилософией. С точки зрения натуральной философии Гарвей был убежденным последователем Аристотеля. Это фактически означало не только непринятие уже сформированных постулатов экспериментальной философии, но и веру в благородную иерархию органов, а также в то, что каждое вещество имеет свое «естественное» место.
Глава Социальноэкономическая история экспериментальной философии Четвертая глава диссертационного исследования посвящена значению социально экономического климата английской революции и реставрации для зарождения и развития экспериментальной философии. Можно утверждать, что экспериментальная философия не только изначально обладала конкурентными преимуществами над своими эпистемологическими соперниками (например, картезианством), но и пыталась их преувеличивать. Другими словами, экспериментальные философы старались реализовать социальный заказ, в рамках господствующего этоса, хотя осуществить его на деле были зачастую просто неспособны.
4. Гессен, Мертон и зарождение экстерналистской истории науки Одним из мощнейших импульсов для изучения социальноэкономических факторов в истории науки стала марксистская теория, а первым апологетом такого понимания истории науки стал советский физик Борис Гессен11. Благодаря емкости и блестящей аргументации работы Гессена, его гипотеза о социальноэкономических корнях ньютоновской Principia оказала огромное влияние на развитие истории науки, в том числе 11 Гессен Б.М. Социальноэкономические корни механики Ньютона. Л., за счет большого количества работ, посвященных ее опровержению. Одним из самых известных откликов на доклад Гессена стала работа американского социолога Роберта Мертона Science, Technology and Society in Seventeenth Century England, опубликованная в 1938 году12. Часть работы Мертона развивала основной тезис Гессена, но провокационные и откровенно идеологические элементы работы советского физика уступили скрупулезному социологическому анализу американского ученого.
Научноисторическая традиция, вышедшая из Гессена и Мертона, сделала упор на влияние социальноэкономических факторов на развитие науки в целом. Для автора же интерес представляет другой вопрос: насколько эти факторы поспособствовали укреплению отдельного философского течения, экспериментальной философии, и вытеснению ею конкурирующих методологических парадигм, например, картезианства.
За рабочую гипотезу в данном случае берется предположение, что выделенные автором установки представляли собой идеологическую надстройку, призванную вписать экспериментальный метод в конкретный социальнополитический контекст.
4. История Англии Историю Англии первой половины XVII характеризует нарастающий конфликт между властью – в лице короля, его приближенных и верхушки англиканской церкви – и оппозицией, сплотившейся вокруг пуританского движения и закрепившейся в английском парламенте. Пуритане возмущались незавершенностью религиозных реформ, а также случаями вопиющей социальной несправедливости, например, существованием исключительных судебных инстанций, таких как Суд Верховной Комиссии (Court of High Сommission) или Звездная палата (The Star Сhamber), а позже и правом короля на помещение в тюрьму и обвинение в государственной измене. При сыне Якова, Карле I, конфликт между парламентом и королем обостряется. Карл I не собирает парламент 12 Merton R.K. Science, Technology and Society in Seventeenth Century England, Osiris, Vol. IV, pt. 2, pp. 360632.
Bruges: St. Catherine Press, целых одиннадцать лет – самый длинный промежуток в английской истории. Это приводит к гражданской войне, которая фактически идет между двумя религиозными фракциями – пуританами, поддерживающими парламент и англиканами, стоящими за короля. После поражения и казни Карла I (1649), власть полностью переходит к пуританам, которые, так или иначе, буду править содружеством и протекторатом до смерти Оливера Кромвеля в 1658 году и бескровного восстановления монархии в 1660, когда на престол входит Карл II, сын казненного монарха13.
4. Социальноэкономическая привлекательность экспериментальной философии Экспериментальная философия прекрасно вписывалась в социальноэкономический климат английской революции, прежде всего, благодаря своей практической направленности. В целом, 40е годы XVII века были охарактеризованы повышенным интересом к дисциплинам, имевшим практический уклон и способным, казалось, дать осязаемый результат в самые короткие сроки. С одной стороны, военные действия дестабилизировали ситуацию во многих отраслях промышленности. С другой стороны, многочисленные военные кампании резко повысили спрос на сырье и технологии, связанные, прежде всего, с экипировкой и материальным обеспечением армии. Именно упор, изначально сделанный экспериментальной философией на свою практическую составляющую, позволил ей завоевать лидирующие философские позиции и потеснить непосредственных конкурентов. Хотя в целом экспериментальной философии больше симпатизировала та часть общества, которая поддержала парламент, обещания практической выгоды привлекали к ней сторонников по обе стороны баррикад.
Примером этого может служить история Томаса Бушелла – инженера, ученого, авантюриста и «последнего ученика Фрэнсиса Бэкона», разорившегося, помогая Королю 13 Вкратце ознакомиться с историей этого периода можно, к примеру по Hume D. The History of England, Indianapolis, Volume VI, Based on edition of справиться с тяготами войны14. Менее успешными, но не менее красноречивыми были попытки экспериментальных философов справиться с проблемой искусственного производства пороха, которого не хватало на протяжении всей пуританской революции, или проекты в области кораблестроения. Спрос на военноморские технологии был ожидаемо высок в промежутке между первой (16521654) и третьей (16721674) англо голландскими войнами, проходившими полностью на воде.
Другим фактором, повлиявшим на привлекательность экспериментальной философии в глазах революционного общества, стала ее дерзость и новизна. Это была смелая, инновационная программа, стремившаяся, без оглядки на многовековые устои, реформировать знание, сделать его доступным (отсюда делатинизация) и полезным (утилитаризм) широким слоям населения. Борьба экспериментальных философов за свободомыслие и упразднение традиционных авторитетов была особенно понятна республиканцам. Одни пытались оправдать отказ от политической монополии со стороны монаршей власти. Другие искали возможности освободить натурфилософию от необходимости соответствовать, вопервых, классическим образцам античности, а во вторых, догматам церкви и государственных научных институтов. Довольно скоро, формула «экспериментальная философия» стала неизменно употребляться с эпитетом «свободная». При этом свобода выражалась еще и в тяготении к идеалу социального равенства, близкого английскому обществу в середине XVII века. Существенно, например, что Королевское Общество стало первым научным институтом, организованным по принципу горизонтальной, фактически парламентской иерархии, где позиция власти (например, спикера) занималась не по принципу действительного или мнимого социального превосходства, а в результате общественного договора. Даже процедура ведения заседаний в Королевском Обществе была скопирована с аналогичных заседаний Палаты Общин.
14 История Бушелла известна не очень широко. Это объясняется, прежде всего, тем, что сегодня сохранилось лишь несколько экземпляров его работ, а также его единственной биографии, Gough J.W.
The Superlative Prodigall. Bristol: J.W. Arrowsmith, 1932. Минибиографии Бушелла содержатся также в следующих, более доступных справочниках: Aubrey J. Brief Lives. Oxford, 1898 // Wood A. Athen Oxonienses.
London, Третьим фактором стала публичный характер экспериментальной философии.
Согласно уставу Королевского Общества, членство в нем не требовало никакой квалификации, а любой с титулом барона или выше, принимался в общество автоматически. Его заседания проходили за публичным проведением экспериментов и их обсуждением, иногда в присутствии внешних наблюдателей. Результаты работы регулярно публиковались в Philosophical Transactions, находившемся в открытом доступе.
Переход от частной, элитарной науки к публичной был важен сразу по нескольким причинам. С одной стороны, он полностью соответствовал социальной этике, доминировавшей во время пуританской революции. С другой стороны, публичность получала особенное значение в рамках экспериментальной эпистемологии. Бойль и Гук проводили свои исследования поодиночке, но повторение экспериментов в публичном пространстве легитимизировало полученные результаты и становилось залогом их объективности. Наконец, публичный характер экспериментальной философии был, хотя бы отчасти, ответом на политический климат Реставрации, где секретность не только потеряла смысл, но и оказалась идеологически нежелательной формой сотрудничества.
Экспериментальная философия с самого начала позиционировала себя как аполитичная эпистемология, что было крайне важно в условиях идеологической раздробленности общества. Хорошо известно, что разнообразные заговоры (действительные и мнимые), мятежи и восстания были чрезвычайно часты как до, так и после Реставрации. Естественно, что в такой обстановке любой профессиональной группе, а тем более Королевскому Обществу, уделялось повышенное внимание. Но экспериментальные философы сумели извлечь из этой ситуации выгоду, потому как экспериментальная философия была осознанно лишена политических коннотаций.
Королевское Общество принимало в свои ряды без оглядки на политическую или религиозную принадлежность. В области эпистемологии, аполитичность достигалась за счет разграничения «гипотез» и «фактов». Эта дихотомия была искусно вплетена в политический дискурс. Первые отождествлялись с метафизикой, с разнообразными классическими философскими течениями и соответственно имели идеологическую подоплеку;
вторые же, наоборот, привязывались к «физике», т.е. к наблюдаемым явлениям реальности не имеющим политической окраски.
Еще бльшим преимуществом экспериментальной философии были характерные ей монистические тенденции. Гипотезы, утверждали экспериментальные философы15, неизменно ведут к разногласиям, потому что не способствуют нормальному обмену мнениями и формированию доверительных отношений между возможными оппонентами. Экспериментальные же факты, будучи в некотором смысле неоспоримыми, способствуют сближению людей самых разных убеждений. Таким образом, в десятилетия, омраченные многочисленными внутренними и международными конфликтами, эксперименту, в научном социуме, приписывается миротворческая функция.
Глава Пуританство и экспериментальная философия Последняя глава диссертационного исследования посвящена исследованию того, насколько специфический религиозный климат английской революции послужил катализатором развития экспериментального метода в Англии. Для этого, автор рассматривает гипотезу о том, что протестантство, в целом, оказалось особенно благоприятной почвой для современного естествознания, а также частный случай этой гипотезы – так называемый «тезис Мертона».
5. Наука и религия Наука и религия, без сомнения, являются логически несовместимыми формами познания окружающего мира, но психологически наука и вера, кончено, не исключают 15 Sprat T. The History of the Royal Society of London, For the Improving of Natural Knowledge.
London, друг друга16. Это особенно бросается в глаза при изучении XVII века, когда следы набожности можно было найти в работах практически любого крупного ученого. Нередко, ученые совмещали исследования в области естествознания и религиозный сан. По ряду причин, это явление было особенно распространено в Англии. Из ста десяти ученых, составлявших оксфордское научное сообщество и включенных в таблицу Роберта Франка17, более тридцати являлись священнослужителями. А среди примерно двухсот членов Королевского Общества за 1667 год можно найти пять епископов и двух архиепископов.
5. Наука и протестантство Исследовательская свобода, приписываемая протестантскому духу, берет свое начало, по всей видимости, из доктрины о личном суждении одного из столпов учения Лютера.
Заявив Вормскому сейму, что он не может пойти против собственной совести, Лютер не только отказался следовать авторитету традиции, но и дал возможность каждому верующему самостоятельно проверять чистоту собственной веры Священным Писанием. Однако, существенно помнить, что духовная эмансипация, осуществленная Лютером, долгое время ограничивалась рамками Священного Писания: ранние протестанты не всегда желали расставаться с другими традициями, в том числе и научной.
Хорошо известно холодное и даже враждебное отношение Кальвина и Лютера к гелиоцентрической гипотезе.
Но, уже начиная с конца XVI века, дистанция между наукой и протестантством стала сокращаться. Это было вызвано разнообразными интерпретациями лютеранского и особенно кальвинистского богословия. Здесь необходимо провести различие между прямым и косвенным влиянием религии на науку. Прямым влиянием можно называть непосредственное указание в богословской литературе на богоугодность (или богопротивность) той или иной научной доктрины или эпистемологической стратегии. В 16 Worrall J. Does Science Discredit Religion? in Contemporary Debates on Philosophy of Religion. Oxford, 17 Frank R. G. Jr. Harvey and the Oxford Physiologists. Berkeley, свою очередь косвенным, непредумышленным влиянием можно называть роль религии в формировании более широкой шкалы ценностей и социальных приоритетов, способных ускорить или затормозить развитие науки. В этом втором смысле, протестантство действительно оказалось более благоприятной средой, по крайней мере, для научных дисциплин эмпирикоэкспериментального характера. Это подтверждают уже самые ранние статистические исследования религиозных предпочтений европейских ученых. Во второй половине XIX века швейцарский ботаник Альфонс Декандоль подсчитал, что среди 101 иностранца, принятых во французскую академию наук между 1666 и 1885, европейских протестантов было 78, а европейских католиков – всего 18, при том, что католическое население Европы за пределами Франции почти в два раза превышало протестантское (107 миллионов против 68). Похожее исследование Декандоль провел и в отношении Королевского Общества. Его результаты тоже говорили о подавляющем преимуществе протестантов18.
Несколько факторов способны объяснить подобную корреляцию. Вопервых, становление новой науки осуществлялось в противостоянии с натурфилософией Аристотеля, которая, в свою очередь, была тесно связана с католикосхоластической традицией. Вовторых, уверенность в скрытом, неизменяемом законе предопределения, характерная для большой части протестантов, соотносилась с формированием в зарождавшемся научном сообществе понятия «закона природы». Втретьих, протестантское богословие, ограничив непосредственное вмешательство Бога в земные дела, провело четкую грань между понятиями «естественного» и «сверхъестественного», что в перспективе позволяло науке стать более независимой дисциплиной. Отказавшись от веры в чудотворные реликвии и чудеса вообще (помимо ветхо и новозаветных), протестанты были вынуждены искать объяснение этих феноменов естественными причинами.
18 Candolle, A. The Influence of Religion on the Development of the Sciences (1885) in Cohen I.B. (ed.) Puritanism and the Rise of Modern Science. New Brunswick and London, 5. Пуританство и английская наука Благодаря монографии Роберта Мертона Science, Technology and Society in Seventeenth Century England, вышедшей в 1938 году, влияние пуританства на современную науку изучено достаточно хорошо. Эта работа вызвала такое количество откликов среди философов, историков и социологов науки, что о ней принято говорить просто как о «тезисе Мертона», даже несмотря на то, что собственно пуританству в ней уделяется лишь небольшая часть. Одной из основных сложностей, с которой столкнулся Мертон, стала необходимость критерия, по которому можно было бы безусловно определить, является ли тот или иной представитель научного сообщества пуританином или нет. Сам Мертон пуританством называет то общее мировоззрение, которое не разделяло, а объединяло многочисленные секты. Однако, приняв такое широкое определение, практически всех английских протестантов можно было считать пуританами, что противоречит исторической интуиции, согласно которой пуританин должен быть, по меньшей мере, антироялистом. Таким образом, терминологическая путаница и не очень удачная форма проверки гипотезы привели к неправильному пониманию значения Science, Technology and Society.
Многое из того, что было характерно для протестантства в целом, проявилось в Англии с удвоенной силой. Это касается, прежде всего, критического отношения к унаследованной интеллектуальной традиции, свободы от схоластических ценностей, антиавторитаризма и духовного индивидуализма. Иллюстрацией этому может служить место Святого Духа в пуританском богословии. В христианстве высокий статус Священного Писания объяснялся тем, что оно, согласно традиции, было продиктовано непосредственно Святым Духом. С другой стороны, в протестантстве Лютера и Кальвина Святой Дух помогал при прочтении того или иного отрывка. Естественно возникал вопрос: каковы отношения между Святым Духом и словом Священного писания, проводником и выразителем этого духа. В классической традиции любое отхождение от слова считалось и отхождением от духа. Но у пуритан это тождество соблюдалось уже не всегда строго. Кромвель говорит, что иногда Святой Дух говорит сверх слова (хотя и «согласно слову»). А квакеры, например, совершенно порвали с этой традицией, утверждая, что священное писание заложено в каждом из нас.
Возможностью общения с Богом фактически напрямую объясняется толерантный и эгалитаристский климат английской революции. Поскольку каждому вменялась способность понимать слово Божье не хуже других, барьеры между представителями различных сословий и религиозных конфессий отчасти снимались. В религиозных кругах это привело к распространению практики публичного «толкования» Священного Писания.
При Кромвеле серьезно обсуждался вопрос о том, могут ли простые, нерукоположенные прихожане даже проповедовать наравне со священнослужителями. Нельзя не отметить прямую параллель с практикой экспериментальных философов, считавших, что каждый может поучаствовать в общем деле познания природы, за счет обнаружения или описания того или иного научного факта. Tе проводили уже некоторые из пуританских утопистов, например, Джеррард Уинстанлей.
Тенденция к разрушению социальной и духовной иерархии, близкая экспериментальной философии, была характерна как для умеренного пуританства, так и для многочисленных сект (индепендентов, конгрегационалистов, левеллеров, диггеров и т.д.) Помимо уже упомянутой аналогии, для развития нового знания такая тенденция имела несколько важных последствий: она сыграла роль в формировании идеала взаимовыгодного сотрудничества людей разных сословий и неизбежно сказалась на привлекательности философии Бэкона.
Стремление к прямому контакту с Богом привело и к эффекту «узнавания» Бога в его творениях, характерному для пуританского религиозного сознания. Этому способствовало еще и то, что дистанция между Богом и человекомсозерцателем была сокращена до минимума, благодаря изобретенным в начале XVII века инструментам, таким как телескоп и особенно микроскоп. Скрупулезное изображение живых объектов, характерное, например, для Micrographia Гука, стало способом продемонстрировать мудрость и могущество Бога. Здесь нельзя не заметить, что исследовательский размах, о котором мы говорили как об отличительной особенности экспериментальной философии, объясняется, видимо, еще и тем, что абсолютно на всем экспериментальный философ видел печать божественного провидения. Более того, некоторые считали, что наблюдения и эксперименты смогут в конечном итоге свидетельствовать и о существовании нематериальной реальности.
В настойчивом примирении науки и религии чувствуется, конечно, некоторая нарочитость. Она объясняется осознанным желанием ученых пойти навстречу религии и воспользоваться благоприятной для них социальной атмосферой. Хотя пуританский этос сам по себе способствовал формированию и развитию в обществе научных интересов, ученые, не смущаясь, пользовались этим в риторических целях. Это было тем более естественно, что каждая из сторон извлекала из взаимодействия выгоду: положение ученых в обществе становилось гораздо более прочным, а богословие, в свою очередь, становилось как бы доказательной дисциплиной.
5. Пуританство и экспериментальная философия Разные способы познания природы занимали разное место на шкале пуританских ценностей. Это произошло изза резко негативного отношения пуритан к любой форме праздности. Те, что требовали затрат физической энергии, котировались выше остальных – интеллектуальная деятельность если не приравнивалась к лени, то ценилась значительно ниже. Именно отсюда происходит популярный в пуританских кругах обычай восхвалять добродетели простого ремесленника. И именно поэтому экспериментальная философия получала в этой среде конкурентное преимущество в сравнении с более рационалистическими эпистемологиями. Помимо этого, она как нельзя гармонично вписывалась в религиозный климат английской революции, потому что:
«Вопервых, у нее отсутствовали очевидные недостатки схоластической системы.
Бэконианская наука была в целом антиавторитарна;
ее критерий истинности основывался на апелляции к эксперименту, что воспринималось как аналогия личному откровению. Далее, в отличие от философии Аристотеля, она не ассоциировалось напрямую с метафизикой и богословием … и ее легко можно было примирить с пуританской богословской позицией. Вовторых, благодаря естественному богословию, экспериментальная философия могла быть вознесена до роли важнейшего союзника духовной религии. Наконец, наука могла быть использована для практических целей, в согласии с социальной этикой пуритан…» Здесь, очевидно, речь идет о том, что мы назвали косвенным или непредумышленным влиянием пуританской религиозной доктрины на экспериментальное естествознание. Но между ними существовала в то же время и прямая, хотя, быть может, не настолько сильная связь: переживание духовного опыта, характерное для пуритан, было в чемто синонимично проведению научного эксперимента.
Заключение Экспериментальная философия была, безусловно, важнейшим явлением английской научной жизни между 1645 и 1670 гг. Тем не менее, она оказалась лишь переходной стадией между эклектичным бэконианским экспериментированием и тем, что можно назвать современным научным методом. Осуществление этого перехода стало возможным, на наш взгляд, только благодаря тесному и плодотворному сотрудничеству между учеными и представителями власти во время пуританской революции и непосредственно после нее. При этом плодотворная роль последних могла быть, как и в случае с религиозной доктриной, непредумышленной. В целом, это может поставить под сомнение утверждение Теренса Кили, что «[история научного метода] показывает, что его 19 Webster C. The Great Instauration. Science, Medicine and Reform 1626 1660. Oxford, успех не нуждался в активной государственной поддержке»20. Потому что если согласиться с тем, что государственное влияние во время пуританской революции было положительным, гипотеза английского исследователя становится недоказуемой. В то же время, историю экспериментальной философии можно интерпретировать и в пользу теории невмешательства. Ведь английское научное сообщество во многом кристаллизовалось именно после падения авторитарного государственного строя, когда новая власть, больше занятая войной или политическим устройством, невольно практиковала по отношению к науке laissezfaire.
Основное содержание диссертации нашло отражение в следующих публикациях:
1. Боганцев И. А. Социальнополитическое измерение экспериментальной философии // Новое литературное обозрение. №107 (2011, №1) с. 5670. [1.2 а.л.] 2. Боганцев И.A. Институциональное наследие Фрэнсиса Бэкона. Эпистемология & философия науки. 2010, № 3 (XXV) с. 122135 [0.8 а.л. ] 3. Боганцев И.А. Лорен Дастон: наука в ее «живой» истории. Эпистемология & философия науки. 2009, № 1 (XIX) с. 95110 [0.9 а.л. ] 20 Kealey T. The Economic Laws of Scientific Research. London,