Специфика рецепции русской литературы хiх века в критике д. с. мережковского (
На правах рукописи
Коптелова Наталия Геннадьевна Специфика рецепции русской литературы ХIХ века в критике Д. С. Мережковского (1880–1917 гг.) Специальность 10.01.01 – русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук
Кострома 2011
Работа выполнена в ГОУ ВПО «Костромской государственный университет имени Н. А. Некрасова»
Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Тихомиров Владимир Васильевич
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Холодова Зинаида Яковлевна доктор филологических наук, профессор Дефье Олег Викторович доктор филологических наук, профессор Ёлшина Татьяна Алексеевна
Ведущая организация: ГОУ ВПО «Воронежский государственный университет»
Защита состоится 21 апреля 2011 года в на заседании диссертационного совета ДМ. 212.094.04 при ГОУ ВПО «Костромской государственный университет имени Н. А. Некрасова» по адресу: 156961, г. Кострома, ул. 1 Мая, д. 14 а.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Костромской государственный университет имени Н. А. Некрасова»
Автореферат разослан «» марта 2011 г.
Ученый секретарь диссертационного совета доктор культурологии, доцент Е. Б. Витель
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность исследования.
Вклад Д. С. Мережковского в русскую культуру колоссален, однако в российских и зарубежных исследованиях присутствуют совершенно противо положные оценки его личности и творчества. «Возвращение» и серьезное науч ное освоение творческого наследия одного из основоположников русского сим волизма началось в 90-е годы ХХ века. Значимой вехой на пути постижения сложного феномена Мережковского стало издание отечественных монографий, посвященных самым различным аспектам его деятельности1. Новый импульс для исследования тенденций, свойственных творческому мышлению Мереж ковского, был связан и с выходом в свет антологии «Д. С. Мережковский: pro et contra»2.
В течение двух последних десятилетий литературоведы в основном успешно изучали биографию Мережковского, стремились охарактеризовать от дельные периоды его творчества и ввести в научный оборот новые факты и ис точники, так или иначе освещающие личность и наследие одного из самых «многоликих» и противоречивых деятелей Серебряного века. В связи с этим уместно назвать работы А. Г. Бойчук, Р. Ю. Данилевского, Ю. В. Зобнина, С. П. Ильева, М. Ю. Кореневой, Н. В. Королевой, О. А. Коростелева, З. Г. Минц, О. Н. Михайлова, А. Н. Николюкина, В. В. Полонского, В. И. Хрисанфова, М.-Л. Додеро Коста, Б.-Г. Розенталь, Т. Пахмусс и др. Ис следователи также прояснили ряд особенностей жанровой поэтики Мережков ского. Прежде всего, они уточнили специфику романного мышления писателя символиста. Русские и зарубежные ученые (А. М. Ваховская, О. В. Дефье, А. В. Дехтяренок, Т. И. Дронова, М. А. Ковыршин, Л. А. Колобаева, О. Ю. Круглов, Н. В. Кузнецова, А. В. Лавров, Д. М. Магомедова, З. Г. Минц, В. О. Михеев, А. Н. Михин, О. В. Пчелина, Н. М. Сергеева, А. Л. Соболев, Е. К. Созина, Л. Н. Флорова, И. А. Хромова, А. В. Чепкасов, Эридано Бацца релли и др.) достаточно убедительно показали, как художественные трилогии Мережковского формировали его историософию.
Начато изучение поэзии (А. Г. Бойчук, К. А. Кумпан), а также драматур гии Мережковского (Е. А. Андрущенко, Б. С. Бугров, Е. В. Васильева, О. К. Страшкова). Следует упомянуть и труды отечественных литературоведов, расширяющие представления о деятельности Мережковского-журналиста Д. С. Мережковский: Мысль и слово. – М., 1999;
Флорова Л. Н. Проблемы творчества Д. С. Мережковского: статьи. – М., 1996;
Дефье О. В. Д. Мережковский: Преодоление декаданса (Раздумья над романом о Леонардо да Винчи). – М., 1999;
Сарычев Я. В. Религия Дмитрия Мереж ковского: «Неохристианская» доктрина и ее художественное воплощение. – Липецк, 2001;
Пчели на О. В. Д. С. Мережковский: Цивилизация и культура. – М., 2006;
Кулешова О. В. Притчи Дмитрия Мережковского: Единство философского и художественного. – М., 2007;
Осьминина Е. А. Образы мировой культуры в прозе Д. С. Мережковского. – М., 2009.
Д. С. Мережковский: pro et contra: Личность и творчество Мережковского в оценке современни ков. – СПб., 2001.
(Х. Баран, Е. В. Ивановой, М. А. Колерова, И. В. Корецкой, Ю. Р. Кричевской, П. В. Куприяновского, А. В. Лаврова, Д. Е. Максимова и др.). В указанный пе риод исследователи (Ф. Т. Ахунзянова, С. П. Бельчевичен, В. Н. Быстров, Е. В. Васильева, О. В. Дефье, Н. П. Дворцова, О. В. Десяткова, Е. В. Кардаш, Е. М. Криволапова, О. В. Кулешова, Е. А. Осминина, Я. В. Сарычев, В. Л. Семигин, В. В. Стебляк, А. А. Холиков, О. Матич и др.) внесли также за метный вклад в постижение специфики «нового религиозного сознания», куль тивируемого и моделируемого Мережковским-художником и мыслителем.
Из обширного творческого наследия Мережковского необходимо особо выделить литературную критику, оригинальность и глубину которой признава ли и ценили его выдающиеся современники (А. Блок, А. Белый, П. Перцов, В. Розанов). Нельзя обойти молчанием и тот факт, что влияние литературно критических работ основоположника русского символизма на отечественное литературоведение ХХ столетия ощущалось даже тогда, когда ссылки «на Ме режковского» были невозможны. Мережковский во многом перевернул суще ствовавшие ранее представления о литературе ХIХ века: он предложил новое истолкование произведений классиков, вызывающее споры и сегодня.
Критическое творчество Мережковского стало предметом самых разно речивых суждений и вызвало отклик у многих представителей Серебряного ве ка: Ю. Айхенвальда, В. Базарова, А. Белого, Н. Бердяева, А. Богдановича, Г. Брандеса, В. Брюсова, С. Булгакова, А. Волынского, Е. Герцык, А. Горнфельда, Б. Грифцова, А. Долинина, Вяч. Иванова, Иванова-Разумника, Н. Коробки, В. Кранихфельда, Е. Лундберга, С. Лурье, Е. Ляцкого, М. Меньшикова, Н. Минского, Н. Михайловского, Б. Никольского, В. Розанова, А. Скабичевского, В. Соловьева, В. Спасовича, П. Струве, С. Франка, Л. Шестова, В. Чудовского, К. Чуковского, Б. Эйхенбаума, Эллиса и др. Даже вступая в конфронтацию с критическими оценками Мережковского, современ ники неизменно отмечали новизну предлагаемой им интерпретации литератур ных явлений. Они находили у Мережковского также дар интеллектуального, эмоционального и эстетического убеждения, связанный с неподдельной заинте ресованностью и «влюбленностью» в темы, которые он разрабатывал. Под воз действием работ Мережковского многие авторы рубежа веков корректировали и развивали свои литературно-критические концепции. Однако «источники» и способы создания суггестивной энергии, пронизывающей многие критические высказывания Мережковского, при его жизни активно не изучались.
Исследование критического наследия Мережковского заметно активизи ровалось в последние десятилетия. Главным образом литературоведы были со средоточены на вопросе о логике интерпретации Мережковским творчества од ного или нескольких писателей ХIХ столетия, стремились кратко охарактери зовать главные черты его критического метода и стиля. В этом русле выполне ны некоторые труды Т. А. Александровой, Е. А. Андрущенко, С. Н. Бройтмана, А. Л. Гришунина, И. Ю. Искржицкой, Е. Г. Кабаковой, А. П. Казаркина, В. А. Келдыша, Ю. Р. Кричевской, В. Н. Крылова, О. В. Кулешовой, Н. П. Лебеденко, В. М. Марковича, З. Г. Минц, Н. Н. Мостовской, Е. Ю. Осмоловской, С. Н. Поварцова, Я. В. Сарычева, Л. А. Сугай, И. Е. Усок, Л. Г. Фризмана, М. А. Хуберт, А. П. Чудакова, В. В. Шабаршиной, Т. С. Шевчук, Л. Пильд, М. Астмана, И. Надя и др.
Важно то, что в работах ряда исследователей была затронута проблема генезиса и жанровой специфики литературной критики Мережковского (В. Н. Крылов, В. В. Шабаршина), показана ее мифотворческая сущность (Е. В. Кардаш, В. Н. Крылов, В. М. Маркович, И. С. Приходько, В. Л. Семигин, А. В. Чепкасов).
Степень разработанности проблемы. В последнее десятилетие литера туроведение в определенной мере продвинулось к тому, чтобы специфика ре цепции русской литературы ХIХ века в критике Мережковского стала предме том целенаправленного, системного исследования. Так, обзорная статья В. Н. Быстрова «Исповедание красоты и веры (Творчество Д. Мережковского критика)», опубликованная в журнале «Русская литература» (2005, № 2), вы светила ряд важных особенностей, характерных для рецепции критика символиста, и наметила некоторые подходы к постижению природы его твор ческой индивидуальности.
Значимый вклад в разработку интересующей нас научной проблемы внесли также следующие кандидатские диссертации: М. А. Хуберт «Основные принципы символистской субъективной критики в творчестве Д. Мережковского 90-х годов ХIХ столетия», В. В. Шабаршиной «Своеобразие литературной критики Д. С. Мережковского конца ХIХ – начала ХХ веков», А. А. Журавлвой «Эволюция литературно-критической концепции русской классики у Д. С. Мережковского»3. Но и названные работы все-таки не охваты вают всей широты и не раскрывают всей сложности указанной темы исследо вания. В центре внимания М. А. Хуберт оказывается только текстовой сегмент «субъективной критики» Мережковского 90-х годов. Диссертация В. В. Шабаршиной тоже базируется на ограниченном количестве источников: в поле зрения исследователя попадают далеко не все работы критика-символиста, созданные до 1917 года. Главное внимание в диссертации В. В. Шабаршиной уделяется статье Мережковского «Пушкин» и его критическим исследованиям «Л. Толстой и Достоевский», «Гоголь и чрт». Диссертация А. А. Журавлвой, напротив, претендует на «сверхширокий» охват материала, в ущерб глубине и основательности анализа. В работе предпринята попытка рассмотреть каче ственное изменение литературно-критической концепции русской классики Мережковского в целом: и в русский, и в зарубежный период. Диссертация А. А. Журавлвой отличается конспективностью, а подчас и схематичностью См.: Хуберт М. А. Основные принципы символистской субъективной критики в творчестве Д. Мережковского 90-х годов ХIХ столетия: дис. … канд. филол. наук. – Измаил, 2002;
Шабарши на В. В. Своеобразие литературной критики Д. С. Мережковского конца ХIХ – начала ХХ веков: дис.
… канд. филол. наук. – М., 2005;
Журавлва А. А. Эволюция литературно-критической концепции русской классики у Д. С. Мережковского: автореф. дис. … канд. филол. наук. – Магнитогорск, 2009.
суждений, недостаточной обоснованностью выводов. При этом автор практиче ски не погружается в противоречия, столь характерные для творческого мыш ления основоположника отечественного символизма, значительно упрощая тра екторию движения его критической рецепции. А. А. Журавлва очень мало ис пользует контекстный подход к изучению критической деятельности Мереж ковского, позволяющий выявить общее и особенное в эволюции его литератур но-критической концепции русской классики.
Итак, обращение к проблеме рецепции русской литературы ХIХ века в критике Мережковского русского периода в современном литературоведении имеет эпизодический, фрагментарный характер. Кроме того, во всех упомяну тых работах мало внимания уделяется исследованию поэтики критики Мереж ковского. А через изучение поэтики можно более детально увидеть своеобразие «эстетических ожиданий», воплотившихся в критической рецепции основопо ложника русского символизма.
Таким образом, актуальность темы диссертации определяется ее недо статочной изученностью, дискуссионностью, а также значимостью для пони мания не только творческого феномена Мережковского, но и критики начала ХХ века в целом.
Историко-литературный аспект актуальности темы работы состоит в том, что ее исследование позволяет понять логику истолкования критиком «пу ти» русской литературы ХIХ века, выявляет открытые им художественные и духовные смыслы, воспринятые как наследство, переданное классикой отече ственной словесности ХХ столетия. Анализ рецептивно-интерпретационных механизмов, действующих в творческом сознании Мережковского, поможет уйти от широко распространенных, хотя часто априорных и упрощающих суть дела суждений о том, что критические высказывания основоположника русско го символизма диктовались исключительно «конъюнктурными» соображения ми. Кроме того, итоги предложенного исследования дадут возможность объяс нить присутствие в критике Мережковского «сочетания несочетаемого»: схема тизма и диалектичности, рационального и эмоционального, парадоксальности и логики, подвижности и устойчивости, аргументированности и произвольности суждений.
Литературная критика Мережковского, как и все его творчество в целом, представляет собой особый феномен многоплановой (мировоззренческой, ме тодологической, эстетической, концептуальной, формальной и т. д.) «переход ности», «пограничности», природа, специфика и роль которой в культуре Се ребряного века еще мало изучены. Повышенный интерес современной гумани тарной науки к проблемам «переходных», «пограничных» процессов в литера туре4 делает актуальным теоретический аспект рассматриваемой в диссерта ции темы.
См., например: Топоров В. Н. К вопросу о циклах в истории русской литературы // Литератур ный процесс и развитие культуры ХVIII – ХХ вв.: тезисы научной конференции. – Таллинн, 1985;
Кондаков И. В. К теории пограничных процессов в культуре // Динамика культуры: теоретико Актуальность исследования специфики литературно-критической рецеп ции Мережковского 1880–1917 гг. обусловлена также необходимостью разви тия новой научной дисциплины – рецептивной поэтики.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые рас крываются рецептивно-интерпретационные механизмы, формирующие в кри тике Мережковского предреволюционного периода целостную концепцию раз вития русской литературы ХIХ века.
Новизна диссертации состоит:
– в привлечении широкого круга источников, позволяющих более де тально и точно, чем это сделано в работах литературоведов-предшественников, описать генезис критической рецепции Мережковского и показать ее сложную эволюцию;
– в обогащении представлений о диалогических отношениях критики Мережковского с творчеством предшественников и современников;
– в выявлении разных форм «пограничности», «синтетичности» критиче ской рецепции Мережковского, воплощенных на уровне метода, жанра, стиля его работ, посвященных осмыслению русской классики;
– в выяснении индивидуально-авторской специфики критической рецеп ции Мережковского в контексте эстетических исканий русского символизма и литературы Серебряного века в целом;
– в доказательстве того, что литературную критику Мережковского рус ского периода можно рассматривать как единый метатекст, находящийся внут ри мегатекста его творчества и в то же время содержащий внутри своей струк туры эстетические и смысловые целостности;
– в более основательной и развернутой, по сравнению с предшествую щими литературоведческими исследованиями, аргументации, позволяющей объективно соотнести «открытия» и «утраты», присутствующие в интерпрета ции Мережковским русской литературы ХIХ века.
Объектом исследования стали критические работы Д. С. Мережковского 1880–1917 гг., посвященные осмыслению пути русской словесности ХIХ века, рассматриваемые в историко-литературном контексте рубежа веков. В диссертации пристальное внимание обращается на разнообраз ные диалогические отношения, в которые Мережковский вступал с критиками ХIХ и ХХ веков. В исследовании учитывается, что его концепция развития ли методологические аспекты. – М., 1989;
Клинг О А. Серебряный век – через 100 лет: Диффузные со стояния в русской литературе ХХ века // Вопросы литературы. – 2000. – № 6;
Иванова Е. В. Струк турная перестройка литературного процесса в переходную эпоху // Теория литературы. Т. IV: Лите ратурный процесс. – М., 2001;
Искусство в ситуации смены циклов. Междисциплинарные аспекты исследования художественной культуры в переходных процессах / отв. ред. Н. А. Хренов. – М., 2002;
Кануны и рубежи. Типы пограничных эпох – типы пограничного сознания: материалы российско французской конференции: в 2 частях. – М., 2002;
Переходные процессы в русской художественной культуре. – М., 2003;
Крылов В. Н. О переходном периоде в истории русской литературной критики (становление «молодой критики» в конце 1880-х – 1890-е гг.) // Критика и ее исследователь: сборник, посвященный памяти профессора В. Н. Коновалова. – Казань, 2003.
тературы Золотого века и критический метод создавались не в эстетическом ва кууме, а в тесном взаимодействии с исканиями предшественников и современ ников.
Предмет исследования – особенности рецепции русской литературы ХIХ века в критике Мережковского дореволюционного периода.
Источники исследования. Основным материалом исследования послу жили критические работы Мережковского 1880–1917 гг., характеризующие творчество тех писателей-классиков, которые в его рецепции определяют маги стральные линии развития отечественной литературы: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Ф. И. Тютчева, Н. А. Некрасова, А. П. Чехова, Г. И. Успенского.
В качестве источников «второго ряда» в диссертации использовались ста тьи Мережковского, посвященные А. В. Кольцову, А. Н. Майкову, И. А. Гончарову, А. Н. Плещееву, В. Г. Короленко, а также его критические опыты, рассматривающие проблематику и поэтику зарубежной литературы (эс се о Флобере, Сервантесе, Плинии Младшем, вошедшие в книгу «Вечные спут ники»).
Кроме того, для реконструкции диалогического контекста, обеспечиваю щего сопоставление критической рецепции Мережковского с творческими ис каниями его предшественников и современников, привлекались художествен ные произведения и критические тексты многих авторов ХIХ – ХХ веков:
В. Г. Белинского, А. А. Григорьева, Н. К. Михайловского, В. С. Соловьева, В. В. Розанова, З. Н. Гиппиус, М. И. Цветаевой, В. Ф. Ходасевича, А. Белого, Вяч. И. Иванова, А. А. Блока, В. Д. Спасовича, Н. М. Минского, Ф. К. Сологуба, М. А. Волошина, С. Н. Булгакова, И. Ф. Анненского.
Целью диссертации является постижение специфики индивидуально авторской рецепции русской литературы ХIХ века в критике Мережковского 1880–1917 годов.
Задачи исследования. В соответствии с выдвигаемой целью и обозна ченным подходом ставится ряд основных взаимосвязанных задач.
– охарактеризовать истоки и структуру литературно-критической рецеп ции Мережковского, раскрыть механизмы ее действия;
– показать, как опыт индивидуальной рецепции формирует в критике Ме режковского дореволюционного периода целостную концепцию «пути» рус ской литературы ХIХ века;
– объяснить логику формирования, проследить эволюцию и описать спо собы воплощения концепции развития русской литературы ХIХ века, создан ной критиком-символистом;
– рассмотреть, как соотносятся теоретические представления Мережков ского и его литературно-критическая рецепция;
– выявить и проанализировать «переходность», «пограничность» рецеп ции Мережковского, преломляющуюся в особенностях метода, стиля, жанровой поэтики его литературно-критических работ русского периода;
– уточнить, каков тип критического сознания Мережковского, сопоставив его с критическим мышлением предшественников и современников.
Теоретические и методологические основы исследования.
Цель, задачи и специфика материала исследования обусловили выбор определенной научной методологии анализа.
Теоретико-методологической базой исследования стали труды представи телей традиционной герменевтики (Г.-Г. Гадамера, П. Рикера, Ф. Шлейермахера, Г. Г. Шпета, М. М. Бахтина), заложившие основы теории восприятия, понимания и интерпретации художественного произведения. В диссертации мы также опираемся на работы ряда отечественных литературове дов, разрабатывавших теоретическую проблему воспринимающего сознания:
В. Ф. Асмуса, А. И. Белецкого, Ю. Б. Борева, Е. Е. Захарова, А. Я. Зися, Б. О. Кормана, А. Н. Николюкина, А. А. Потебни, В. В. Прозорова, М. П. Стафецкой, В. Е. Хализева, Л. В. Чернец, А. М. Штейнгольд.
Научные идеи и принципы исследования дополняются некоторыми по ложениями «рецептивной эстетики», сформулированными главным образом в трудах В. Изера и Х.-Р Яусса.
Научная стратегия исследования строится с учетом современных дости жений исторической поэтики, обобщенных в работах С. С. Аверинцева, М. Л. Андреева, С. Н. Бройтмана, М. Л. Гаспарова, П. А. Гринцера, А. В. Михайлова. Теоретико-методологическая база диссертации включает также положения ряда современных научных концепций «переходных», «по граничных» процессов в литературе, созданных в работах Е. В. Ивановой, В. Б. Земскова, О. А. Клинга, И. В. Кондакова, О. А. Кривцуна, И. П. Смирнова, В. Н. Топорова, Н. А. Хренова, И. Г. Яковенко, Н. Я. Ястребовой.
Кроме того, в диссертации осваиваются фундаментальные выводы и принципы изучения специфики литературной критики, почерпнутые из работ ряда отечественных исследователей: Е. А. Андрущенко, Ю. Б. Борева, Б. И. Бурсова, В. Н. Быстрова, А. Л. Гришунина, Б. Ф. Егорова, М. Г. Зельдовича, В. А. Келдыша, В. В. Кожинова, В. Н. Коновалова, В. Н. Крылова, И. К. Кузьмичева, П. В. Куприяновского, Д. Е. Максимова, В. М. Марковича, З. Г. Минц, А. В. Михайлова, В. В. Перхина, В. И. Плюхина, С. Н. Поварцова, И. С. Приходько, Я. В. Сарычева, В. В. Тихомирова, Л. Г. Фризмана, В. Е. Хализева.
Исследование основывается на комплексном подходе, сочетающем срав нительно-типологический, системно-структурный, историко-функциональный методы, а также приемы лингвистического и текстоведческого анализа.
В соответствии с полученными результатами исследования сформулиро ваны следующие основные положения, выносимые на защиту:
1. Рецепция русской литературы ХIХ века в критике Мережковского (1880–1917 гг.) была, прежде всего, способом его духовного и творческого са мосознания. В ней реализовалось стремление критика к диалогу и к сотворче ству с рассматриваемыми писателями. В этом плане Мережковский выступает как прямой продолжатель критической программы А. А. Григорьева, не имею щей наследников в ХIХ столетии.
2. Специфика рецепции русской литературы ХIХ века в критике Д. С. Мережковского (1880–1917 гг.) во многом определялась «погранично стью», «переходностью» его творческого мышления как одного из лидеров рус ского символизма. Мережковский воспринимал и характеризовал символизм как направление, призванное решить задачи «рубежного» времени, заключаю щиеся в «переходе» к новому типу художественного творчества, и даже жизне творчества, имеющего религиозный смысл.
3. Мережковский накладывает свою апокалиптическую систему коорди нат не только на всемирную историю, но и на весь путь русской литературы.
История русской литературы ХIХ века в рецепции Мережковского предстает как смена «апокалипсисов». «Первым» литературным «апокалипсисом» был назван этап «перехода» отечественной словесности от Пушкина к Гоголю.
«Второй» и последний «апокалипсис» Мережковский видит в «перевале» от художественного апогея, достигнутого в творчестве Л. Толстого и Достоевско го, к исканиям «новой» литературы начала ХХ столетия. Один из основных вы водов «религиозной футурологии» Мережковского заключался в утверждении, что именно писатели, художники Слова, займут высшее положение в духовной иерархии, созданной в искомом Третьем Завете. Согласно религиозному проек ту Мережковского, Достоевский и Толстой вполне могли стать «великими апо столами» «нового христианства».
4. В толковании Мережковского символ – не просто элемент поэтики, но и особый путь гнозиса, и глобальное взаимодействие искусств, и форма «эсте тической соборности», и апокалиптическое преображение мира, соединяющее дух и плоть.
5. Литературная критика Мережковского прочитывается как особое смысловое и эстетическое единство, метатекст, находящийся внутри мегатекста всего его творчества. Причем внутри единого грандиозного цикла, возникаю щего в критике Мережковского, образуются и локальные целостности. Литера турная критика, как и все творчество Мережковского в целом, взяла на себя решение колоссальной сверхзадачи построения «нового христианства». В сущ ности, это была утопическая претензия на создание «сверхкритики».
6. В процессе своей критической деятельности русского периода Мереж ковский использовал индивидуально-авторские категории, позволяющие осмыслить особенности художественного творчества писателя, его жизнь и ре лигию как некое нерасторжимое единство. К ним относятся следующие кон цепты: «сознание», «ясновидение», «чувство», «молчание»;
«эстетическое со зерцание» и «пророческое действие». Дифференциация творческих индивиду альностей писателей в критике Мережковского имеет во многом мифотворче скую природу.
7. Литературная критика Мережковского представляет собой модифика цию символистской рецепции литературных явлений. Эстетика Мережковско го, подобно концепциям других символистов, исходит из положения, что суще ствует метафизическое противоречие между «явлением» и «сущностью». Лите ратурный процесс, творческий путь и личность отдельного писателя, в истол ковании Мережковского, предстают противоречивыми и раздвоенными. Рецеп тивные механизмы литературных явлений, характерные для критика символиста, определяются глобальным катастрофизмом, окрашивающим его мировидение.
8. Критическое творчество Мережковского не укладывается в жесткие рамки никакой определенной системы, хотя имеет ярко выраженные признаки и «писательской», и религиозно-философской, и публицистической критики.
Особенности индивидуальной рецепции Мережковского определяют методоло гическую и жанрово-стилевую «многослойность» его литературной критики.
Причем эта «многослойность» выступает и в форме эклектического смешения, и в форме органического синтеза. В критической рецепции Мережковского русского периода на отдельных этапах ее эволюции можно выделить свои ме тодологические «полюса»: «полюс» мифотворчества, художественности, и «по люс» публицистики. Критическая рецепция Мережковского в значительной ме ре «подпитывается» его писательским опытом. С другой стороны, в критиче ских работах Мережковского намечаются нарративные компоненты, образы и идеи, которые впоследствии обретут собственно художественное воплощение в его прозе и драматургии. Взаимодействие и синтез самых разнообразных мето дологических стратегий можно видеть в критическом исследовании Мережков ского «Л. Толстой и Достоевский», продуктивно сочетающем элементы объек тивной и субъективной интерпретации литературных явлений. В этой «вер шинной» работе концентрируются самые яркие открытия и значительные твор ческие достижения критика-символиста, в определенном смысле предсказыва ющие эвристические идеи литературоведения ХХ – ХХI веков.
Теоретическая значимость диссертации. Исследование уточняет и обо гащает существующие в науке представления о природе, границах, функциях и типологии литературной критики: выявляет и конкретизирует специфические черты символистской критики;
характеризует различные формы ее взаимодей ствия с художественной литературой, публицистикой, религией;
обозначает но вые теоретические подходы к изучению проблем поэтики критического творче ства.
Практическое значение исследования состоит в том, что его результа ты могут использоваться при дальнейшем изучении творчества Мережковского.
Итоги работы могут найти применение при рассмотрении проблем теории и ис тории литературной критики, в том числе в процессе становления и развития новой научной дисциплины – рецептивной поэтики.
Материалы и выводы диссертации могут быть востребованы в практике вузовского преподавания: при чтении курсов «История русской литературы ХХ века», «История и теория критики»;
при разработке учебно-методических посо бий для студентов, избравших дополнительную специализацию «Литературная критика и редактирование»;
при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, по священных проблемам русского символизма.
Апробация работы. Основные положения диссертации излагались в до кладах на международных, всероссийских, межвузовских, региональных науч ных конференциях в период с 2001-го по 2010 годы, в том числе «Н. А. Некрасов: современное прочтение» (Кострома, 2001) «Лермонтов: про блемы жизни и творчества» (Кострома, 2004), «Розановские чтения» (Кострома, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008), «Медведевские чтения» (Иваново, 2004, 2005, 2006, 2008, 2010), «А. Н. Плещеев и русская литература» (Кострома, 2005)», «Художественный текст и культура» (Владимир, 2005), «Диалог культур – культура диалога» (Кострома, 2005, 2007, 2010), «А. Блок: Жизнь и творчество.
Окружение и рецепции» (Москва-Шахматово, 2005), «Куприяновские чтения» (Иваново, 2005, 2009), «Межкультурное взаимодействие: проблемы и перспек тивы» (Кострома, 2006), «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2007, 2009), «Духовно-нравственные основы русской и славянских литератур» (Кострома, 2008), «Память литературы и память культуры: меха низмы, функции, репрезентации» (Воронеж, 2009), «Русская литература ХIХ – ХХ веков в современном мире» (Кострома, 2010), «Актуальные проблемы тео рии и истории литературной критики» (Кострома, 2010).
Принципы и результаты исследования апробировались в процессе препо давательской деятельности в Костромском государственном университете при чтении курсов «История русской литературы ХХ века», «Теория и история ли тературной критики», а также в рамках спецкурса «История русского симво лизма»;
как составная часть они вошли в учебно-методическую разработку:
«Программа дисциплины “История и теория литературной критики” по специ альности “Филология” / сост. канд. филол. наук. Н. Г. Коптелова. – Кострома:
КГУ им. Н. А. Некрасова, 2007».
Основное содержание и выводы диссертации отражены в публикациях, среди которых – монография, статьи в научных журналах и сборниках, в том числе – 15 статей в изданиях, рекомендованных ВАК для опубликования ос новных результатов исследования в области литературоведения. Общий объем опубликованных работ по теме диссертации составляет 38,45 п.л.
Структура и объем исследования. Диссертационное исследование со стоит из введения, пяти глав (12 разделов), заключения и списка использован ной литературы, включающего 530 наименований. Общий объем работы – страниц.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается выбор темы, обозначается степень разрабо танности проблемы, раскрываются научная новизна, формулируются цель и за дачи исследования. Определяются объект и предмет исследования, характери зуются его теоретико-методологические основы, описывается источниковая ба за работы. Излагаются основные положения, выносимые на защиту, и высказы ваются соображения о теоретическом и практическом значении результатов ис следования.
В главе 1 «Теоретико-методологические основы изучения литератур ной критики Д. С. Мережковского» «закладывается» теоретико методологический фундамент исследования.
В разделе 1.1. «Природа, границы, функции и типология русской ли тературной критики: теоретический и исторический аспекты» проводится аналитический обзор работ ведущих отечественных ученых, пытавшихся опре делить специфическую роль критики в литературном процессе. Методологиче ской доминантой исследования становится вывод, сделанный в результате осмысления фундаментальных работ по теории и истории литературной крити ки: на всех этапах своего исторического развития литературная критика наце лена на обоснованную, мотивированную оценку художественных произведений с точки зрения проблем современности, формирующей ту или иную систему аксиологических координат. При этом она обязательно выполняет миссию творческого посредника между писателями и читателями, выступает в качестве одной из главных форм самосознания общества.
В этом разделе как научно плодотворная оценивается исследовательская стратегия, взятая на вооружение в последние два десятилетия представителями исторической поэтики. Она связана с попыткой соотнести периодизацию рус ской критики с концепцией стадий всемирного литературного развития, выдви нутой и обоснованной С. С. Аверинцевым, М. Л. Андреевым, М. Л. Гаспаровым, П. А. Гринцером и А. В. Михайловым, а затем конкретизи рованной и обновленной С. Н. Бройтманом6. В указанном разделе подчеркива ется, что в литературной критике ХIХ – ХХ веков, связанной с «индивидуаль но-творческим периодом», стала доминировать интерпретирующая функция7. В это время русская критическая мысль, с одной стороны, все более настойчиво стремилась осознать свою специфику, определить свое отличие от художе ственной литературы и науки. А, с другой стороны, она активно искала новые «союзы» и контакты не только с самыми разными отраслями гуманитарного См.: Аверинцев С. С., Андреев М. Л., Гаспаров М. Л., Гринцер П. А., Михайлов А. В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художе ственного сознания. – М., 1994. – С. 3–38.
См.: Бройтман С. Н. Историческая поэтика // Теория литературы: учебное пособие: в 2 т. / под ред. Н. Д. Тамарченко. – М., 2004. – Т. 2.
См.: Хализев В. Е. Интерпретация и литературная критика // Проблемы теории литературной критики. – М., 1980. – С. 17–25.
знания и творчества (литературой и другими видами искусства, публицистикой, литературоведением, историей, философией, социологией, психологией), но и с религией.
Как показали исследования последних лет, противопоставление «перио дов» в истории русской литературной критики, как и разграничение ее домини рующих функций, нельзя считать абсолютным. Весьма важный методологиче ский импульс заключен в осознании того, что «нормативный», в частности, «идеологизирующий» подход к оценке литературных явлений, выраженный в самых разнообразных формах и модификациях, по сути, в той или иной мере оказался характерен для отечественной критики на протяжении всего ее разви тия8. Это – ее устойчивый, специфический, маркирующий национальное свое образие признак.
Принципиально важными и продуктивными для понимания механизмов преемственности между критикой «классической» и «неклассической» стали выводы литературоведов, касающиеся закономерных тенденций, наметившихся в критике «на исходе» ХIХ столетия. Исследователи, характеризующие рус скую литературную критику 70–80 годов ХIХ века, используя вариативные формулировки, пришли к общему заключению о том, что на данном этапе укрепился вектор «эстетизации критики»9. В указанный период стали активно «размываться» традиционные формы и границы критики. Литературоведы так же вполне правомерно обнаружили обозначившиеся на излете ХIХ века инте гративные процессы в области методологии «классической критики», проходя щие в широком эстетическом спектре форм: от «диффузии» до «эклектики»10.
Все названные особенности критического мышления оказываются симптомами вызревания «новой» критики Серебряного века, характеризующейся разветв ленным философско-эстетическим и литературным полигенезисом. Здесь мы видим момент перехода традиции в новаторство. Именно поэтому рассмотре ние критики рубежа ХIХ – ХХ веков окажется, в принципе, невозможным по четко выстроенным «методическим лекалам», созданным в процессе изучения предшествующей, «классической» критики. Это обстоятельство почувствовал и акцентировал Д. Е. Максимов, предложивший для характеристики работ А. Блока новое понятие: «критическая проза». Д. Е. Максимов справедливо ра товал и за поиск новых методологических подходов к изучению критики Блока, других представителей Серебряного века, адекватных их принципиально иной, по сравнению с Золотым веком, природе и функциям. Новизну и главные от См.: Михайлов А. В. Несколько тезисов о теории литературы // Литературоведение как проблема.
– М., 2001. – С. 225;
Маркович В. М. «Новое» и «старое» в суждениях русской зарубежной критики о Пушкине (1937) // Маркович В. М. Мифы и биографии: Из истории критики и литературоведения в России. Сборник статей. – СПб., 2007. – С. 49–69;
Он же. Лермонтов и его интерпретаторы // Там же.
– С. 71–112.
Коновалов В. Н. Литературная критика 70-х – начала 80-х годов ХIХ века (системный анализ):
дис. в виде научного доклада … докт. филол. наук. – Саратов, 1996. – С. 21.
Тихомиров В. В. Русская литературная критика середины ХIХ века: Проблемы критического ме тода: дис. в виде научного доклада … докт. филол. наук. – Новгород, 1997. – С. 63.
крытия критики Блока Д. Е. Максимов верно объяснял ее художественной при родой11.
В разделе делается вывод о том, что в отечественном литературоведении уже наметился методологический базис для осмысления символистской крити ки как сложной целостности, как единой эстетической стратегии, определяю щей критическое мышление Серебряного века вообще12. Однако научные кон цепции, представляющие символистскую критику как сложное целое, в насто ящее время могут быть только предварительными и «эскизными». Несмотря на существование фундаментальных работ по истории и теории русского симво лизма, еще нельзя говорить о детальном исследовании этого масштабного направления, отличающегося сложностью и разнонаправленностью развиваю щихся внутри него эстетических тенденций.
Литературная критика Д. С. Мережковского должна быть включена в об щесимволистский контекст, поскольку опыт его индивидуальной рецепции в определенной мере формирует всеобщую модель восприятия литературы. Вме сте с тем она может рассматриваться и автономно, как один из главных эстети ческих «стержней» русской символистской критики и персональный ее «из вод», в чем-то полемичный по отношению к критическим системам его сорат ников по направлению и неизбежно выходящий за его рамки.
В разделе 1.2. «О понятиях “рецепция” и “интерпретация”» определя ется содержание ключевых категорий, используемых в диссертации.
Указывается, что термин «рецепция» (от нем. Rezeption – восприятие), за имствованный от литературоведческого направления рецептивной эстетики, основанного Х.-Р. Яуссом и В. Изером в 1970-е годы ХХ столетия13, в послед ние два десятилетия уверенно обрел права гражданства в отечественной науке.
В настоящее время в России активно осваивается и исследуется теория и мето дология, предложенная сторонниками рецептивной эстетики14. Это объясняется тем, что теоретическая проблема воспринимающего сознания, ставшая объек том научного изучения представителей «констанцкой школы», находилась в центре внимания русских литературоведов еще с конца ХIХ – начала ХХ веков.
В разработку названной проблемы значительный вклад внесли такие крупные отечественные ученые, как А. А. Потебня, М. М. Бахтин, А. И. Белецкий, В. Ф. Асмус. Ю. Б. Борев, В. Е. Хализев, Б. О. Корман, В. В. Прозоров, А. М. Штейнгольд, Л. В. Чернец, Е. Е. Захаров и др. тоже плодотворно изучали коммуникативные начала литературы, рассматривая художественные произве дения как своего рода «послания», ориентированные на чье-либо восприятие.
Максимов Д. Е. Поэзия и проза Ал. Блока. – Л., 1975. – С. 341.
См.: Крылов В. Н. Русская символистская критика: генезис, типология, жанры. – Казань, 2005.
См.: Rezeptionssthetik. Theorie und Praxis Hrsg. R. Warning. – Mnchen, 1975;
Iser W. Der Akt des Lesens. Theorie sthetischer Wirung. – Mnchen, 1976.
См., например: Борев Ю. Б. Эстетика. – М., 2002. – С. 437–458;
Ковылкин А. Н. Читатель как теоретико-литературная проблема (рецептивная эстетика): автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2007;
Плюхин В. И. Писательская критика Сибири: рецептивно-функциональные аспекты региональ но-исторического самосознания: автореф. дис. … докт. филол. наук. – Абакан, 2008. – С. 6, 9.
Научные идеи и принципы исследования перечисленных ученых, дополненные некоторыми положениями «рецептивной эстетики», стали импульсом для ста новления и развития новой научной дисциплины – рецептивной поэтики.
Представляется заслуживающей внимания предпринятая сторонниками «констанцкой школы» попытка моделирования процессов восприятия литера туры с опорой на термин «горизонт ожиданий»15. «Горизонт ожиданий» со ставляют самые разнообразные установки и требования, ориентации и страте гии, характерные для реально существующих читателей и их групп. В свете сказанного одной из важных научных проблем при изучении рецепции художе ственной литературы становится вопрос о мере соответствия – несоответствия «горизонтов ожидания» реципиента (читателя, критика) самой сущности сло весного искусства и его реальному состоянию в данный период. Вслед за отече ственным литературоведением, ориентированным на герменевтику, мы выделя ем в рецептивной деятельности две равноценных стороны: читателя и автора.
Опираясь на идеи М. М. Бахтина, мы рассматриваем отношения читателя и ав тора как равноправный диалог16. Полагаем, что в процессе оптимальной, адек ватной рецепции художественного произведения должен осуществляться син тез глубокого постижения авторских намерений и раскрытия духовно творческого опыта читателя. Однако на практике формы и ракурсы рецепции словесного искусства бывают самыми разными.
Литературная критика дает богатейший материал для изучения феномена рецепции художественных произведений, для уяснения исторического функци онирования литературы, потому что критики, по самой природе своей деятель ности, оказываются представителями и читающей публики, и мира писателей.
Однако, по мнению Е. Е. Захарова, в определенном смысле совпадая с чита тельским восприятием, литературно-критическая рецепция отличается от него изначальной установкой «на дискурсивное осмысление текста»17. Этот вывод литературоведа представляется вполне справедливым и станет одной из теоре тических предпосылок наших дальнейших рассуждений.
В диссертации, помимо понятия «рецепция», активно используется также понятие «интерпретация», утвердившееся в отечественной науке и методологи чески обоснованное в 1970-х годах ХХ века с опорой на положения герменев тики. Теоретико-философское осмысление проблем интерпретации (истолкова ния) стало главной исследовательской задачей в трудах представителей тради ционной герменевтики (Ф. Шлейермахера, Г.-Г. Гадамера, П. Рикера, См.: Яусс Х.-Р. История литературы как провокация литературоведения // Новое литературное обозрение. – 1995. – № 12. – С. 34– 84;
Изер В. Историко-функциональная текстовая модель литера туры // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. – 1997. – № 3. – С. 118–142;
Дронов А. В. Рецептивная эсте тика // Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины / сост. И. П. Ильин, Е. А. Цурганова. – М., 1996. – С. 127–138.
См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – М., 1986. – С. 310–373.
Захаров Е. Е. Литературная критика и проблемы художественного восприятия // Проблемы ли тературного диалога: сборник научных трудов. – Саратов, 2002. – С. 27.
Г. Г. Шпета, М. М. Бахтина18). Интерпретация оценивается названными иссле дователями как ступень, как структурный элемент понимания, возникающий вслед за интуитивным постижением смысла высказывания. Сторонники герме невтического подхода к изучению литературы считают интерпретацию (истол кование) производной от рецепции (восприятия) художественного произведе ния19. Научная стратегия нашего исследования строится на фундаменте этого теоретического положения.
В разделе 1.3. «Д. С. Мережковский и В. В. Розанов как теоретики субъективной критики» сопоставляются концепции «новой» критики, пред ложенные названными деятелями Серебряного века.
В разделе доказывается, что именно В. В. Розанов в статье «Три момента в развитии русской критики» «заложил первый камень» в фундамент «субъек тивной критики» начала ХХ века, которую затем Д. С. Мережковский сделал одной из главных целей своих творческих усилий. Розанов предвосхитил заяв ление Мережковского о мистическом содержании «нового», символистского, словесного искусства, сделанное в лекции (трактате) «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892–1893). Мережковский и Розанов провозгласили «субъективный» метод в критике наиболее перспек тивным.
Главным условием, необходимым для постижения критиком «тайны» творчества писателя, Мережковский и Розанов называют «влюбленность» в его произведения. Подобно Розанову («Три момента в развитии русской критики», «Не в новых ли днях критики?»), Мережковский в трактате «О причинах упад ка…» призывает своих современников судить художника слова с позиции «любви». Это максималистское требование Мережковского и Розанова, адресо ванное критикам, имеет разветвленные корни. Оно аналогично «закону симпа тии», сформулированному В. Н. Майковым. В то же время данное положение в теории субъективной критики Мережковского и Розанова восходит и к безоглядной вере А. Григорьева в могущественную познавательную силу «мысли сердечной», в противоположность «мысли головной». Мережковский, Розанов, Блок (статья «Судьба Аполлона Григорьева») и другие представители Серебряного века стремились восполнить недостаток внимания к наследию А. Григорьева, явно недооцененного современниками, создав своеобразный Шлейермахер Ф. Д. Е. Герменевтика // Общественная мысль. IV. – М., 1993.– С. 223–236;
Гада мер Г.-Г. Актуальность прекрасного. – М., 1991;
Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герме невтике. – М., 1995;
Шпет Г. Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст-1989, 1990, 1991, 1992. – М., 1989–1992;
Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – С. 381–432.
См.: Гайденко П. П. Герменевтика // Философский энциклопедический словарь. – М., 1989. – С. 119–120;
Она же. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология ХХ века. – М., 1987;
Цургано ва Е. А. Герменевтика // Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. – С. 195–202;
Зись А. Я., Стафецкая М. П. Интерпретация про изведения как феномена культуры // Теории, школы, концепции (критические анализы): Художе ственная рецепция и герменевтика. – М., 1985. – С. 69–102.
культ критика-«почвенника». А. Григорьев был дорог Мережковскому и дру гим критикам рубежа веков, символистам, прежде всего, потому, что умел по стигать художественное слово «сердцем»: через со-переживание, со-чувствие.
При этом последователи метода «органической критики» сублимировали и от части радикально трансформировали многие эстетические идеи А. Григорьева.
По Мережковскому, «любовь» как точка отсчета в суждениях субъективного критика исключает «благоговение» перед писателем, творчество которого оце нивается. Трезвость, объективность, учет «за» и «против», как полагал осново положник русского символизма, суть неотъемлемые части подлинной литера турной критики.
Мережковский-критик иногда пользовался идеями Розанова, как «компа сом», чтобы следовать в своих творческих исканиях в новом направлении. От талкиваясь от Розанова, Мережковский шел дальше своего предшественника и в теоретическом обосновании метода «субъективной» критики. Уже в трактате «О причинах упадка…» он дополняет принцип «субъективности», утвержден ный в качестве основы «нового» критического метода, принципом «художе ственности». «Художественность» Мережковский объявляет обязательным компонентом критического мышления. Сама установка на усиление начал ху дожественности в критике была воспринята Мережковским, главным образом, от того же А. Григорьева (статья «Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства»). Мережковский был уверен в том, что «тайна» творчества, «тайна» гения, иногда более доступна поэту-критику, чем объективно-научному исследователю. И в более поздний период творче ства, уже находясь в эмиграции, Мережковский остался верен своим представ лениям о художественной природе критики (статья «О мудром жале»).
Мережковский уточняет и конкретизирует представления Розанова о «но вом» критическом методе, вводя в предисловии к книге «Вечные спутники» (1897) понятие «двойной субъективности». Первый «слой» «субъективности» в подходе к литературе он видит в том, что «новый» критик должен «показать за книгой живую душу писателя – своеобразную, единственную, никогда более не повторявшуюся форму бытия»20. Второй «слой» «субъективности» Мережков ский обнаруживает в требовании «изобразить действие этой души» на внутрен ний мир критика как представителя известного поколения. Это кредо также оказывается отзвуком эстетических исканий главным образом А. Григорьева, относившегося к критике как к своеобразному сотворчеству, способу самовы ражения и самораскрытия. Историко-функциональный аспект прочтения клас сических произведений «субъективной» критикой Мережковский не только от четливо сознает, но и декларирует, приветствует.
Мережковский и Розанов пересекаются не только в теоретическом обос новании «субъективной» критики, но и в критической практике. Обращаясь к произведениям классиков, оба они в соответствии со своими эстетическими де Мережковский Д. С. Полн. собр. соч.: в 24 т. – М., 1914. – Т. 18. – С. 5.
кларациями на деле утверждают приоритет «субъективного» подхода к оценке литературных явлений: стремятся найти «неожиданное в знакомом, свое в чу жом, новое в старом». Однако критическая деятельность Мережковского и Ро занова осложнена их творческой рефлексией и религиозными исканиями. Она гораздо богаче теоретических выкладок идеологов «субъективной критики».
Представляется, что последующая организация материала в диссертации по принципу «персоналий» вполне отвечает особенностям критического мыш ления Мережковского, ставившего во главу угла постижения литературы раз гадку «тайны» личности художника. В то же время расположение глав и разде лов в работе и логика осмысления объекта исследования внутри них, так или иначе, соответствует хронологии обращения Мережковского к творчеству того или иного писателя, отражает эволюцию, сложную динамику представлений критика, прочерчивает «векторы» трансформации его аксиологии. Правда, в ней нет главы, специально посвященной Гоголю. Это объясняется наличием ряда достаточно глубоких исследований (Л. А. Сугай, Е. В. Кардаш, Т. А. Александровой, В. В. Шабаршиной, М. В. Подоплкиной, А. А. Журавлвой), в которых тема «Гоголь в интерпретации Мережковского» является предметом специального изучения. Тем не менее, интерпретация Ме режковским наследия Гоголя характеризуется в других частях работы, прежде всего, в разделе, в котором проводится анализ восприятия критиком символистом «тайны Пушкина».
Критическая деятельность Мережковского начинается с попытки оценить творческие открытия и духовные «уроки» его старших современников – Чехова и Г. Успенского. Именно поэтому глава 2 «Мережковский-критик в диалоге с писателями-современниками. Поиск “новой” литературы и религии» по священа рассмотрению рецепции Мережковским феноменов Чехова и Г. Успенского, завершающих ХIХ век. В разделе 2.1 «Перед загадкой А. П. Чехова. Чехов и “чеховщина”» прослеживается, как и почему менялась концепция творчества Чехова в критике Мережковского (на материале работ 1880–1914 гг.), характеризуются особенности его критического метода и стиля.
Мережковский начал свое осмысление русской классики с освоения творчества А. П. Чехова. Под покровительством А. Н. Плещеева он напечатал в журнале «Северный вестник» свою статью «Старый вопрос по поводу нового таланта» (1888). При этом Мережковский решительно дистанцировался от си стемы критических координат народников (Н. К. Михайловского, прежде всего) и попытался преодолеть крайности позиций «эстетиков» и «утилитаристов», спор которых был ключевым противоречием, стимулировавшим развитие рус ской литературы ХIХ столетия. Статья Мережковского «Старый вопрос по по воду нового таланта» стала началом радикальной перемены эстетической про граммы «Северного вестника», привела к резкому ослаблению позиций и даже вытеснению из этого журнала критиков народнической ориентации. В этой ста тье Мережковский стремился поставить творчество прозаика в контекст рус ской литературы, установив его родственные связи с Л. Толстым, Г. Успенским, Тургеневым. Молодой критик чутко уловил тонкую игру нюан сов, на которой держалась образная палитра Чехова.
Чехов оценивается Мережковским как тонкий стилист, утвердивший в прозе элементы «музыкальности», импрессионизма и тем самым сделавший ее более поэтичной. В рассуждениях Мережковского уже предвосхищался культ «музыки» и «музыкальности», характерный для русского символизма в целом.
По линии «музыкальности» критик сблизил прозу Чехова со «Стихотворениями в прозе» Тургенева и Бодлера, с ритмической прозой Мопассана, Эдгара По, Гофмана и других зарубежных авторов. За поиском параллелей между особен ностями поэтики Чехова и художественными исканиями некоторых представи телей западноевропейской литературы стояло стремление Мережковского под черкнуть, что значение дарования Чехова выходит за рамки национальной культуры. Тем самым Мережковский предсказал мировое признание творчества Чехова. В трактате «О причинах упадка и о новых течениях современной рус ской литературы» отмеченные ранее музыкально-живописные начала прозы Чехова были обобщены Мережковским в понятии «импрессионизм», а автор повести «Степь» был объявлен одним из предшественников «нового грядущего идеализма» отечественной литературы В начале 900-х гг. отношение Мережковского к творчеству Чехова изме нилось, стало более сложным и противоречивым. Об этом косвенно сигнализи руют статьи З. Н. Гиппиус, которая раньше Мережковского стала писать о позднем Чехове. На интерпретацию творчества Чехова, предложенную З. Гиппиус в работах 900-х гг., вошедших в «Литературный дневник» («Слово о театре», «О пошлости», «Что и как», «Быт и события»), Мережковский опирал ся в статье «Чехов и Горький» (1906). Как и Гиппиус, Мережковский пытался определить, в чем проявляются «сила» и «слабость» Чехова-художника. Ме режковского восхищает мастерство Чехова в изображении человека, природы, быта. «Слабостью» же писателя критик считает его атеизм, безверие. Равноду шие к религии, по мнению автора статьи, уводит Чехова от традиций русской классической литературы. Убеждение в необходимости поиска истинной веры, способной дать духовную опору каждому человеку и открыть сокровенный смысл его жизни, определило характер рассуждений критика о творчестве Че хова в целом, повлияло на его истолкование комедии «Вишневый сад», отчасти перекликающееся с трактовкой, предложенной Розановым в статье «Литера турные новинки».
Статья Мережковского «Асфодели и ромашка» (1908) полемически опро вергает концепцию статьи «Чехов и Горький» (1906). В ней можно наблюдать сочетание и взаимодействие разных диалогических моделей. «Внешний» автор ский диалог-спор с писателями-современниками, чье творчество, с точки зре ния Мережковского, показывает непродуктивные в художественном отношении тенденции развития литературы, соединяется со своеобразным «внутренним» диалогом-самокритикой, обращенным к себе как к представителю модернизма.
Этот сложно построенный «диалог» ведется как бы с позиций эстетики и поэ тики А. П. Чехова. Творческие представления Чехова в контексте данной рабо ты оказываются для Мережковского идеалом, вершиной, к которой необходимо стремиться.
Концепция статьи «Асфодели и ромашка» отражает смену духовных ко ординат критика и фиксирует момент диалектического развития его эстетиче ских воззрений. В указанной статье Мережковский радикально пересматривает свои взгляды на Чехова, обнаруживая глубины его религиозности. Критик объ являет писательское поведение Чехова, не повторявшего имени Христа всуе, его «молчание о святом» эталоном жизнетворчества, на который стоит ориен тироваться писателям ХХ столетия. Категорию «молчания» при этом Мереж ковский толкует в исихастском ключе.
Рецепция личности и творчества Чехова в критических статьях Мереж ковского (1908–1914) также оказывается подвижной. Развитие концепции фе номена Чехова, созданной критиком-символистом, определяется принципом антитезы. Если в статье «Асфодели и ромашка» Мережковский объявляет Че хова эталоном истинной религиозности, писателем, избежавшим духовной де вальвации, то в эссе «Брат человеческий» и «Чехов и Суворин» его творчество оценивается лишь как определенный этап в исканиях русской литературы, при чем этап завершившийся. Как Гиппиус и Розанов, Мережковский считает, что продолжение чеховских традиций в современности, перед которой стоят новые «жизнетворческие» задачи, невозможно. В 1910-е годы в критическом сознании Мережковского окончательно оформляется антиномия «Чехов и чеховщина», намеченная в статье «Чехов и Горький» (1906). «Чеховщина» и «суворинщина» ассоциируются у критика с пессимизмом, общественным индифферентизмом, безверием и даже нигилизмом как главными духовными болезнями России.
Особая смысловая многоплановость, яркость и убедительность рассмот ренных работ Мережковского о Чехове достигаются за счет использования в них символической образности, которая имеет индивидуально-авторскую се мантику и в то же время соотносится с рядом литературных топосов («ромаш ка», «лилия», «рождество») и архетипов («лесной царь», «леший и погубленное им дитя»). Своеобразный полифонизм указанных статей создается благодаря тому, что в их композиции стержневую роль играют разнообразные диалогиче ские модели. Вообще многопланово выражающаяся диалогичность является одной из характерных черт критического метода Мережковского, в указанный период парадоксально сочетающего элементы мифотворчества, импрессиониз ма, публицистики, религиозно-философского проповедничества.
В разделе 2.2. «Творческие искания Г. И. Успенского в оценке Д. С. Мережковского» реконструируется и анализируется рецепция Мереж ковским творческого наследия Г. И. Успенского, показано, как изменение оце нок произведений писателя-народника отражало логику духовного развития основоположника русского символизма.
Мережковский считал Г. И. Успенского одним из главных своих учителей в литературе. Критик-символист признавал, что общение с писателем народником дало импульс его «богоискательским» и «жизнетворческим» устремлениям. Восприятие личности и творчества Успенского в критике Ме режковского отличается динамичностью и противоречивостью. Как и Чехов, Успенский в осмыслении Мережковского предстает «переходной», погранич ной фигурой, соединяющей литературу ХIХ и ХХ веков, воплощающей утраты и обретения обеих эпох. Успенский выступает в оценке критика-символиста как художник, завершающий исчерпавшую себя в ХIХ столетии традицию «бытового реализма», и в то же время – он оказывается «предтечей» новых от крытий отечественной словесности.
Противоречивость, духовная раздвоенность Успенского, как и Чехова, раскрываются Мережковским сквозь призму антитезы «лицо» – «личина» ху дожника, весьма характерную для его критической системы. Мережковский це нит религиозное народничество Успенского, признает его софиологические ин туиции. В то же время Мережковский отделяет «бытийные» начала в творче стве Успенского от «бытовой приземленности, утилитаризма, плоской публи цистики», в которых видит слабые стороны писателя. Духовную трагедию старшего современника, давшего ему когда-то первые уроки «народничества», ущербность его религиозных представлений Мережковский видит в отрыве «правды земной» от «правды небесной», призванных слиться в «новом христи анстве». Смысловое ядро критических представлений о феномене Успенского формируется в статье Мережковского «Иваныч и Глеб» (1909). Образ писателя в этой работе, в истолковании критика, не просто раздваивается, но поляризу ется. Истоки личностной трагедии Успенского, переросшей в трагедию нацио нального сознания, Мережковский видит в конфликте «правды небесной» и «правды земной», запечатлевшемся в самом безумии художника.
В работе «Иваныч и Глеб», как и в других критических опытах Мереж ковского, своеобразно реализуется принцип «по поводу», столь характерный для разных направлений критики ХIХ – ХХ вв. Интерпретация очерков Успен ского все-таки достаточно последовательно подчиняется религиозно философским исканиям автора. Из наследия Успенского Мережковский выде ляет четыре наиболее «художественных» очерка, насыщенные образами символами, фольклорно-мифологическими мотивами, в проблематике которых в то же время объективно доминируют «бытийные» аспекты: «Парамон юроди вый», «Власть земли», «Народная интеллигенция» и «“Выпрямила!”». Очерки Успенского становятся материалом для обоснования идей «нового» религиоз ного сознания, в котором, по Мережковскому, исполнится «полнота христиан ства вселенского». При таком подходе жанровая сущность произведений писа теля-народника неизбежно искажается. Неоправданно преувеличивается их он тологический смысл, зато подробные описания и рассуждения, содержащие со циальный анализ и прогнозы, уходят в тень. Критиком игнорируется специфика речевой организации очерков, не затрагивается проблема персонификации по вествования, не выявляется сочетание разных видов и оттенков пафоса (от ин вективы до иронии), столь свойственное произведениям Успенского.
Жанровое своеобразие работы Мережковского «Иваныч и Глеб» опреде ляется ее многоплановой культурологической ориентацией. Этот критический опыт тяготеет к форме культурфилософского эссе, в котором синтезируются многие компоненты. Мемуарное начало соединяется с элементами научного подхода, сходного с методом И. Тэна (использование документальных источ ников для понимания психологии писателя), с фрагментами страстной публи цистики (диалог-спор со статьей С. Н. Булгакова «Героизм и подвижничество (Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции))». А соб ственно эстетические оценки, анализ художественности очерков Успенского дополняют религиозно-философские искания автора, переходящие в проповедь «новой» веры. Причем этот синтез обретает ярко выраженную образно символическую форму.
В данном разделе диссертации концепция личности и творчества Успен ского, реализовавшаяся в критике Мережковского, соотносится с представле ниями о писателе-народнике, характерными для Розанова. Наиболее явно Ме режковский и Розанов перекликаются в интерпретации очерка Успенского «“Выпрямила!”». Оба критика воспринимают этот очерк как проникновение писателя в религиозные глубины язычества («власти земли»), как поклонение мистическому, женственному началу. В статье «Иваныч и Глеб» Мережковский приближается к Розанову в стремлении поэтизировать, обожествить Материн ское начало. В критической рецепции Мережковского очерки Успенского ста новятся материалом для поиска софиологических интуиций и обоснования идей «нового» религиозного сознания. Розановское же недовольство Успенским воз никает как реакция на «недооценку» писателем-народником значимости темы семьи, материнства. Наиболее резкие высказывания автора «Мимолтного» об Успенском связаны с возмущением, которое вызвала у критика статья писателя «Праздник Пушкина». Эту работу, благосклонно оцененную Мережковским, Розанов воспринял как покушение на собственные духовные святыни, имею щие христианскую природу.
С течением времени становится очевидным, что восприятие творчества Чехова и Успенского у Мережковского все более жестко подчиняется сверхза даче «строительства» «нового религиозного сознания».
От современников Чехова и Успенского, обобщивших художественный опыт классики и предсказавших вектор развития литературы начала ХХ века, Мережковский затем словно бы пошел «вспять». Он устремился в глубины ХIХ столетия, чтобы выявить главные духовно-творческие этапы движения русской классической литературы, определяемые, по его мнению, теми или иными до минирующими типами художественного сознания и писательскими индивиду альностями.
Первую «ступень» в развитии отечественной словесности ХIХ столетия Мережковский связал с художественными достижениями «писателей созерцателей», к которым он отнес Пушкина и Тургенева. Специфика рецепции их творчества в критике Мережковского находится в центре нашего внимания в главе 3 «Мережковский о константах русской литературы ХIХ века. “Веч ные спутники”: писатели-созерцатели».
В разделе 3.1 «А. С. Пушкин как родоначальник русского Возрожде ния» предметом исследования становятся логика формирования, эволюция и способы воплощения концепции пушкинского творчества, созданной в критике Мережковского.
В его ранних критических опытах конца 80 – начала 90-х годов проблема творческого наследия Пушкина не является центральной, но выступает только как элемент литературного контекста, а фигура великого поэта воспринимается как «фоновая». Но уже в этих работах начинающим критиком своеобразно под тверждаются высказанные предшественниками и ранее не раз варьируемые те зисы о «всемирной отзывчивости», о «всеобъемлемости» и универсальности национального гения. Показательно, что к Пушкину и от Пушкина Мережков ский стремится протянуть самые разные нити, связывающие его с русской и за падноевропейской литературой. При этом Мережковский явно выступает по следователем методологического подхода Белинского, обозначенного в «Сочи нениях Александра Пушкина». По мнению Мережковского, Пушкин оказыва ется точкой схождения, пересечения, равно как и истоком, весьма разноплано вых психологических, эстетических, художественных и духовных тенденций, развивающихся не только на почве русской, но и мировой литературы в целом.
В ранней статье «Флобер» (1888), вошедшей впоследствии в книгу «Вечные спутники», в поэзии Пушкина критик находит ключ для понимания одной из проблем психологии творчества, связанной с вопросом о противоположности «эстетического и нравственного миросозерцания», «художника и человека», «гения и характера». Анализируя письма Флобера, Мережковский выявляет «антагонизм художественной и нравственной личности» французского писате ля. Критик считает, что подобное противоречивое «духовное состояние» было знакомо и Пушкину, который тонко передал его в стихотворении «Под небом голубым…».
В начале 90-х годов в числе пушкинских наследников Мережковский называет русских писателей, которых он отнес к «вечным спутникам» челове чества: И. Гончарова («Гончаров») и А. Майкова («Майков»). Родство Гончаро ва и Пушкина Мережковский выявляет, прежде всего, по линии миропонима ния. Относя творчество Пушкина, как и его «ученика» Гончарова, к «аполлони ческому», но не к «дионисийскому» типу художественного сознания, Мереж ковский опирается на концепцию Ф. Ницше, развернутую в работе «Происхож дение трагедии из духа музыки». Специфику художественной изобразительно сти и Пушкина, и Гончарова, выражающуюся в поэтизации прозаических по дробностей жизни, в пристальном внимании к детали, Мережковский возводит к методу Гомера, к мышлению классической эпопеи. Умение вживаться в глу бины античной культуры, по мнению критика, сближает с Пушкиным и А. Майкова. Эта ключевая идея статьи явно восходит к известной «Речи о Пушкине» Достоевского.
Опираясь на высказывание Достоевского о пророческой миссии Пушки на, Мережковский воспринимает первого поэта России как «сеятеля», бросив шего «семена» нового типа художественного творчества, которому суждено будет иметь всемирно-историческое значение (статья «Пушкин» (1896), иссле дование «Л. Толстой и Достоевский» (1900–1902)). Мережковский объявляет национального гения родоначальником «первого» русского Возрождения, по своему продолжающего и развивающего итальянское Возрождение ХV века.
Этот тезис критика-символиста имел огромный эвристический смысл для по стижения специфики русской литературы и впоследствии был взят на вооруже ние исследователями ХХ столетия. Под духовной гармонией «первого» русско го Возрождения, открытого Пушкиным, критик-символист понимал равнове сие, органическое соединение элементов христианства и язычества. Такой под ход свидетельствовал о том, что Мережковский в соответствии со своими субъ ективными «религиознотворческими» целями все-таки обеднял, сужал содер жание понятия «русское Возрождение».
Статья Мережковского «Праздник Пушкина» (1899) может быть отнесена к особому жанру «антиюбилейной статьи», комплексно решающей несколько задач. Во-первых, критик-символист стремится реализовать в своей статье «жизнетворческое» задание, выводя критический текст «за рамки» только лите ратуры. Он хочет укрепить в сознании своих современников мысль о том, что любое «празднование» пушкинских годовщин – это, прежде всего, высокое ду ховное переживание, теургическое преображение отдельной личности и нации в целом, а не «внешняя», конъюнктурная суета и «торговля» именем и стихами великого поэта. Во-вторых, Мережковский стремится отстоять свою систему оценок феномена Пушкина, намеченную в предшествующих литературно критических работах. Своеобразный смысловой полифонизм статьи создается благодаря тому, что в ее композиции стержневую роль играют разнообразные диалогические модели. Диалог-спор о Пушкине критик ведет с рядом своих со временников: В. Спасовичем, Л. Толстым, В. Соловьевым. Мережковский счи тает, что эти интерпретаторы творчества Пушкина упрощают, искажают и недооценивают наследие первого поэта России. Автор статьи «Праздник Пуш кина» решительно выводит автора «Маленьких трагедий» из-под нравственно моралистического суда Соловьева и Толстого. Наиболее ядовитые реплики Ме режковского-фельетониста обращены к А. Суворину, который как устроитель «пушкинских торжеств» опошляет и оскорбляет саму идею «праздника Пушки на», заменяя «духовный памятник», завещанный поэтом, грубым монументом.
Суворин же, по мнению Мережковского, профанирует своим поведением кон цепцию «пифийского безумия», взятую на вооружение эстетикой символизма и шире – модернизма. Однако ирония, окрашивающая тональность статьи «Праздник Пушкина», поливалентна: она обращена не только к «демагогу» Су ворину, но отчасти задевает и соратников Мережковского по «Миру искус ства»: Розанова, активно пропагандирующего идею «пифизма» в «Заметке о Пушкине», и Н. Минского, увидевшего в пушкинском творчестве наиболее полное выражение «пифийских» начал. Диалогическая структура статьи «Праздник Пушкина», кроме того, дополняется диалогом-согласием, диалогом «духовным единением и обогащением» с одноименной работой Г. Успенского, текстом Библии, с пушкинскими «Маленькими трагедиями». Причем в процес се диалога Мережковский включает пушкинские цитаты в новый контекст, что позволяет ему перекодировать традиционные смыслы таких известных произ ведений, как «Скупой рыцарь», «Пир во время чумы», «Пророк».
Миф о Пушкине создается в книге «Л. Толстой и Достоевский» на основе синтеза разноплановых и даже полярных по своему содержанию источников, к которым относятся материалы иконографии, биографии и творчества самого поэта, античные мифы, русские исторические легенды, сочинения Платона и Ницше, Новый завет. В результате авторского сближения, подчиняясь новому смысловому коду критического мифа Мережковского, мифологемы разной ге нетики обнаруживают не только неожиданные линии пересечения, но и семан тические созвучия.
С точки зрения Мережковского, Пушкин, как «художник-созерцатель», не подошел еще к новому типу творчества, названному критиком «религиоз ным действием», но вместе с тем именно первый поэт России предсказывал, прогнозировал и направлял духовную эволюцию Гоголя, перешедшего от «сло ва к делу» («Гоголь и чрт» (1906)). Заслуга Пушкина, по Мережковскому со стоит в том, что он вдохновил Гоголя на создание литературной критики, прин ципиально отличающейся от традиции ХIХ века. Специфика же этой «новой критики», обозначившей свои принципы в книге Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», с точки зрении критика-символиста, состоит в том, что она ориентирована на создание искомого «нового религиозного сознания» и выполняет характерную для всей русской литературы «пророческую» миссию.
В разделе 3.2 «И. С. Тургенев: поэт “Вечной Женственности”» рас сматриваются особенности представлений о личности и творчества Тургенева, сформировавшихся в критике Мережковского русского периода.
В рецепции Мережковского Тургенев воплощает в своем творчестве не которые онтологические начала, антитетичные тем, которые составляют ядро поэтической философии Пушкина. По сравнению с цельным Пушкиным, под готовившим «возможность грядущего примирения» «правды» христианства и язычества, Тургенев для Мережковского оказывается менее «европейцем», ме нее «язычником». И в этом – его ущербность, по сравнению с великим предше ственником. Более того, Тургенев, по мысли критика-символиста, утрачивает и пушкинскую «мужественность» мировосприятия.
Мережковский не всегда логичен и последователен в своих размышлени ях о специфике творчества Тургенева. Особой противоречивостью и динамикой отличаются его размышления о «религиозности» писателя. Однако к 1908 году Мережковский укрепляется во мнении, что софийные переживания, восходя щие к народной духовности, неизбежно стали для писателя своеобразным «мо стом», ведущим к истинному, «вселенскому» Христу. В эссе «Тургенев» (1909) Мережковский уподобляет творчество писателя чудодейственному «лекар ству», способному исцелить Россию от революционного и религиозного мак симализма. Критик называет Тургенева единственным после Пушкина «гением меры», «гением культуры», которую он точно определяет как «измерение, накопление и сохранение ценностей». Мережковский выражает уверенность в спасительной, жизнетворческой силе тургеневского слова и потому совершенно свободно проецирует критические высказывания на сферу современного обще ственного развития. В философском подтексте эссе «Тургенев» слышатся не только отзвуки идей В. Соловьева, сформулированных, в частности, в статье «Смысл любви», но и отголоски полемики с В. Розановым как пророком особой религии пола. В той или иной мере опыт софиологической интерпретации творчества Тургенева, предложенный Мережковским (в таких работах, как «О причинах упадка…», «Тургенев», «Поэт Вечной женственности»), будут учи тывать некоторые современники критика-символиста: П. Перцов, Г. Чулков, К. Бальмонт, И. Анненский, Б. Зайцев.
Новаторство и достижения Тургенева Мережковский связывает с утвер ждением в творчестве писателя импрессионистических приемов поэтики, с обо гащением моделей мистико-фантастической образности. Как теоретик «новой литературы», критик ценит вклад Тургенева в процесс развития традиции «ма лых жанров», позволяющих уйти от растянутости романов «на общественные темы», характерных для авторов-реалистов ХIХ века. Мережковский уверен, что емкие, гибкие и лаконичные формы художественного повествования, усо вершенствованные Тургеневым, дадут мощный импульс движения «новой сло весности». Умение Тургенева вместить большие смыслы в малые объемы, вы разившееся в рассказах и в «Стихотворениях в прозе», с точки зрения Мереж ковского, роднит Тургенева с его последователем Чеховым. Тургенев и Чехов, предсказавшие сближение и взаимодействие поэзии и прозы, воспринимаются критиком как предшественники поэтики символистов.
Пушкин и Тургенев в рецепции критика-символиста оказываются близ кими не только как «вечные спутники», но и как «писатели-созерцатели». Этот вывод критика о природе дарования названных авторов вполне точен и право мерен. Однако его дальнейшая интерпретация достаточно сомнительна, так как подчинена субъективно понятой «сверхзадаче» строительства «нового» христи анства. Эстетическое и религиозное «созерцание» оцениваются основополож ником русского символизма как более ранняя и менее зрелая в духовном плане стадия исторического развития литературы и религии по сравнению с этапом «действия», или «прагматики». По мнению Мережковского и его творческой союзницы Гиппиус, концептуально артикулировавшей и расшифровывающей многие идеи своего супруга, «писатели-созерцатели» способны пережить толь ко неподвижность вырванного из цепи жизни мгновенья, но они «не творят жизни».
В главе 4 «Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский в рецепции Мережков ского: “второй апокалипсис” русской литературы» исследуются особенно сти восприятия и механизмы интерпретации критиком-символистом жизни, творчества, религии Толстого и Достоевского. Этих великих писателей Мереж ковский называет «двумя расходящимися ветвями» единого «ствола» русской литературы ХIХ века. Их наследие характеризуется Мережковским и как анти теза духовной гармонии Пушкина, и как путь к ее развитию и восстановлению на совершенно новых основаниях. В данной главе показано, что центральный смысловой «узел» концепции развития русской литературы ХIХ века, разрабо танной основоположником русского символизма, базируется на постижении феноменов Л. Толстого и Достоевского. Параллель «Л. Толстой – Достоевский» – сквозная в критике Мережковского русского периода.
В разделе 4.1 «Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский как предтечи “но вой” литературы» рассматривается система оценок творчества Толстого и До стоевского, сложившаяся в критических статьях Мережковского 90-х годов.
В данном разделе доказывается, что Мережковский внес значительный вклад во «второе открытие» Достоевского, произошедшее в эпоху Серебряного века. Для него так же, как для В. Розанова, И. Анненского, А. Волынского, Н. Бердяева, Вяч. Иванова, С. Булгакова, М. Волошина, характерно отношение к Достоевскому как к «спутнику», который сопровождает читателя по откры тым им самим психологическим и духовным «лабиринтам» личности. Восприя тие Мережковским Достоевского как исследователя предельных, «пограничных ситуаций» предсказывает «экзистенциалистское» прочтение творчества писате ля.
Уже в литературно-критических работах 90-х годов Мережковский при ходит к открытию ряда ключевых особенностей поэтики Достоевского. Критик проясняет, в чем состоит новаторство Достоевского в области психологическо го анализа, ярко показывает специфику использования автором «Преступления и наказания» приема контраста, который позволяет усилить трагический эф фект в повествовании. Мережковский виртуозно раскрывает художественный смысл ряда композиционных сцеплений образов, выстраивающих художе ственный мир Достоевского. Он закладывает фундамент для исследования поэ тики «сновидений» Достоевского, развернутого затем в отечественной критике и литературоведении;
намечает ряд перспективных подходов к осмыслению художественно-философской транскрипции «петербургского текста», предло женной писателем.