Нравственно-религиозное учение л.н.толстого: теоретическое содержание и нормативный смысл
На правах рукописи
ГЕЛЬФОНД Мария Львовна НРАВСТВЕННО-РЕЛИГИОЗНОЕ УЧЕНИЕ Л.Н.ТОЛСТОГО:
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ И НОРМАТИВНЫЙ СМЫСЛ Специальность 09.00.05 – этика
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук
Москва 2011 Диссертация выполнена в секторе этики Института философии РАН доктор философских наук, профессор,
Научный консультант:
академик РАН Гусейнов А.А.
доктор философских наук,
Официальные оппоненты:
профессор Кашников Б.Н.
доктор философских наук, профессор Разин А.В.
доктор философских наук, профессор Сухов А.Д.
Московский государственный
Ведущая организация:
университет им. М.В.Ломоносова, кафедра истории русской философии
Защита состоится «_» _ 2011 г. в часов на заседании Диссерта ционного совета Д 002.015.01 по защите диссертаций на соискание ученой сте пени доктора философских наук при Учреждении Российской академии наук Институте философии РАН по адресу: 119991, Москва, ул. Волхонка, 14/1, стр. 5.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии РАН.
Автореферат разослан «_» 2011 г.
Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских наук Б.О.Николаичев Общая характеристика диссертации Актуальность темы исследования. Идея абсолютной морали – вечный вызов человеческому самосознанию, неизменно провоцирующий потребность в рациональном постижении и обосновании нравственных истин. В силу чего творчество тех мыслителей, чьи интеллектуальные искания и экзистенциаль ный опыт служат майевтикой морально абсолютного, не подвержено идейной девальвации, всегда оставаясь по-настоящему современным. В подобном ана литическом контексте обращение к их наследию представляет собой прорыв в будущее, а не попытку задержаться в прошлом, ибо позволяет по-новому взглянуть на аксиоматику традиционных моральных систем. А потому подлин ная моралистика нуждается не столько в адептах, сколько в провокаторах.
В ряду последних Л.Н.Толстой – знаковая фигура. Его религиозно философский синтез представляет собой оригинальный пример универсального религиозно-нравственного жизнеучения, которое органично сочетает в себе глубокое теолого-метафизическое миросозерцание, всеобъемлющий рацио нальный критицизм и напряженную моральную рефлексию. Уникальность это го явления напрямую обусловлена тем, что Толстой-мыслитель неразрывно со единил в себе две ипостаси: философа, силой своего интеллекта попытавшегося подвергнуть беспощадной проверке и теоретически прояснить основополагаю щие истины жизни, и учителя жизни, стремившегося перевести их в плоскость прямой нормативной действенности. При этом Толстой-философ неизменно выступал как радикальный реформатор собственной жизни, ставшей полигоном непосредственной реализации проповедуемых им принципов, в то время как Толстой-учитель жизни всегда сохранял склонность к последовательному фи лософскому сомнению и рациональной рефлексии в отношении всех своих мыслей и поступков без исключения. Именно поэтому Толстой не подходит на роль персонажа агиографического повествования. Он – неуемный искатель ис тинного смысла человеческого существования, а его духовное наследие – испо ведально-искреннее откровение пути к предельной рациональной проясненно сти этого смысла и максимальной полноте его практической реализации. По этому анализ истоков и путей формирования религиозно-философской позиции великого русского писателя дает уникальную возможность воочию увидеть процесс становления этико-нормативных программ, исходно ориентированных на житейскую прагматику индивидуально-ответственного бытия, а не его ме тафизическое обоснование или социологический мониторинг.
Однако внутренняя архитектоника толстовского жизнеучения, равно как и сам факт организационно-систематической целостности последнего, продол жает оставаться открытой проблемной областью современного этико философского исследования. Это главным образом объясняется тем, что учение Толстого по-прежнему воспринимается как общественным, так и научным соз нанием крайне стереотипно, нередко заведомо предвзято и чаще всего фраг ментарно: его наиболее известную сторону составляет практически нацеленная на абсолютный отказ от насилия и его окончательную моральную дискредита цию нравственно-религиозная доктрина, необходимые метафизические предпо сылки, теоретические основания и, отчасти, ценностно-императивные следст вия которой оказываются скрытыми в глубинах оригинальных религиозно философских построений мыслителя, как правило, мало знакомых широкому кругу читателей.
Не менее опасным просчетом критиков и исследователей зачастую стано вится игнорирование того, что любая избранная в экспертно-аналитических це лях, т.е. по сути привнесенная извне, «точка сборки» комплекса религиозно философских идей Толстого неизменно оказывается «точкой бифуркации», разрушая любые планы всецело схематизировать и окончательно квалифициро вать толстовское жизнеучение во всей его идейной масштабности и синтетиче ской универсальности. А поскольку моралистика Толстого носит принципиаль но незавершенный, открытый характер, она вообще не вмещается в «прокру стово ложе» статичной этико-философской конструкции классического образ ца. Точнее всех эту парадоксальную ценность толстовского философствования определил С.И.Гессен, проницательно заметив, что «непреходящее в мыслителе … есть не завершенная в себе система, а именно та апоретика, которая остается после того, как система будет разорвана»1. В таких условиях задача формиро вания целостного образа духовного наследия Толстого приобретает как несо мненную значимость, так и особую сложность, ибо, по сути, требует совмеще ния деконструкции и реконструкции его идей. Иначе говоря, исследование должно установить их систематическую целостность, предварительно разложив ее на составные части и выделив основные этапы ее эволюции, а затем восста новить искомый содержательно-структурный континуум системы, причем не в ее искусственной статике, а в присущей ей изначально динамике естественного развития. Тем самым создаются предпосылки для преодоления укоренившихся в отечественном толстоведении мифов о бессистемности, догматизме и эклек тичности философского мышления писателя.
Однако актуальность предлагаемого в диссертации подхода к изучению толстовского жизнеучения как органического единства его объяснительного и императивного компонентов задается не только потребностями этической тео рии и истории моралистики, но и открывающимися возможностями осмысле ния и оценки практической эффективности предложенной мыслителем этико нормативной программы в ценностном пространстве современной культуры.
Объект и предмет исследования. В качестве объекта исследования вы ступает нравственно-религиозное учение Толстого как уникальная мировоз зренческая программа, представляющая собой сложный комплекс исходных ценностных установок, фундаментальных метафизических положений и кон кретных моральных предписаний. Предметом исследования служит внутренняя архитектоника толстовского жизнеучения, специфика которой обнаруживает себя в особом характере соотношения его теоретических оснований и норма тивных принципов.
Цель и задачи исследования. Целью диссертационного исследования является категориально-методологическая реконструкция нравственно религиозного учения Толстого, позволяющая квалифицировать соотношение в нем теоретической и императивной составляющих и продемонстрировать цело Гессен С.И. Лев Толстой как мыслитель // Русские мыслители о Льве Толстом. – Тула: Издательский дом «Ясная Поляна», 2002. С. 510.
стность предложенной мыслителем этико-нормативной программы, а также оп ределить тип толстовской моралистики и ее место в истории как отечественной, так и мировой философской мысли и духовной культуры в целом. При этом реализация указанной цели предусматривает предварительное формирование специальной исследовательской модели, максимально учитывающей специфи ку нравственно-религиозного учения Толстого, которое представляет собой не академически строгую этико-философскую систему, а предельно широкий ре лигиозно-философский синтез.
Цель диссертационной работы достигается посредством поэтапного ре шения следующих задач:
1. Систематический анализ идейного наследия Толстого в качестве фи лософски отрефлексированного и текстуально оформленного отражения смыс ложизненных исканий мыслителя, методом которых служит гармонизация ра зума и веры.
2. Раскрытие природы и специфики антропологических представлений Толстого и выяснение их роли в формировании его нравственно-философской позиции в целом.
3. Установление истоков и квалификация основных положений религи озно-философского жизнепонимания Толстого.
4. Идентификация и всестороннее рассмотрение особенностей толстов ского обоснования морали с позиций предложенной мыслителем версии соот несения религии и нравственности, задающей концептуальную доминанту эти ко-философского рассуждения Толстого.
5. Теоретическая экспликация и систематика основных категорий этики Толстого.
6. Выявление и осмысление ключевых характеристик выделяемых мыс лителем императивно-ценностных принципов функционирования морали в контексте общетеоретической оценки возможностей и пределов ее последова тельной рационализации.
7. Культурно-историческое и этико-философское дефинирование поня тия «насилие» и компаративный анализ различных трактовок его содержания в свете толстовской концепции зла.
8. Определение места непротивленческой парадигмы в системе нравст венно-религиозных построений мыслителя;
выявление и оценка степени соот ветствия императивной формы и ценностного содержания принципа непротив ления злу насилием в этике Толстого, а также реконструкция, классификация и анализ используемых им способов аргументации необходимости абсолютного отказа от насилия как средства борьбы со злом и технологии социально политического влияния.
9. Выяснение генеральных идейных установок, обнаружение общих ос нований и логический анализ наиболее значимых методических приемов сис тематически организованной и концептуально консолидированной этико философской критики толстовского учения о непротивлении злу насилием в отечественной религиозно-философской мысли конца ХIХ – начала ХХ века (в форме четырех последовательно представленных историко-философских экс курсов, посвященных реконструктивному и, отчасти, сравнительному рассмот рению ведущих моделей вышеозначенной критики, авторство которых принад лежит В.С.Соловьеву, Н.Ф.Федорову, Н.А.Бердяеву и И.А.Ильину).
10. Раскрытие экзистенциальной и нормативной сущности идеи духовно нравственного самосовершенствования человека и характеристика условий и возможных результатов ее жизненно-практической реализации.
11. Этико-герменевтический анализ толстовской трактовки евангельской заповеди милосердной любви как центральной теолого-философской категории его нравственно-религиозного учения и высшего универсального закона жизни, а также раскрытие соотношения этического и метафизического содержания по следнего и императивная демаркация предписаний закона любви и принципа ненасилия в рамках этико-нормативной программы мыслителя.
12. Реконструкция основных способов интерпретации Толстым концепта свободы воли и выяснение этико-философской состоятельности предпринятого мыслителем синтеза деонтологического ригоризма и индивидуального перфек ционизма в качестве средства преодоления фундаментальной дилеммы обязы вающей необходимости закона и свободной устремленности к идеалу.
Теоретическая основа исследования. Теоретическую основу диссерта ционной работы составляют два хронологически дифференцированных ком плекса исследований в области чрезвычайно обширной и предельно разнооб разной толстоведческой проблематики. К первому из них могут быть отнесены тематически, концептуально и жанрово разнородные сочинения философов современников Толстого, условно объединенные общностью интереса к нахо дящейся в фокусе их внимания персоналии, а также преимущественно критиче ской мотивированностью их позиций. К числу наиболее ценных в теоретиче ском отношении произведений подобного рода принадлежат труды таких вы дающихся деятелей отечественной культуры рубежа ХIХ – ХХ столетий, как В.С.Соловьев, С.Н.Булгаков, В.В.Зеньковский, Н.А.Бердяев, И.А.Ильин, Н.Ф.Федоров, С.Л.Франк, Н.О.Лосский, Н.Я.Грот, Л.И.Шестов, В.В.Розанов, Г.В.Флоровский, С.И.Гессен, П.Б.Струве, Б.П.Вышеславцев, Д.С.Мережковский, А.Белый и др. Авторское восприятие религиозно философского наследия Толстого в значительной мере сложилось благодаря знакомству с точками зрения указанных мыслителей и внутренней полемики с ними.
Второй комплекс теоретических источников диссертационного исследо вания составляют работы тех современных российских этиков, чьи научные интересы лежат в плоскости изучения и оценки наиболее резонансных идей Толстого (главным образом, этики ненасилия). В ряду этих исследователей прежде всего необходимо упомянуть имена А.А.Гусейнова, Р.Г.Апресяна, Е.Д.Мелешко, В.И.Толстых, Ю.Н.Давыдова, А.Д.Сухова, В.Н.Назарова, В.К.Кантора, О.С.Соиной, Н.С.Козлова, К.Г.Исупова, А.А.Горелова, Е.И.Рачина, А.В.Прокофьева. Их аналитические подходы и выводы сыграли важную роль в формировании исследовательского замысла диссертации.
Обзор источников. Основной корпус источников, на материале которых проводится данное исследование, составляют наиболее теоретически фунда ментальные и общественно резонансные религиозно-философские трактаты Толстого. Однако исключительное тематическое разнообразие и идейное богат ство толстовского творческого наследия в сочетании с его внутренним целевым и мировоззренческим единством обусловливает расширение этого исходного круга религиозно-философских и нравоучительных произведений писателя за счет включения в него ряда литературных, публицистических и отчасти педаго гических сочинений писателя, а также его дневниковых записей и произведе ний эпистолярного жанра.
Исключительное многообразие и огромный объем указанных источников требуют осуществления систематизации последних в соответствии с их жанро вой и содержательной спецификой, а также стилистической формой и чита тельской адресацией. Учитывая вышеизложенное, следует использовать наибо лее общий вариант классификации рассматриваемых произведений Толстого, предполагающий их условное подразделение на следующие основные разряды:
«исповедальный» («Исповедь», «В чем моя вера?»);
«философско теоретический», включающий трактаты Толстого, посвященные фундамен тальным метафизическим, этическим и религиоведческим вопросам («О жиз ни», «Царство божие внутри вас...», «Религия и нравственность», «Закон наси лия и закон любви» и др.);
«систематизаторский» или «популяризаторский», представляющий собой особый цикл толстовских работ, которые по сути своей являются не просто сборниками изречений «мудрецов мира», составленными Толстым в целях распространения наиболее важных для него духовно нравственных истин, но и своеобразной формой воплощения и изложения сис темы его нравственно-религиозной философии («Круг чтения» и «Путь жиз ни»);
«богословско-герменевтический» или «экзегетический» («Соединение и перевод четырех Евангелий», «Исследование догматического богословия» и др.);
«публицистически-полемический»2 («Не убий», «Не могу молчать», «Ответ на определение синода…» и др.);
«художественный» («Война и мир», «Смерть К данному разряду произведений Толстого непосредственно примыкает группа его сочинений, со держание которых преимущественно посвящено актуальным социально-экономическим и политико правовым конфликтам современной писателю эпохи («Так что же нам делать?», «О голоде», «Рабство нашего времени» и др.). Однако объединение этих работ в самостоятельный комплекс толстовских произведений не представляется целесообразным, поскольку используемая их автором методика ана лиза указанных проблем носит преимущественно моралистический характер.
Ивана Ильича», «Воскресение», «Отец Сергий» и др.);
«литературно критический» или «эстетический» («Что такое искусство?». «Об искусстве», «О языке народных книжек» и др.);
«педагогический» или «дидактический» («О народном образовании», «Воспитание и образование», «О науке» и др.);
а также чрезвычайно объемный, значимый и показательный в исследовательском плане, хотя еще недостаточно освоенный специалистами комплекс источников, в состав которого входят многочисленные дневники, письма и черновые замет ки писателя, позволяющие пролить свет на скрытые особенности «внутренней лаборатории» толстовской мысли.
Методология исследования. Методологическая стратегия диссертации в целом определяется ее целью и задачами, реализация которых предполагает комплексный характер исследования. Основу его методологии составляют ло гическая реконструкция (структурное моделирование) и категориальная систе матика этико-философских построений Толстого как единства религиозно метафизической доктрины и этико-нормативной программы.
Необходимым условием для осуществления реконструкции нравственно религиозного учения Толстого служит критический анализ перечисленных в предыдущем разделе сочинений мыслителя на предмет концептуального раз граничения теоретического и нормативного аспектов их содержания. При этом центральная в рамках диссертационного исследования проблематизация идей ной и композиционной целостности религиозно-философского наследия мыс лителя предусматривает использование принципов системного подхода и от дельных элементов структурно-функционального метода, призванных способ ствовать выявлению внутренней архитектоники толстовского жизнеучения и обнаружению его системообразующих механизмов.
Метод категориально-логической реконструкции дополняется в рамках диссертационной работы методом герменевтического анализа. Их единство конкретизируется в таких исследовательских приемах, как установление аутен тичного терминологического аппарата толстовского философствования;
обна ружение свойственных мыслителю способов определения и соотнесения смы словых значений базовых понятий его нравственно-религиозного учения;
уточ нение содержания неоднозначных терминологических конструкций или причин вариативности их использования в религиозно-философских текстах писателя;
а также квалификация основных аргументов и фундаментальных структур мысли, характерных для этико-философского рассуждения Толстого. При этом специфика толстовского мышления обусловливает исторический контекст ис следования его основных интенций и выводов, содержание которых должно быть рассмотрено и оценено с учетом внутренней динамики и открытости их характера.
Наряду с упомянутыми выше методами в диссертации широко применя ются и различные приемы компаративного анализа. В первую очередь, для раз решения серии вопросов, касающихся идейной идентичности толстовского ми ровоззрения, т.е. установления степени и характера испытанных им религиоз ных и философских влияний, а также для выделения и формулирования ключе вых критических аргументов, объединяющих позиции наиболее влиятельных оппонентов этики непротивления злу насилием.
Таким образом, весь арсенал используемых в диссертации методов и приемов анализа религиозно-философского наследия Толстого, составляющих комплексную исследовательскую программу, призван обеспечить эффективную реализацию общего замысла настоящей работы – продемонстрировать идейную оригинальность и содержательную целостность нравственно-религиозного уче ния мыслителя.
Степень разработанности основной проблематики диссертации. В отечественном и зарубежном толстоведении отсутствуют исследования с ана логичной или концептуально близкой диссертационной проблематике поста новкой аналитических задач. Поэтому в ходе характеристики изученности темы автор имеет возможность апеллировать лишь к общим результатам тех идеоло гически и методологически неоднородных толстоведческих исследований, ко торые прямо или косвенно затрагивают вопросы мировоззренческой идентич ности и структурной целостности религиозно-философского наследия Толсто го.
Сознательно абстрагируясь от достаточно широко распространенного в академической среде скепсиса по поводу самой возможности квалифицировать толстовское философствование как некую содержательную и логическую упо рядоченность мыслей, выделим три концептуально самостоятельные позиции, наиболее последовательно отражающие основные способы восприятия нравст венно-религиозного учения писателя как интегрированной неким общим прин ципом целостности религиозно-философской доктрины и моральной пропове ди: два возможных варианта субординационной (ассимилирующей) модели данного единства, рассматриваемого как прямое следствие полного подчинения одной из его составляющих другой (со сменой доминанты от мировоззренче ской к сугубо нормативной его части), и координационная модель, в рамках ко торой оба указанных компонента, являющихся неотъемлемой принадлежно стью системы нравственной философии Толстого, находятся между собой в от ношениях структурного равновесия и строго паритетной взаимодополнитель ности.
Однако реализация намеченного выше плана существенно усложняется двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что для наиболее ярких и самобыт ных представителей отечественной философской традиции (С.Н.Булгакова, Н.А.Бердяева, С.Л.Франка и т.д.) творчество Толстого чаще становилось пово дом для отдельных блестящих интуиций и филигранных критических замеча ний, чем предметом развернутого анализа, в то время как последний оказывал ся уделом значительно менее оригинальных в своих подходах и суждениях адептов толстовства (таких, как В.Н.Ильин, П.П.Николаев или А.К.Чертков), искренне усматривавших свою задачу в компилятивно-реферативном изложе нии толстовских идей и добросовестно ее выполнявших в рамках целого ряда апологетически ориентированных сочинений. А во-вторых, тем, что означен ные выше трактовки нравственно-религиозного учения Толстого носят пре имущественно предварительный характер, только в редких случаях обретая контуры завершенной исследовательской программы.
Так, к первой позиции из выявленной нами концептуальной триады отно сятся точки зрения тех, кто считает: искомое внутренне единство действитель но присуще религиозно-философским построениям Толстого, но достигается оно за счет того, что толстовское учение в целом, если следовать логике С.Л.Франка, «по своим посылкам, по своему духу и внутреннему смыслу есть необходимое и правильное моральное отражение религиозного жизнепонима ния» мыслителя3 (в силу чего именно последнее прежде всего заслуживает спе циального философского анализа).
В качестве отдельной разновидности данной позиции может рассматри ваться широко представленная в отечественной религиозной философии и, от части, богословии конца ХIХ – начала ХХ века тенденция идентифицировать толстовское учение как плод рациональной десакрализации вероучения и исто рического опыта христианства, внеконфессионально-космополитический «про тестантизм» (имеющий крайне мало общего с протестантизмом историческим) новоиспеченного религиозного реформатора или заведомая фальсификация христианской традиции (не что иное, как ересь с формально-канонической точ ки зрения). Иначе говоря, «система переделанного христианства» (Г.В.Флоровский) или «отвлеченное международное христианство без Христа» (Д.С.Мережковский), т.е. неизбежный результат сознательного искажения мыс лителем не только метафизического, но, в итоге, и этического смысла христи анского учения по причине вопиющей неквалифицированности толстовской эк зегетики.
В современном толстоведении данный подход находит свое частичное воплощение в работе Г.А.Попова «Лев Толстой о жизни и смерти. Проблемы жизни и смерти в религиозной философии Л.Н.Толстого»4, где творческое на следие Толстого реконструируется и осмысливается как сплав религиозного мировоззрения и духовного опыта.
Вторая позиция, напротив, иллюстрирует убежденность в том, что этика Толстого отнюдь не периферийна по отношению к его религиозной метафизике жизни. Более того, полагают сторонники подобной точки зрения, очевидная См.: Франк С.Л. Памяти Льва Толстого // Франк С.Л. Русское мировоззрение. – СПб.: Наука, 1996.
С. 452.
Попов Г.А. Лев Толстой о жизни и смерти. Проблема жизни и смерти в религиозной философии Л.Н.Толстого. – М.: Инфест, 2004.
идейная оригинальность, теоретическая ценность и универсальная культурно историческая значимость этико-нормативной программы Толстого особенно отчетливо проявляются на фоне методологической слабости, мировоззренче ской эклектичности и эвристической посредственности его теолого метафизических построений. Как подчеркивает Н.Я.Грот, «ошибки Толстого лежат не в области морали», т.е. нормативности, а в сфере ее обоснований, точ нее, их явной недостаточности, ввиду чего «в теоретическом отношении хри стианская мораль Толстого все-таки висит в воздухе»5, постепенно превращаясь в изолированную монотему его философствования. По этой причине в структу ре последнего неизбежно возникает очевидный дисбаланс, вызванный, соглас но предельно прозрачным формулировкам В.В.Зеньковского, гипертрофирова нием подчиняющего себе все и вся морального опыта мыслителя и рождающий «этический универсализм», на поверку оказывающийся «чистой тиранией» эти ки или крайним «абсолютированием морального начала»6. Природу этой пан моралистической узурпации С.Н.Булгаков склонен усматривать в подрыве трансцендентности теономных оснований человеческой нравственности и под мене их религиозным имманентизмом автономной морали. Тем самым толстов ство превращается в анклав чистого морализма, беспощадно ассимилирующего все без исключения интенции человеческого мышления и, как неизменно на стаивает Н.А.Бердяев, полностью нивелирующего неисчерпаемое ценностное разнообразие универсума.
Одним из оригинальных вариантов развития этой позиции в современном философском толстоведении служит концепция Е.Д.Мелешко, диссертацион ное и монографические исследования которой объединяются генеральной па См.: Грот Н.Я. Нравственные идеалы нашего времени. Фридрих Ницше и Лев Толстой // Русские мыслители о Льве Толстом. – Тула: Издательский дом «Ясная Поляна», 2002. С. 147.
См.: Зеньковский В.В. Проблема бессмертия у Л.Н.Толстого // Русские мыслители о Льве Толстом. – Тула: Издательский дом «Ясная Поляна», 2002. С.359;
Зеньковский В.В. История русской философии.
– Л.: ЭГО, 1991. Т. 1. Ч. 2. С. 201;
Зеньковский В.В. Л Толстой как мыслитель (К диалектике его идейных исканий) // Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. – М.: Республика, 1997. С. 303.
радигмой редукции всего тематического богатства религиозно-философского синтеза Толстого к обоснованию принципа непротивлении злому. И, наконец, третья, условно названная нами координационной, позиция получает свое наиболее последовательное выражение в серии статей А.А.Гусейнова, посвященных этике ненасилия.8 В ее императивно-ценностной основе автор усматривает архетипический инвариант абсолютной морали со вершенствующейся личности, основанием которого служит тождество нравст венного и абсолютного в пространстве индивидуально-ответственной деятель ности человека. Таким образом, резюмирует А.А.Гусейнов, «человек не имеет дела с иным абсолютным, кроме морали»9. Единственно же возможным ее со держанием являются «негативные поступки», детерминированные категориче ски-всеобщим запретом любых форм и проявлений насилия. Именно это непре ложное условие задает тот образ морали, который с максимальной точностью и целостностью воссоздает нравственно-религиозное жизнеучение Толстого.
Ввиду этого последнее представляет собой внутренне упорядоченную совокуп ность императивно-ценностного содержания фундаментальных нравственных запретов и способов их религиозно-философского обоснования. Единство этой теоретико-нормативной структуры задает категориальная ось: вера – Бог – не насилие, выступающая основным предметом реконструктивной и критической аналитики в статьях и выступлениях А.А.Гусейнова. Знакомство с предложен ной им исследовательской стратегией оказало решающее влияние на тематиза цию и концептуализацию исследовательского проекта, составившего теорети ческую и методологическую основу представленной диссертационной работы.
Напр.: Мелешко Е.Д. Философия непротивления Л.Н.Толстого. Систематическое учение и духовный опыт. – Тула: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н.Толстого, 1999;
Мелешко Е.Д. Христианская этика Л.Н.Толстого. – М.: Наука, 2006.
Напр.: Гусейнов А.А. Мораль и насилие // Вопросы философии, 1990, № 5;
Гусейнов А.А. Этика не насилия // Вопросы философии. 1992. № 3;
Гусейнов А.А. Понятие насилия и ненасилия // Вопросы философии, 1994, № 6;
Гусейнов А.А. Учение Л.Н.Толстого о непротивлении злу насилием // Свобод ная мысль, 1994, № 6;
Гусейнов А.А. Великие моралисты. – М., 1995;
Гусейнов А.А. Обоснование мо рали как проблема // Мораль и рациональность. – М., 1995;
Гусейнов А.А. Ненасилие как правда жиз ни // Опыт ненасилия в ХХ столетии. Социально-этические очерки. М., 1996;
Гусейнов А.А. Вера, Бог и ненасилие в учении Льва Толстого // Свободная мысль, 1997, № 7;
Гусейнов А.А. Понятие веры, бога и ненасилия в учении Л.Н. Толстого // Разум и экзистенция. – СПб., 1999 и др.
См.: Гусейнов А.А. Мораль и разум // Разум и экзистенция. – СПб.: РХГИ, 1999. С. 260.
Научная новизна исследования. Настоящая диссертационная работа представляет собой первый в отечественном философском толстоведении опыт комплексного анализа нравственно-религиозного учения Толстого посредством выявления характера соотношения его теоретического содержания и норматив ного смысла. Тем самым в рамках диссертации последовательно реализуется качественно новый подход к исследованию философского творчества великого русского писателя и создаются необходимые методологические условия и ло гические предпосылки для его целостной реконструкции, систематического из ложения и типологической квалификации. Таким образом, теоретическая но визна диссертационной работы прежде всего заключается в формировании ана литической модели исследования этико-философских систем, изначально ори ентированных на нормативное фиксирование и конкретно-жизненную реализа цию их фундаментальных императивов, а также в демонстрации возможностей ее продуктивного использования на примере изучения этико-нормативной про граммы Толстого.
В фокусе диссертационного анализа находятся такие ключевые мотивы моральной рефлексии и философского мышления Толстого, как постижение подлинного смысла человеческого существования, придающего жизни людей всевременной статус универсального единства в абсолюте, и обнаружение аде кватной формы теоретико-рациональной репрезентации и императивно ценностной реализации содержания искомых смысложизненных истин. В ходе осмысления экзистенциально-мировоззренческих истоков и характера послед них автором предложен вариант объяснения свойственного толстовскому рас суждению способа соотнесения его теоретического и нормативного компонен тов, коим выступает метод «разумной веры». Новизна авторского подхода к ис следованию духовного наследия мыслителя состоит также в тематизации и специальном анализе его антропологических воззрений в качестве одного из важнейших источников формирования его ключевых этико-нормативных уста новок.
Особенности толстовской версии рационализации морали в ее корреля ции с поисками основ «истинной религии» концептуализированы в диссерта ционной работе посредством обращения к кантовской модели обоснования ав тономной этики в качестве квинтэссенции «религии в пределах только разума».
Проведение этой историко-философской параллели позволяет обнаружить не только глубокое духовное родство позиций обоих мыслителей, но и бесспор ную оригинальность толстовской моралистики, не позволяющую редуцировать последнюю ни к кантовскому, ни к какому бы то ни было иному варианту ут верждения абсолютного статуса нравственности. Одновременно в диссертации проводится терминологическая идентификация используемого Толстым языка рассуждений о природе, нормативной обязательности и механизмах функцио нирования морали.
Хрестоматийное для толстоведческой литературы освещение полемики вокруг идеи ненасилия конкретизируется автором посредством последователь ного введения в ее канву четырех тематически объединенных историко философских экскурсов, посвященных таким ведущим представителям тради ции философской критики толстовского учения о непротивлении злу насилием, как В.С.Соловьев, Н.Ф.Федоров, Н.А.Бердяев и И.А.Ильин (попутно заметим, что фигура Н.Ф.Федорова в этом качестве привлекается автором диссертации впервые). Существенным аспектом новизны исследовательского подхода к данной теме является ее рассмотрение в форме отсроченного заочного диалога, который ведет Толстой со своими непримиримыми обличителями, неизменно демонстрируя весьма глубокую осведомленность в отношении ключевых идей ных установок и теоретических принципов последних. Подобный прием позво ляет системно представить содержательную и логическую структуру аргумен тации как сторонников, так и противников использования силы в качестве средства пресечения или предотвращения зла, заложив тем самым критериаль ную основу объективной оценки степени убедительности фундаментальных полемических доводов оппонентов Толстого, а также его ответных «контркри тических» тезисов.
Вполне самостоятельным вкладом в традиционную для российского тол стоведения дискуссию вокруг нормативной составляющей толстовского жизне учения представляется также внесение существенных теоретических корректи вов в привычную интерпретацию императивного соотношения принципа не противления злу насилием и закона любви в контексте нравственно религиозных построений мыслителя. Так утверждения об их фактическом нор мативном тождестве автор предлагает заменить формулой: заповедь непротив ления есть не иная ипостась, а именно «императивный минимум» закона люб ви.
При этом метафизическая и этическая сущность последнего осмыслива ются в диссертации сквозь призму центральной для этического мышления Тол стого оппозиции нормы и идеала, которая, в свою очередь, обнаруживает в ос новании извечную дилемму свободы и необходимости. Данное обстоятельство привносит в канву диссертационного исследования дополнительную научную новизну, заключающуюся в осуществлении концептуальной реконструкции и контекстуального анализа различных уровней толстовского понимания про блемы свободы воли. Такой исследовательский ракурс позволяет обнаружить безосновательность предъявляемых Толстому обвинений в философском диле тантизме и увидеть в его лице не только яркого моралиста-проповедника, но и самобытного мыслителя, способного к оригинальному решению фундамен тальных этико-философских проблем.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Основные теоретические результаты настоящей диссертационной работы могут представ лять определенный интерес для исследователей, преобладающей сферой при ложения познавательных усилий которых является логическая реконструкция и историко-философская квалификация широких моралистических программ, или этиков, склонных использовать профессионально отрефлексированные мо дели моралистики в качестве необходимых предпосылок для постановки и ре шения фундаментальных проблем нравственной философии. Вместе с тем, ре зультаты исследования позволяют создать концептуальную базу для анализа типов соотношения теоретических и нормативных компонентов в рамках тра диционного дискурса перфекционистски ориентированных моралистических систем.
Полученные в ходе исследования результаты и апробированные методики их получения могут также использоваться в качестве теоретической базы и ме тодологического инструментария для осмысления и разрешения конкретных дилемм нравственного сознания и коллизий морального опыта, круг которых составляют вопросы мотивации и пределов возможного духовно-нравственного совершенствования личности, допустимости использования силы в борьбе со злом и организации социальной жизни, определения теоретического содержа ния концепта свободы воли и границ его практической применимости для объ яснения индивидуально-ответственного поведения разумных существ, а также характеристики способов обоснования абсолютной моральной императивности.
Помимо этого, теоретические результаты диссертационного исследования могут оказаться востребованными историками философии в целях уточнения, углубления и систематики сложившейся тематической и оценочной мозаично сти представлений о характере, структурной композиции и содержании нравст венно-религиозного жизнеучения Толстого и идентификации идейного насле дия великого русского мыслителя в рамках отечественной и европейской тра диций в истории духовной культуры.
Практическая ценность результатов диссертационной работы определяет ся открываемыми возможностями широкого обращения к ним в процессе раз работки и преподавания курсов этики и других дисциплин философского цик ла, прежде всего, таких, как «История философии» и «История этических уче ний», а также в ходе предметной дифференциации и концептуализации содер жания ряда курсов в рамках образовательного направления (специальности) «Прикладная этика», постепенно входящего в практику классического гумани тарного образования современных российских ВУЗов.
Некоторые результаты диссертационного исследования при наличии оп ределенных предпосылок и необходимой смысловой адаптации способны стать необходимым провокативным материалом для организации широкой общест венно-публицистической дискуссии, эвристически продуктивной в условиях становления идеологической стратегии развития духовной культуры современ ной России.
Положения, выносимые на защиту:
1. Нравственно-религиозное учение Толстого представляет собой уникальный синтез философской критики, религиозного опыта и моральной рефлексии великого русского писателя, экзистенциально инициированный фундаментальным смысложизненным вопрошанием и методологически консо лидированный генеральным принципом «разумной веры».
2. Определяющим основанием этико-философских построений Тол стого является его имперсоналистическая антропология. Она создает необхо димые теоретические предпосылки для конструирования образа субъекта мора ли как совершенствующейся в обретении предельной универсальности лично сти, преодолевающей эмпирическую дискретность «животного» я и сознатель но устремленной к окончательной интеграции своего духовного существа в аб солютное единство Всего.
3. Аутентичная архитектоника толстовского философствования все цело детерминирована внутренней потребностью мыслителя в создании уни версального духовно-практического жизнеучения, демонстрирующего наиболее экзистенциально достоверный и рационально безупречный вариант соотноше ния теоретического объяснения жизни и ее императивно-ценностной регламен тации. Продуктом этой исходной интенции становится нравственно религиозное учение Толстого, структуру которого задает равновесное единство метафизики жизни как общемировоззренческого контекста ее смыслополагания и этики любви как нормативной стратегии индивидуально-ответственного че ловеческого существования.
4. Главная функция концепции «истинной религии» в рамках религи озно-философского синтеза Толстого состоит в обосновании и утверждении аб солютного статуса нравственности в качестве безусловной нормативно ценностной автаркии всеобщего морального законодательства.
5. Внутренняя целостность жизнеучения Толстого наиболее ярко об наруживает себя в определении и соотнесении основных понятий его этико философского рассуждения. Системообразующим ядром последнего служит категория блага, формирующая внутреннее единство логически упорядоченной совокупности коррелятивных пар ключевых этических понятий, посредством которых содержательно выражаются и терминологически фиксируются фунда ментальные ценностные оппозиции «истинного» (позитивного) и «ложного» (негативного) в структуре морального сознания и поведения людей.
6. Реконструкция и анализ толстовской интерпретации императивно ценностного механизма функционирования морали позволяют установить как ее глубокую идейную укорененность в традициях европейского рационализма (преимущественно в его сократической и просветительской версиях), так и концептуальную нередуцируемость толстовского способа рационализации нравственной жизни ни к одному из существующих историко-философских прецедентов.
7. Соотношение понятий зла и насилия составляет одну из наиболее принципиальных категориальных диспозиций нравственно-религиозной фило софии Толстого. Вопреки безраздельно господствующему в отечественном эти ко-философском дискурсе мнению о тождественности содержания указанных понятий в их толстовской трактовке следует признать: насилие как любое воз действие на чужую волю, совершаемое вопреки ее согласию и подкрепленное прямым или косвенным использованием силы, есть не эквивалент зла как тако вого, а внешняя эмпирическая визуализация зла и, одновременно, главный ин струмент его жизненно-практической актуализации.
8. Толстовская критика теории и практики насилия обнаруживает три основных уровня его этико-философской дискредитации: во-первых, в качестве морально-психологической девиации индивидуально-ответственного поведе ния;
во-вторых, в качестве инструмента социальной организации и движущей силы исторического развития и, наконец, в-третьих, в качестве онтологического парадокса единства воли. В результате безусловный отказ от насилия становит ся для Толстого не только аксиологической аксиомой и логической необходи мостью, но и базовым принципом его этико-нормативной программы, выступая в форме императива непротивления злу насилием. Содержание последнего сво дится к абсолютному запрету всякого насилия, т.е. любого способа заставления чужой воли, как акта, направленного на инициирование поступка, заведомо идущего вразрез с подлинным «хотением» субъекта, на которого оказывается подобное силовое воздействие.
9. Специальный анализ этико-философской полемики вокруг идеи не противления показывает, что наибольшей теоретической ценностью обладают критические доводы таких ведущих представителей русской религиозной фи лософии конца ХIХ – первой половины ХХ века, как В.С.Соловьев, Н.Ф.Федоров, Н.А.Бердяев и И.А.Ильин. Логическая реконструкция их фунда ментальных аргументов позволяет выделить среди них три основополагающих способа опровержения толстовских доказательств необходимости последова тельного отказа от использования насилия: «аргумент бегства от зла», «аргу мент целесообразности» и «аргумент невинной жертвы». Однако их системати ческий характер, концептуально-методологическое единство и несомненная убедительная сила отнюдь не являются бесспорным гарантом той теоретиче ской окончательности и мировоззренческой непререкаемости выводов, на кото рую неизменно претендуют оппоненты доктрины ненасилия.
10. Идея бесконечного духовно-нравственного самосовершенствования служит у Толстого органичным этико-нормативным отражением его экзистен циальных исканий и моральной рефлексии. При этом главный парадокс тол стовской версии нравственно-религиозного перфекционизма заключается в том, что, согласно логике мыслителя, мотивированное исключительно морали стическими соображениями духовное движение совершенствующегося инди вида неизбежно направлено к утрате им своей автономной субъектности, т.е.
выводит его за пределы морали как сферы индивидуально-ответственного по ведения.
11. Основными интерпретационными контекстами концепта христиан ской любви в рамках нравственно-религиозного жизнеучения Толстого являют ся: экзистенциально-психологический, этико-нормативный и универсально онтологический. Их преемственностью достигается конкретное тождество эти ческого и метафизического содержания закона любви. Его «императивным ми нимумом» выступает заповедь непротивления, полнота нормативного содержа ния находит свое выражение в формуле «высшего закона взаимного служения», а ценностно-нормативный максимум раскрывается в идеале абсолютного со вершенства или совершенства в Абсолюте. В итоге закон любви не только идентифицируется Толстым как фундаментальная этическая парадигма христи анства, но и позиционируется в качестве эталона самой моральной нормативно сти как таковой. Главным условием реализационной эффективности закона любви служит полное самоотречение, а единственным способом практического осуществления – сознательное со-участие в непрерывном процессе духовно нравственного совершенствования. Содержание его основных стадий задает универсальный алгоритм эволюции индивида от его «духовного рождения» из низшей «животной личности» до момента окончательного слияния его высшего «разумного сознания» с бесконечной универсальностью Всего.
12. Ключевой для морального сознания и этического рассуждения Тол стого структурой является дилемма нормы (закона) и идеала, в основании кото рой обнаруживается более глубокая теоретико-нормативная оппозиция необхо димости и свободы. Именно эта фундаментальная антиномия оказывается на деле центральной коллизией религиозно-философского синтеза мыслителя. В своем интуитивном стремлении к ее окончательному снятию Толстой разраба тывает оригинальную концепцию свободы, в рамках которой посредством ото ждествления содержания и формы всеобщего морального законодательства, т.е.
наполнения его строго императивной формы свободным содержанием беско нечной устремленности к абсолютному совершенству, подлинная этика закона обретает смысл метафизики свободы.
Апробация результатов исследования осуществлялась в ходе публикации научных работ, общим объемом 104,86 п.л.;
в ходе выступления на теоретическом семинаре сектора этики Ин ститута философии РАН (16 сентября 2008 г.) с докладом на тему: «Критика учения Л.Н.Толстого о непротивлении злу насилием в отечественной религиоз но-философской мысли конца ХIХ – начала ХХ вв.: три основных аргумента» и его последующего обсуждения;
в ходе выступлений на 4 международных и 11 всероссийских, ре гиональных и межвузовских научных конференциях;
в ходе участия в международных образовательных и исследователь ских проектах («Развитие этического образования в высшей школе» и «История понятий «персональности» в русской философской и политической мысли») и публикаций по итогам проделанной в рамках указанных проектов работы;
в ходе разработки учебно-методического комплекса в рамках под готовки магистерских программ направления «Прикладная этика» (МГУ им.
М.В.Ломоносова) по дисциплине «Насилие и ненасилие».
Диссертация обсуждена на заседании сектора этики Института филосо фии РАН в декабре 2008 г. и рекомендована к защите.
Структура диссертационного исследования. Диссертация состоит из Введения, четырех глав, включающих в себя двенадцать параграфов, Заключе ния и библиографического списка, содержащего триста пятьдесят наименова ний, а также девяти рисунков и двух таблиц, иллюстрирующих, систематизи рующих и поясняющих содержание основных разделов диссертационной рабо ты. В заключительном параграфе третьей главы диссертационной работы по мещены относительно самостоятельные историко-философские экскурсы, по священные критике толстовского учения о непротивлении злу насилием в тру дах В.С.Соловьева, Н.Ф.Федорова, Н.А.Бердяева и И.А.Ильина.
Основное содержание работы
Во Введении обосновываются актуальность и новизна темы, выявляются объект и предмет исследования, определяются его цели, задачи и методологи ческие основания, дается систематический обзор анализируемых источников, устанавливается степень разработанности проблематики диссертации, форму лируются основные положения, выносимые на защиту, раскрывается теорети ческая и практическая значимость наиболее существенных результатов диссер тационной работы, и указываются важнейшие способы их апробации.
В первой главе «Основы религиозно-философского жизнепонимания Л.Н.Толстого» предпринимается попытка обнаружить и систематически пред ставить весь спектр экзистенциально-психологических и идейных источников мировоззрения великого русского писателя, а также поэтапно проследить эво люцию его религиозных убеждений и нравственно-философских представле ний.
Первый параграф «Пути постижения смысла жизни: разум и вера» по священ выявлению и исследованию основных мотиваций и магистральных на правлений смысложизненных исканий Толстого. На фоне драматичных колли зий пережитого мыслителем духовного кризиса наиболее отчетливо обнаружи ваются истоки и специфика толстовской стратегии преодоления извечного конфликта разума и веры. Ее ключевая ценностно-познавательная установка заключается в том, что вера одновременно служит основанием и границей ра зума, причем представляет собой такой его предел, который неизбежно уста навливается самим разумом и может быть воспринят человеком только со сто роны разума. Тем самым предложенная Толстым универсально внеконфессиональная интерпретация веры исключает привычную атрибутику ее гносеологической ущербности и придает ей синтетическую форму «разум ной веры».
Подобная вера по определению не предполагает итого предмета, кроме истины. Вариативность допустима здесь лишь в выборе предпочтительного способа ее истолкования: сугубо гносеологического или аксиологического.
Толстой же выходит за рамки этой классической диспозиции и обнаруживает «третий» путь – путь отождествления истины и блага, достижимого только в рамках паритетного альянса разума и веры. Их искомая гармония является у Толстого прямым следствием глубокой убежденности привыкшего последова тельно мыслить человека в логической достоверности и экзистенциальной не обходимости добровольного самоподчинения определенной совокупности аб солютных императивно-ценностных принципов. Эта убежденность придает толстовскому жизнепониманию характер симметричной по своей структурной конфигурации концепции смысла жизни, интегрирующей две, по сути, взаимо исключающие интенции: жизнеотрицание и жизнеутверждение. Между тем первое есть неотъемлемое условие второго, а именно, последовательная дис кредитация «ложной (животной) жизни» отдельных индивидов во имя оконча тельного утверждения высшей ценности жизни «истинной» как всеобщего еди нения в Абсолюте.
Таким образом, «разумная вера» делает человека способным, ясно осоз навая всю ограниченность и несовершенство своего наличного бытия, действо вать так, будто он является субстанциальным носителем подлинного смысло образующего начала, телеологически предшествующего его эмпирическому существованию и всецело подчиняющего его деятельность универсальной мо ральной нормативности. Иными словами, «разумная вера» оказывается для Толстого методом критики и апологии жизни одновременно. Подобное сочета ние придает его метафизическим построениям характер внутренне обусловлен ного равновесия пессимистических и оптимистических тенденций, провоци рующего, в свою очередь, крайнюю неоднозначность оценок мировоззрения мыслителя в целом.
Во втором параграфе «Особенности антропологических представлений Л.Н.Толстого» предметом анализа выступает толстовское учение о человеке, которое является одной из наиболее парадоксальных и наименее изученных со ставляющих философского наследия мыслителя. В центре его антропологиче ской концепции находится ключевая дихотомия эмпирической дискретности «животной личности» и духовной универсальности «разумного сознания». Она задает общий вектор ментальной эволюции любого разумного существа, неиз бежно движущегося по направлению к окончательному преодолению химерич ности самодовлеющего «я» и максимально полной ассимиляции последнего бесконечным единством Всего.
Этот отчетливый имперсоналистический лейтмотив религиозно философских исканий Толстого объясняет не только предельный альтруизм его моралистики, но и важнейшие особенности интерпретации мыслителем про блемы бессмертия. Последняя получает у Толстого оформление в виде сле дующей зависимости: только ценой утраты самой субъектности как идентично сти отдельного «я» может быть достигнута та безусловная подлинность челове ческого существования, которая и является искомым эквивалентом бессмертия или, согласно аутентичной толстовской терминологии, «истинной жизни».
Очевидный парадокс подобных рассуждений Толстого об «истинной жизни» состоит в том, что в рамках создаваемой им модели бытия человеку ни когда не удастся оказаться в одной реальности с вечностью, сохранив психоло гически необходимую возможность оценить все преимущества своего положе ния, поскольку вечность должна неизбежно растворить любую индивидуаль ность в безразличной бесконечности универсума. В этом заключен по настоящему трагический пафос имперсоналистической антропологии Толстого.
Инициированное искренним стремлением к укоренению человеческой лично сти в абсолютной субстанциальности бытия философское мышление писателя оказывается вынужденным ради достижения поставленной цели отказать самой личности в праве на суверенное существование. Вместе с тем, именно антропо логические воззрения Толстого, фактически дезавуирующие краеугольную для моралиста идею самодостаточности ответственно действующего свободного индивида, служат одним из определяющих теоретических начал всех этико нормативных построений мыслителя.
В третьем параграфе «Истоки и характер религиозной философии Л.Н.Толстого. Метафизика и этика» раскрывается природа и выявляются ха рактерные черты религиозно-философского синтеза Толстого, а также пред принимается попытка установить принцип соотношения в нем метафизической и этической составляющих. Следует заметить, что последняя задача отнюдь не подменяет основной цели диссертационного исследования в целом, ибо пред полагает анализ вполне самостоятельной методологической проблемы: как ми ровоззренческие приоритеты философа морали отражаются на содержании его этико-нормативного жизнеучения и нуждается ли оно вообще в метафизиче ском фундаменте?
В процессе рассмотрения конкретно-жизненных и религиозно философских оснований толстовского жизнепонимания обнаруживается, что их следует интерпретировать не в качестве концептуально эклектичных продуктов ряда внешних, независимых друг от друга идейных влияний, а в виде хроноло гической последовательности четырех внутренне взаимосвязанных по своему содержанию этапов становления нравственно-религиозного самосознания Тол стого, обнаруживающих очевидную преемственность его общих мировоззрен ческих установок. Так, безусловно доминирующим источником толстовского философствования может быть признана напряженная танатологическая реф лексия, нашедшая свое выражение как в художественном, так и в философско публицистическом творчестве писателя. Именно тема смерти консолидирует содержание первого – «экзистенциального» – этапа формирования его религи озно-философского миросозерцания. Центральной проблемой второго – «гер меневтического» – этапа развития толстовского жизнепонимания становится последовательное гносеологическое и аксиологическое обоснование метода «разумной веры». При этом если итогом первого этапа оказалось экзистенци ально обусловленное ограничение разума в пользу веры, то второй завершился безоговорочным признанием этико-эпистемологической необходимости уста новления максимально четких рациональных критериев и пределов веры. Тре тий – «метафизический» – этап становления «нового жизнепонимания» мысли теля является периодом метафизической концептуализации проблемы жизни как осмысленного, т.е. рационально удостоверенного и ценностно оправданно го, существования внутренне эволюционирующего от низшего (животного) к высшему (духовному) сознанию индивида. И, наконец, внутри четвертого (ито гового) – собственно «этического» – этапа формирования толстовского жизне учения, анализ содержания которого определяет проблематику всех последую щих разделов диссертационной работы, можно условно выделить четыре отно сительно самостоятельные фазы формирования этико-нормативной программы Толстого: фазу целеполагания или определения направленности морального прогресса;
фазу критического осмысления оснований морали посредством вы яснения ее сущностного соотношения с религией;
фазу нормативного оформле ния и утверждения принципа непротивления злу насилием в качестве безуслов ной поведенческой парадигмы и императивной квинтэссенции закона любви и, наконец, заключительную фазу общей категориальной систематики нравствен но-религиозных представлений писателя.
В целом же проведенный анализ истоков, содержания и возможностей структурирования религиозно-философских построений Толстого позволяет, вопреки устойчиво укоренившимся не только в общественном мнении, но и в толстоведческой литературе стереотипам сформулировать и аргументировать фундаментально значимый вывод о теоретической состоятельности, идейной оригинальности и композиционной консолидированности феномена толстов ской философии, представляющей собой внутренне целостное, равновесное и систематическое единство метафизики жизни и этики любви как неотъемлемых составляющих нравственно-религиозного учения мыслителя. Таким образом, при характеристике структурной композиции жизнеучений подобного типа следует отказаться от привычной схемы, выражающей соотношение их метафи зического и этического компонентов как прямую зависимость теоретических посылок и императивно-ценностных выводов. Этико-нормативная программа Толстого вполне концептуально самодостаточна и нуждается скорее не в мета физическом фундаменте, а в общемировоззренческой картине мира, создающей необходимый теоретический контекст толстовской моралистики. Это обстоя тельство, в свою очередь, исключает периферийность теоретического содержа ния нравственно-религиозного учения Толстого по отношению к его норматив ным принципам.
Во второй главе «Теоретическое содержание нравственно религиозного учения Л.Н.Толстого» контекстуально прослеживаются и кон цептуально сопоставляются наиболее характерные для мыслителя терминоло гические конструкции, способы словоупотребления и приемы аргументации, используемые им в ходе рассуждений о природе, нормативной обязательности и императивно-ценностных механизмах функционирования морали. В резуль тате данная глава оказывается опытом авторской реконструкции логической структуры философского мышления писателя и систематики категориально понятийного языка толстовской моралистики.
Основу содержания первого параграфа «Проблема обоснования морали:
религия и нравственность» составляет всестороннее рассмотрение предложен ной мыслителем модели «истинной религии», осуществляемое на фоне парал лельно проводимого сравнительного анализа толстовского и кантовского спо собов истолкования соотношения религии и нравственности. Главным выводом данного раздела диссертационной работы становится утвержпоказывает дение о том, что системообразующим ядром толстовской версии «истинной религии» служит принципиальная ориентированность человека на исполнение безуслов ных моральных обязанностей, в силу чего как метафизическое, так и норматив ное содержание подобной религиозной доктрины неизбежно эквивалентно все общности морального закона. Говоря иначе, в рамках «истинной религии» ра зум говорит от имени Бога на универсальном языке морали. Это делает невоз можным редукцию положений «истинной религии» к какой-либо исторически конкретной конфессиональности, ибо в отношении человека как свободно дей ствующего разумного существа «истинная религия» и есть сама мораль в ее аб солютном субстанциальном состоянии. Таким образом, рожденный в недрах традиции европейского рационализма (преимущественно, его просветительской и кантовской версий) концепт «истинной религии» получает в нравственно религиозных построениях Толстого статус наиболее приемлемой формы пре зентации идеи абсолютной морали, полностью не сводимой ни к одному из из вестных вариантов утверждения автономии человеческой нравственности.
Параграф второй «Система основных категорий этики Л.Н.Толстого» непосредственно посвящен изучению языка религиозно-философских трактатов мыслителя, т.е. особенностей употребления, дефинирования и взаимосоотнесе ния ключевых понятий в контексте нравственно-религиозных рассуждений Толстого. Анализ их терминологической специфики имеет своей целью не только определение того круга ключевых категорий, которые составляют поня тийный каркас толстовского философствования, но и выявление их культурно исторических истоков, равно как и смысловых аналогий, допустимых в рамках ведущих традиций отечественной и мировой моралистики.
Проведенное исследование показывает, что толстовской манере рассужде ния объективно чужда любая схематизированная категориальная полярность языка классической философской этики, будь то глобальная оценочная дихото мия добра и зла или аксиологический антагонизм совершенства и несовершен ства. Ее геометрически эквивалентной моделью может служить окружность, задающая тавтологичность (герменевтический круг) преобладающей стилисти ки толстовских определений фундаментальных моральных категорий. При этом к концентрической форме явно тяготеют как их определения, так и сама струк турная организация используемого мыслителем категориально-понятийного аппарата. Наиболее показательным примером тому может служить соотноше ние центральных категорий этического учения Толстого – «жизнь», «благо», «любовь» и «Бог». В этой концентрической категориальной системе особую роль «медиатора» играет понятие блага, которое и обеспечивает их логическую и смысловую корреляцию.
Формально такая категориальная конструкция может быть представлена в виде строго упорядоченной совокупности жестко заданных пар оппозиционных понятий, которые содержательно выражают и терминологически фиксируют базовые ценностно-нормативные дилеммы «истинности» (позитивности) и «ложности» (негативности) в сфере морального сознания и нравственной дея тельности людей (например, «истинная жизнь» – «ложная жизнь» и т.п.). По добные категориальные ряды позволяют Толстому наиболее наглядно офор мить и убедительно представить свое понимание императивно-ценностной сущности морали как свободного от любых внешних заставляющих воздейст вий механизма рационально обусловленного выбора основных целей, норма тивных стандартов и критериев оценки собственного индивидуально ответственного поведения.
В третьем параграфе «Императивно-ценностный механизм функциони рования морали в нравственной философии Л.Н.Толстого» завершается анализ теоретических оснований нравственно-религиозного учения мыслителя. Глав ным предметом критики становятся его рассуждения о возможностях и преде лах последовательной рационализации морали, которые составляют концепту альную базу толстовского объяснения принципов ее императивно-ценностного функционирования.
К основным признакам толстовской модели моральной рациональности относятся ее смысложизненная интенциональность, гносеологический синтез разума и веры, метафизический универсализм и этический абсолютизм. Неотъ емлемыми элементами этого теоретико-нормативного образования являются также внутренне противоречивая концепция зла, наиболее отчетливо отражаю щая амбивалентность толстовского рационализма, и учение о свободе как сво боде в истине или в ее самостоятельном рационально поиске.
Фундаментальным методологическим принципом, поддерживающим це лостность толстовских представлений о наиболее эффективном механизме функционирования человеческой нравственности, служит этический рациона лизм или «рационалистический морализм»10. Он придает свойственному мыс лителю способу рассуждения о природе морального выбора черты сократиче ского интеллектуализма и, отчасти, просветительского культа разума, создавая теоретические предпосылки для традиционной трактовки нравственно религиозного учения Толстого в качестве очередной историко-философской редакции классического рационализма (от Сократа до Канта). Между тем, при более внимательном рассмотрении становится очевидным, что подобное впе чатление требует весьма существенных уточнений, ибо толстовский рациона лизм обнаруживает, с одной стороны, неординарное стремление к преодолению монополии разума в морали, т.е. проецированию критических полномочий практического разума в область его собственных оснований, а, с другой, – яв ную склонность в ряде ситуаций последовательно квалифицировать моральный поступок как «негативный» поведенческий акт, нравственная ценность которо го состоит в воздержании от «дурного» деяния или «неделании», а не в совер шении некоего позитивно опредмеченного действия, демонстрирующего соот ветствие поведения субъекта требованиям морального законодательства.
Третья глава «Учение Л.Н.Толстого о непротивлении злу насилием» посвящена анализу идейных истоков, императивного содержания и способов аргументирования принципа непротивления злу насилием в контексте этико нормативной программы мыслителя, а также оценке степени убедительности последних на фоне их систематической критики в трудах ведущих представи Специальному анализу истоков и особенностей толстовского рационализма посвящена кандидатская диссер тация соискателя. См.: Клюзова М.Л. Этический рационализм Л.Н.Толстого / Клюзова М.Л. Автореф. … дисс.
канд. филос. наук. – М.: ИФ РАН, 2000.
телей отечественной религиозно-философской мысли конца ХIХ – начала ХХ века.
Центром проблематики первого параграфа «Природа насилия и его куль турно-исторические формы. Соотношение понятий зла и насилия в нравст венно-религиозной философии Л.Н.Толстого» является вопрос о теоретической состоятельности господствующей в отечественной толстоведческой литературе тенденции категориального отождествления зла и насилия в структуре этико философского рассуждения мыслителя. Для решения этой задачи в рамках дан ного параграфа осуществляется комплексный логико-герменевтический анализ основных способов дефинирования понятия «насилие» в религиозно философских текстах Толстого и соотнесение полученных вариантов определе ний с наиболее характерными для мыслителя суждениями о сущности зла.
Главным итогом проведенного исследования становится вывод о том, что насилие, в понимании Толстого, не аналог и не первопричина зла, а его эмпи рическая очевидность и, одновременно, средство его жизненно-практической реализации. Именно посредством силового заставляющего воздействия на чу жую, т.е. внешнюю по отношению к собственной, волю, уверен Толстой, объ ективируется внутренняя потенциальность зла в человеческой природе, и соз даются необходимые условия для легитимизации его позиций в пространстве социально-исторического бытия людей.
В ходе выяснения отношения мыслителя к феноменологии насилия про водится сопоставление предложенной мыслителем классификации видов наси лия и его основных культурно-исторических форм. Результаты анализа позво ляют утверждать, что толстовская критика насилия носит последовательно мо ралистический характер, исключающий любые прагматически обусловленные допущения и привычные соображения в пользу социально-исторической целе сообразности или ситуативно-психологической неизбежности использования насилия в качестве средства как пресечения, так и предотвращения зла.
Во втором параграфе «Непротивление как этико-нормативная про грамма: исходные принципы и способы аргументации» выявляются и анализи руются основные этапы терминологического и нормативного оформления тре бования непротивления злу насилием в этико-философских, богословских и публицистических сочинениях Толстого. В процессе их целенаправленного прочтения обнаруживаются пять концептуально неоднородных формул импе ратива ненасилия, к числу которых следует отнести саму четвертую заповедь Нагорной проповеди Христа (Мф. 5:38-42), «золотое правило» нравственности, принцип «не-делания», заповедь «не убий» (Исх. 20:13), а также, в ряде случа ев, – евангельскую заповедь милосердной любви (Лк. 6:36).
Самому пристальному рассмотрению в рамках данного параграфа под вергается толстовское осмысление соотношения морфологии насилия и спосо бов аргументации необходимости категорического запрета на его использова ние в качестве нравственно допустимого средства пресечения или предотвра щения зла или объективно необходимого инструмента организации социальной жизни. Так, Толстой склонен интерпретировать насилие как автономный инди видуально-волевой акт (поступок) или угрозу его осуществления, как средство «устроения» совместной жизни людей или способ разрешения противоречий между ними и, наконец, как узурпацию свободы воли в масштабе универсума в целом. При этом комплекс аргументационных приемов, используемых мысли телем для доказательства необходимости отказа от практики использования си лы в первых двух случаях практически идентичен, включая такие ключевые до воды, как «аргумент большего зла», «аргумент неэффективности насилия», «ар гумент эксперта или судьи», «аргумент счастья» («эвдемонистический аргу мент»), «аргумент свободы», «аргумент целесообразности» и др., в то время как в третьем – рассуждения Толстого могут быть сведены к «аргументу онтологи ческой абсурдности насилия» в условиях универсального единства воли. С уче том этих различий в структуре параграфа последовательно раскрываются три ключевые сюжетные линии, позволяющие обнаружить и критически проанали зировать демонстрируемые Толстым способы аргументации абсолютного отка за от насилия: насилия как очевидной морально-психологической аномалии ин дивидуально-ответственного поведения, насилия как недопустимого компро мисса нравственного сознания и общественно-исторической необходимости и, наконец, насилия как онтологического казуса воли. В итоге удается установить, что идея непротивления в своем предельно широком выражении раскрывается Толстым в двух ее содержательных ипостасях: общемировоззренческой – как истина, способная придать человеческой жизни подлинный смысл и свидетель ствовать о ее аксиологической достоверности;
и нормативно-этической – как императив, задающий фундаментальные ценностные ориентиры и конкретные алгоритмы человеческого поведения.
Третий параграф «Критика идеи ненасилия в отечественной общест венно-философской мысли конца ХIХ – начала ХХ века» имеет дополнительную внутреннюю рубрикацию и структурно строится как последовательность четы рех историко-философских экскурсов, объединенных единой тематикой и ме тодикой исследования ведущих систематически консолидированных моделей критики учения Толстого о непротивлении злу насилием в трудах таких вы дающихся представителей русской религиозной философии рубежа ХIХ-ХХ столетий, как В.С.Соловьев, Н.Ф.Федоров, Н.А.Бердяев и И.А.Ильин. В ходе проведенного анализа выясняется, что общую канву их полемических доводов составляют три ключевых аргумента, направленных против непротивленческой доктрины Толстого.
Первый из них – «аргумент бегства от зла» – является теоретически ис ходной установкой философской критики идеи непротивления и сводится к же сткому обличению идеи непротивления как закономерного следствия этически неверного понимания Толстым природы зла и неоправданного игнорирования им онтологической реальности, реализационной многоликости и действитель ной силы зла в мире. Наличие последней, по единодушному мнению оппонен тов Толстого, является наиболее прочным основанием нравственной обязанно сти адекватного, т.е. силового (на-сильственного), противодействия злу. Только такая сознательная поведенческая стратегия позволяет избежать морально не допустимой и психологически девиантной пассивности в отношении зла, чре ватой в своем крайнем выражении его безраздельным внутренним приятием («самопреданием злу»), а также угрозой прямого попустительства или преступ ного пособничества злонамеренным действиям кого-либо.
Второй – «аргумент целесообразности» – служит логически необходи мым связующим звеном между первым и третьим аргументами. Его содержа ние может быть в конечном итоге редуцировано к классической коллизии целей и средств, т.е. предполагает общую этическую квалификацию насилия (при ус ловии исходного признания сущностной нравственной негативности насилия как такового) в качестве объективно детерминированного социально историческими или житейско-психологическими причинами средства противо действия злу в случаях его пресечения или предотвращения. Допустимость ис пользования подобного средства, бесспорно, ограничена исключительностью ситуаций и диктуется обнаружением в них явной неэффективности всех иных средств борьбы со злом, а легитимность выбора в пользу данного средства – напрямую обусловлена характером и степенью значимости декларируемой са мим агентом насилия или его окружением цели.
В качестве третьего аргумента следует рассматривать так называемый «аргумент жертвы». В более широком смысле данный аргумент, который мож но также сформулировать как «аргумент третьего лица», представляет собой конституирование безусловных преференций жертвы в деле защиты от любых насильственных посягательств и является сквозным доводом в рассуждениях практически всех оппонентов непротивленческой парадигмы. Исходя из само очевидности единственно возможной в подобном случае для любого нормаль ного человеческого существа ценностно-поведенческой установки, критики Толстого неизменно обвиняют его в недопустимой и даже вовсе необъяснимой морально-психологической индифферентности отношения к участи жертвы на силия, что граничит с безжалостностью к ней, особенно возмутительной, в их глазах, на фоне проявляемого мыслителем явно сочувствующего интереса к мо тивации и возможности сохранения свободы действий насильника и, отчасти, гипотетического наблюдателя разворачивающейся трагедии. Подобный «аргу мент невинной жертвы», имеющий немало литературно оформленных автор ских версий, традиционно расценивается противниками мыслителя как отраже ние неизбежности полного теоретического и практического фиаско толстовско го морализма, т.к. человек в подобной ситуации просто не может сочетать сле дование категорическому запрету на насилие и сохранение нравственной (впро чем, как и психической) адекватности.
Однако в целом отечественная традиция религиозно-философской крити ки толстовского учения о непротивлении злу насилием, как показывает анализ ее ключевых аргументационных моделей, при всей своей несомненной фунди рованности, эвристической изобретательности и строгой академичности испод воль тяготеет к некоему подлогу – попытке позиционировать собственную, т.е.
наиболее мировоззренчески приемлемую, точку зрения на проблему допусти мости силового противодействия злу в качестве теоретически исчерпывающего и объективно бесспорного ее разрешения. Между тем, на поверку оказывается:
ни одна из концептуально оформленных позиций критиков идеи непротивления не лишена внутренних противоречий, как, в свою очередь, и сама толстовская этика ненасилия ни при каких условиях не должна подвергаться аксиоматиза ции.
Четвертая глава «Этика любви» представляет собой опыт осуществле ния итоговой типологической квалификации нравственно-философского уче ния Толстого и определения его места в традициях отечественной и мировой этико-философской мысли. Эта цель достигается посредством дополнения предпринятого в предыдущей главе анализа непротивленческой, т.е. преимуще ственно ограничительно-запрещающей, компоненты толстовской этико нормативной программы всесторонним рассмотрением неотъемлемой позитив но-предписывающей части последней, выделив в качестве основного предмета специального этико-герменевтического исследования категориально императивную природу толстовской интерпретации христианской заповеди любви и духовно-нравственной практики самосовершенствования.
В первом параграфе «Заповедь любви как этическая парадигма христи анства: самоотречение и самосовершенствование» идея самоусовершенство вания индивида в ее толстовской версии реконструируется как его восхождение по универсальным ступеням духовной эволюции. В качестве таковых Толстой фиксирует и последовательно рассматривает воздержание, самоотречение и, наконец, самосовершенствование в собственном смысле слова. Причем этиче ской и онтологической самодостаточностью им наделяется только третья сту пень, поднявшись на которую человек навсегда утрачивает способность и стремление к какой бы то ни было аксиологической градации и последующей субординации степеней достигнутого совершенства.
Самосовершенствование представляет собой постоянно возобновляю щийся процесс духовного восхождения конечного индивида к идеалу беско нечного божественного совершенства. Их онтологическая несоизмеримость не позволяет оценивать процесс совершенствования с позиций его результативно сти. Человеку не дано изменить свою природу, воплотив всю полноту абсолют ного совершенства в своем индивидуальном существовании. Но он всегда мо жет стать со-участником процесса духовного преображения ценой сознательно го отказа от себялюбивых притязаний «животной личности» и, впоследствии, окончательного отречения от своего отдельного эмпирического «я», вне кото рого любые преимущества, приобретаемые посредством личных заслуг, лиша ются всякого смысла. Иными словами, перед лицом Абсолюта, задающего век тор нравственного движения любого подлинно разумного существа, неизменно настаивает Толстой, «всякая степень совершенства и всякая степень несовер шенства равны», ибо в условиях пространственно-временной ограниченности человеческого существования они не обладают самостоятельным ценностным статусом по отношению к недостижимой универсальности идеала. Таким обра зом, значение в данном контексте имеет только сама непрерывная деятельность совершенствующегося индивида, искомыми критериями подлинности которой служат ее интенсивность и постоянство, а единственно адекватным содержани ем – самоотверженная любовь.
Этот вывод Толстой считает безупречным логическим следствием норма тивной сущности обеих евангельских заповедей любви – любви к Богу и любви к ближнему (Мф. 22:35-39). Ведь если «любить Бога значит любить совершен ство», то любовь к ближнему, истинным предметом которой, как известно, яв ляется заключенное в его конечной телесно-личностной оболочке бесконечное божественное начало, неизбежно должна представлять собой не пассивное примирение с исходным несовершенством того, на кого направлено любовное благотворение, а всяческое инициирование его перфекционистских устремле ний. Это, в свою очередь, невозможно без столь же глубокой и искренней во влеченности в подобную деятельность и самого любящего. В результате смысл евангельской заповеди милосердной любви в ее толстовской редакции пре дельно расширяется: от генеральной этической парадигмы исторического хри стианства до квинтэссенции самой моральной нормативности как таковой.
В фокусе исследовательского замысла второго параграфа «Сущность и нормативный статус закона любви в нравственно-религиозном учении Л.Н.Толстого» находится проблема императивной демаркации требований за кона любви и заповеди непротивления. Проведенный в рамках данного раздела диссертационного исследования анализ их формы и содержания позволяет ква лифицировать принцип ненасилия в качестве «нормативного минимума» кон цепта христианской любви, т.е. неотъемлемого условия или базисного компо нента последней, опровергая, тем самым, сложившуюся толстоведческую тра дицию их полного или частичного редуцирования друг к другу.