Мнение как познавательная форма: логико-семиотический анализ
на правах рукописи
Нехаев Андрей Викторович Мнение как познавательная форма:
логико-семиотический анализ Специальность 09.00.01 – «Онтология и теория познания»
Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук
Тюмень 2009
Работа выполнена на кафедре философии ГОУ ВПО «Тюменский Государственный Университет»
Научный консультант: доктор философских наук, профессор Халин Сергей Михайлович
Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор Купарашвили Мзия Джемаловна доктор философских наук, профессор Светлов Виктор Александрович доктор философских наук, профессор Селиванов Федор Андреевич
Ведущая организация: Российский государственный педагогический университет им. А.И.Герцена
Защита состоится «11» декабря 2009 года в _ часов на заседании диссер тационного совета Д 212.274.02 по защите диссертаций на соискание ученой сте пени доктора философских наук в Тюменском Государственном Университете (625003, г. Тюмень, ул. Перекопская, 15 а, ауд. 215).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Тюменского Государс т венного Университета.
Автореферат разослан «_» _ 2009 г.
Ученый секретарь диссертационного совета Д 212.274. кандидат философских наук, доцент А.И. Павловский Общая характеристика диссертационного исследования Актуальность исследования. Когнитивная проблема – каким образом мы обретаем знания о действительности и является ли добытое знание «истинным» и достоверным – занимает современных философов не меньше, чем в свое время Платона. Безусловно, что проблема познания всегда являлась и будет являться о д ной из самых фундаментальных на протяжении всей истории философии, и, не смотря на то, что методологические подходы стали более сложными и разветвле н ными, сама постановка вопроса, не считая нескольких редких исключений, не из менялась. При этом следует отметить, что задача философии заключается «…не в том, чтобы размышлять или говорить о мире, а скорее в том, чтобы анализировать способы размышлений и высказываний о нем…» 1, и, по сути, философский анализ наших способов размышлений и высказываний о мире становится, в конце концов, общим описанием того, каким мы обязаны представлять мир при существующих способах мышления и языка 2. Не случайно современная философия становится преимущественно философией языка, делая предметом своего изучения то, как язык соотносится с миром. Являясь продолжением кантовской эпистемологической традиции, стремившейся связать трансцендентальный анализ с лингвистическим 3, современная философия – и в особенности аналитические течения – поставила во прос о том, как язык прицепляется к миру и каким критериям употребления он должен отвечать, чтобы быть истинным сообщением о том, о чем он сообщает.
Именно на такого рода философские основания опирались в своих исследованиях Г.Фреге, Б.Рассел, Л.Витгенштейн, А.Тарский, Р.Карнап, К.Р.Поппер, В.Куайн, Д.Дэвидсон, Н.Гудмен, Р.Рорти и многие другие, заложив фундамент логического позитивизма, философии обыденного языка, прагматизма и многих других направ лений в философии языка. Поэтому вряд ли можно сомневаться в колоссальном влиянии и успехе философии языка XX столетия, но, несмотря на то, что она, без условно, внесла огромный вклад в историю философии, тем не менее в современ ной философии языка есть нечто странное, и можно только удивляться, почему на эту странность никогда не обращали внимания. И хотя на нас производит исключ и См.: Данто А. Аналитическая философия истории. – М., 2002. – С.7.
Ведь «…без языка мы вообще не можем составить никакой картины мира…». См.: Юнгер Ф.Г. Язык и мышление. – СПб., 2005. – С.51. Более того, встре чая рано или поздно на своем пути яз ык, мы сталкива емся с ним «…не только в качестве модели, но еще и в качестве конститутивного элемента, посредующе го звена, означаемого…». См.: Барт Р. Основы семиологии // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. – М., 2000. – С.248.
Так, в частности, Кант под черкивал, что «…мыслить есть то же, что составлять суждения или отно сить представления к суждениям вообще». См.: Кант И. Пролегомены ко всякой будущей мет афизике, которая может появиться как наука // Сочинения в 8 т. – М., 1994. – Т.4. – С.62-63.
тельно глубокое впечатление то, с какой проницатель ностью и точностью в фило софии языка исследуются проблемы, все же сам перечень этих проблем не может не вызывать недоумения.
Поражает неизменно присущее ей крайне узкое понимание того, какие способы языкового употребления должны становиться предметом философского анализа, и если выразить это одним базовым принципом, то философия языка XX столетия является философией высказывания или суждения, независимо от того, что являет ся предметом ее анализа – употребление языка в повседневной жизни или язык науки. Иными словами, современная эпистемология и философия языка никогда или почти никогда не обращались к проблеме конечных осмысленных множеств высказываний, организованных в той или иной логической форме дискурса, то есть к проблемам текста или повествования, к тому, как они соотносятся с миром и ка ким критериям должны отвечать, чтобы быть истинными сообщениями о том, о чем они сообщают, и это тем более удивительно, что большая часть наших спос о бов языкового употребления по своему характеру является именно такими конеч ными осмысленными множествами высказываний, то есть текстами или повество ваниями. Таким образом, именно это делает необходимым и диктует актуальность логико-семиотического анализа тех форм, которые принимают наши множества высказываний в процессе дискурса.
Степень разработанности темы исследования. Следует отметить, что це н тральная проблема данного исследования – природа такой особой познавательной формы, как мнение, – рассматриваемая в контексте отношений между языком и миром, означающем в свою очередь необходимость вскрытия логико семиотических и функциональных свойств доксоморфного дискурса, требовала де тального критического анализа современного состояния философской мысли.
Идеи, изложенные в работах таких философов, как Ксенофан, Алкмеон, Гераклит, Демокрит, Парменид, Протагор, Горгий, Пиррон, Платон, Ксенократ, Аристотель, Зенон Китийский, Клеанф из Асса, Хрисипп из Сол, Александр Афродисийский, Секст Эмпирик, Филон Александрийский, Аниций Боэций Северин, Иоанн Скот Эриугена, Ансельм Кентерберийский, Иоанн Росцелин, Гильом из Шампо, Гиль берт Порретанский, Петр Абеляр, Иоанн Солсберийский, Фома Аквинский, Боэций Дакийский, Иоанн Дунс Скот, У. Оккам, Р. Декарт, Б. Паскаль, Дж. Локк, Т. Гоббс, Г.В. Лейбниц, А. Арно, К. Лансло, П. Николь, Хр. Вольф, Дж. Беркли, Д. Юм, Э.Б. Кондильяк, Х. Уарте, А. Баумгартен, И.-И. Винкельман, И. Кант, И.Г. Фихте, Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель, И.Г. Гаманн, И.Г. Гердер, А.В. Шлегель, В. Гумбольдт, И. Бентам, М. Штирнер, Ф. Майнеке, Э. Трльч, В. Дильтей, Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер, Г. Риккерт, В. Виндельбанд, Х. Зигварт, Э. Мах, Ф. Брентано, А. Майнонг, Ф. Брэдли (F.H. Bradley), Г. Стаут (G.F. Stout), Б. Кроче, Х. Ортега-и-Гассет, В.С. Соловьев, С.Н. Булгаков, В.Ф. Эрн, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, Б.А. Фохт, Г.Г. Шпет, Б.В. Яковенко, А.Ф. Лосев, Л.С. Выготский, В. Сеземан-Ковно, Я.А. Слинин, В.М. Богуславский, А.А. Грякалов, Б.А. Ерунов, В.М. Розин, И.Т. Касавин, Г. Гффдинг, Э. Гуссерль, Г. Ланц, Л. Ландгребе, Э. Марбах (E. Marbach), У. Найссер, Р.Л. Солсо, Дж.Р. Андерсон, Э. Холенштайн Х. Дрейфус (H.L. Dreyfus), Х. Холл (H. Hall), А. Пфендер, (E. Holenstein), К. Маллиган (K. Mulligan), Б. Смит (B. Smith), А. Райнах, П. Прехтль, А. Пуанкаре, М. Хайдеггер, Г.-Г. Гадамер, Ч.Х. Кули, Э. Геллнер, А. Бергсон, Э. Жильсон, Ж. П. Сартр, М. Мерло-Понти, М. Фуко, П. Рикр, Н. Лобковиц, И.М. Бохеньский (I.M. Bochenski) Ф.Г. Юнгер, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийяр, Ю. Хабермас, Д. Дерри, Дж. Тош, М. Келли, Ж. Лакан, Д. Мэйси, П. Бурдье, Р. Коллинз, Н. Хинске, П. Спиниччи, Ф. Бьянко, С. Хаак, П. Франкастель, Ж. Диди-Юберман, помогли ав тору сформировать и предложить собственный взгляд, а также определить возмо ж ные перспективы философских исследований в данной области.
Особо необходимо подчеркнуть значение для данного исследования идей трансцендентализма, изложенных в трудах И. Канта, И.Г. Фихте и Ф.В.Й. Шеллинга и составляющих одно из важнейших концептуальных оснований доксологии, поскольку они предоставляют возможность осуществить процедуру трансцендентальной дедукции как способа аргументации утверждения, согласно которому наше познание мира во многих сферах становится возможным только благодаря такой познавательной форме, как мнение, а также дать необходимое обоснование тем особым «трансцендентальным правилам», которым подчиняется мнение и которые, в отличие от «правил перевода», отстаиваемых сторонниками классической эпистемологии, не претендуют на то, чтобы направлять доксогента в решении проблемы «перевода» реальности в некоторое конечное множество вы сказываний о ней – мнение, но лишь о пределяют особую логическую структуру и связанную с ней специфику доксоморфных описаний мира. Кроме того, серьезное влияние на формирование авторской концепции, изложенной в данном исследова нии, оказали также идеи таких радикальных конструктивистов, как Дж. Вико, Дж. Дьюи, Э. Глазерсфельд, Дж. Ричардс, У. Матурана, Ф. Варела, С. Цеккато, М. Вартофский, Ж. Пиаже, – сторонников проекта «эпистемологии без онтологии», – многие из которых, по сути, являются продолжением идей кантовского трансце н дентализма.
Следует отметить, что при решении ключевых – в контексте поставленной про блемы – вопросов, связанных с уже отмечавшейся необходимостью исследования логико-семантических и функциональных свойств, которыми обладает доксоморф ный дискурс и которые определяют его с пецифику в отношении иных видов дис курса, использовались идеи, изложенные в работах крупнейших представителей такого философского направления, как Sprachkritik – Ф. Маутнера, Ф. Ницше, А. Штра, К.Л. Рейнгольда, О.Ф. Группе, К. Германна, Г. Гербера, Ф.М. Мюллера, Г. Рунце, В. Камлая, П. Лоренцена, К. Лоренца, Ю. Миттельштрасса, а также со временных исследователей данного направления – А.А. Лавровой, М.Е. Соболевой, С.Л. Фурмановой, Е.С. Черепановой;
логико-философские и логико-семиотические исследования в области языка философов-аналитиков – Б. Больцано, Г. Фреге, Б. Рассела (B. Russell), А.Н. Уайтхеда, Л. Витгенштейна, Ф.П. Рамсея (F.P. Ramsey), М. Шлика, Р. Карнапа (R. Carnap), О. Нейрата, Г. Гана, Ф. Франка, Ф. Кауфмана, К. Гделя, К. Гемпеля, П. Оппенгейма, К. Твардовского, Я. Лукасевича (J. Lukasiewicz), С. Лесневского, К. Айдукевича, Т. Котарбиньского, А. Тарского Х. Расвой (H. Rasiowa), Я. Слупецкого, Б. Собочиньского, (A. Tarski), С. Яськовского, Дж. Мура, Г. Райла (G. Ryle), Дж. Остина, А.Дж. Айера (A.J. Ayer), Дж. Уисдома (J. Wisdom), П. Стросона (P. Strawson), К.Р. Поппера (K.R. Popper), У. Селларса (W. Sellars), Д. Армстронга (D. Armstrong), Р. Чизолма (R. Chisholm), В. Куайна (W. Quine), М. Даммита (M. Dummet), Р. Уокера (R.S. Walker), Г. Бэйкера П. Хакера (P.M.S. Hacker), Г.Х. Вригта, М. Девита (G.P. Baker), К. Стерельного (K. Sterelny), Э. Гетье (E.L. Gettier), Ф. Фитча (M. Devitt), (F.B. Fitch), В. Харта (W.D. Hart), А. Чрча (A. Church), Н. Гудмена (N. Goodman), Д. Дэвидсона (D. Davidson), И. Бар-Хиллела (Y. Bar-Hillel), Т. Сколема (T. Skolem), Л. Тондла, П. Гича (P.T. Geach), А. Уайта (A. White), Р. Кэмпсона (R. Kempson), П. Хорвича (P. Horwich), Д. Гэмлина (D.W. Hamlyn), Т. ДеМауро, П. Вейнгартнера, Дж. Срля (J.R. Searle), Д. Вандервекена (D. Vanderveken), Г.П. Грайса, Г. Н. Кастанеды, Э. Тугендхата, А. Савиньи, Д. Льюиза, К.-О. Апеля, Н. Решера (N. Rescher), Х. Патнэма, К.Л. Кетнера, Д. Деннета, Д. Чалмерса (D.J. Chalmers), Дж. Катца (J.J. Katz), С.А. Крипке (S. Kripke), К. Доннеллана (K. Donnellan), Г. Эванса (G. Evans), У. Сэлмона (W. Salmon), Т. Брджа (T. Burge), П. Хэмфри (P.W. Humphreys), Дж. Фетцера (J.H. Fetzer), П. Чрчланда (P. Churchland), С.Стича (S. Stich), Т. Нагеля, А. Данто, М. Оукшота, О. Эшейма (O. Asheim), Э. Голдмана П. Давсон-Галля (P. Davson-Galle), Ф. Бьрдаля (F. Bjrdal), (A. Goldman), Я. Перегрина (J. Peregrin), Дж. Коркорана (J. Corcoran), С. Соумса (S. Soames), Н. Салмона (N. Salmon), С. Хэнссона (S.O. Hansson), Р. Рорти (R. Rorty), Я. Хинтикки (J. Hintikka), Е. Сааринена, М. Оксанена (M. Oksanen), Г. Санду (G. Sandu), Л. Колсона (L. Colson), А. Миру (A. Miroiu), Р. Чризли (R. Chrisley), У. Вибранек-Скардовски (U. Wybraniec-Skardowska), а также исследования, посвя щенные эволюции взглядов и поз иций представителей аналитической философии – Ф. Вайсмана, В. Крафта, Г. Кюнга, Г. Бэйкера (G.P. Baker), П. Хакера (P.M.S. Hacker), Дж. Пассмора, Б. Страуда, М. Чарльзворта (M.J. Charlesworth), М. Кронфорта, П. Кампица, К. Нири, П. Бенацеррафа, П. Куртца, Т.И. Хилла, К. Нильсена, Н. Малкольма, К. Маллигана (K. Mulligan), П. Саймонса (P. Simons), Б. Смита (B. Smith), М. Маккинси, А. Папа, И. Хакинга, Д. Фоллесдала (D. Follesdal), В. Голдфарба (W. Goldfarb), К.Т. Фана (K.T. Fann), Я. Алнэса (J.H. Alnes), М. Мак-Гина (M. McGinn), Г.Е. Минца (G. Mints), П. Саймонса С. Шанкера (S.G. Shanker), В. Тэйта (W.W. Tait), А. Андерсона (P. Simons), (A. Anderson), М. Дэвиса (M. Davis), Н. Кокьяреллы (N.B. Cocchiarella), П. Хэйли (P. Healy), Ш. Сэнфорда (S. Sanford), М. Ван Аттена (M. Van Atten), Дж. Кеннеди (J. Kennedy), М. Круса, Э. Эзера, С.Д. Балмаевой, Н. Безлепкина, Б.В. Бирюкова, Л.А. Бобровой, Г.П. Григоряна, А.Ф. Грязнова, И. Джохадзе, Б. Домбровского, А.В. Кезина, М.С. Козловой, А.С. Колесникова, М. Кронгауза, В.Г. Кузнецова, Е.Е. Ледникова, М.В. Лебедева, Л.Б. Макеевой, М.Е. Соболевой, Л.А. Микешеной, С.В. Никоненко, Т.Н. Панченко, Е.Д. Смирновой, Н.В. Смолянской, В.А. Суровцева, Я. Шрамко, Н.С. Юлиной;
работы в области семиотики и исследо вания семантики и стилистики дискурса – К. Бремона, О. Вальцеля, Т. Ван Дейка, А. Вежбицки, Т. Винограда, Р. Водака, Ж. Дюбуа, К.К. Жоля, В. Кинча, К. Леви Стросса, Г.Е. Крейдлина, Ч. Морриса, Ч.С. Пирса, Р. Якобсона, Т.С. Элиота, В. Беньямина, Э. Ауэрбаха, Р. Барта, Ж. Женетта, П. Манна, Б. ХоллПарти, Ю.М. Лотмана, В.А. Зарецкого, П.Н. Медведева, М. Тростникова, Ж. Дерриды Ж. Делза, Ю. Кристевой, Н. Пьеге-Гро, П. Серио, Ф. Растье, (J. Derrida), Ц. Тодорова, Л. Шпитцера;
и, наконец, труды лингвистов – В.Г. Адмони, Ш. Балли, Э. Бенвениста, М. Блумфилда, В. Брндаля, К. Бюлера, У. Вайнрайха, Ж. Вандриеса, Г. Гийома, Г. Глисона, А.Ж. Греймаса, Дж. Грина, Дж. Гринберга, Дж. Дженкинса, Л. Ельмслва, О. Есперсена, Х. Изенберга, Ж. Курте, Р.Б. Лиз, А. Мартине, В. Матезиуса, Ч. Осгуда, А. Сеше, Г. Скрэгга, Д. Слобина, Ф. Соссюра, Х. Спанг-Хансенна, Э. Сэпира (E. Sapir), Л. Теньера, Н.С. Трубецкого, Х.И. Ульдалля, Б. Уорфа (B.L. Whorf), Ч. Филлмора, К. Фосслера, Д. Франка, А. Фрея, Ч. Фриза, Г. Хнигсвальда, Н. Хомского, З. Хэрриса, У.Л. Чейфа, Г. Шухардта, М. Шютценбергера, а также А.Р. Лурии, И.Р. Гальперина, Н.П. Гринцера, В.А. Звегинцева, Г.В. Колшанского, Е.А. Реферовской, Л.М. Скрелиной и П.А. Соболевой.
Кроме того, следует также специально выделить, во-первых, ряд логико семантических исследований в области историографии, принадлежащих как фило софам-аналитикам – А. Данто (A. Danto), Н. Гудмену, Ф. Анкерсмиту, так и исто рикам-номиналистам, которые в качестве предмета своего анализа избирают сами методы презентации «вещей» в дискурсивно организованных множеств ах выска зываний – Х. Уайту, П. Вену, П. Гэю (P. Gay), Э. Гомбричу (E.H. Gombrich), А. Мегиллу (A. Megill), К. МакКуллаху (C.B. McCullagh), – поскольку именно но миналистский анализ оказывается единственно возможной нередукционистской стратегией при изучении природы такой особой познавательной формы, как мне ние;
во-вторых, семиологические и транслингвистические исследования Р. Барта и Ю. Кристевой, анализирующих дискурс в отношении распределения его значения между различными дискурсными инстанциями, в которых закрепляются расколо тость и множественность, или полиморфность, его субъекта, что дает все необхо димые основания для постепенной элиминации закона тождества в системах лог и ческого исчисления истинностного значения повествовательных структур но р мального языка;
в-третьих, труды основоположников системы иллокутивной лог и ки – Дж. Срля (J.R. Searle) и Д. Вандервекена (D. Vanderveken), а также исследо вания функциональных и формальных свойств фикционализированного дискурса – Г.-Н. Кастанеды, Б. Миллера и Д. Льюиза.
Помимо этого, при рассмотрении проблемы специфики и природы научных терминов и понятий, как и в целом вопросов, связанных с логико-семантическими свойствами терминов и понятий, используемых нами в процессе дискурса, а также посвященных структуре и функциям научного дискурса и свойствам номотетико дедуктивной формы аргументации, автором были использованы работы К. Айдукевича, А. Тарского (A. Tarski), Э. Нагеля (E. Nagel), Г. Генцена, Г.Е. Минца (G. Mints), Д. Бейзина (D. Basin), С. Мэтьюса (S. Matthews), Л. Вигано Ст. Тулмина (St. Toulmin), К. Кнорр-Цетиной (K. Knorr-Cetina), (L. Vigano), Л.И. Розоноэра, В.Н. Карповича, И.В. Полякова, В.В. Целищева.
При разработке компонентов исследования, которые связаны со свойствами и функциями метафорических высказываний, – являющихся, по сути, своего рода «трансцендентальными схемами» для вполне определенных мнений, побуждаю щих доксогента представлять себе те буквальные высказывания о мире, которые ему предстоит включить в соответствующие доксы, – а также специальными про блемами парафразы выражений естественного, или нормального, языка, были пр и влечены и критически проанализированы идеи Аристотеля, Э.Б. Кондильяка, Г. Гербера, Ф.М. Мюллера, Ф. Ницше, Ф. Маутнера, Э. Кассирера, М. Блэка (M. Black), Г.-Г. Гадамера, М. Хайдеггера, Ж. Дерриды (J. Derrida), Д. Дэвидсона (D. Davidson), М. Токажа (M. Tokarz), К.К. Жоля, И.А. Ричардса, У.А. Шиблза, М. Бэрдсли, Ф. Уилрайта, Дж. Лакоффа, М. Джонсона, Р. Рорти, Д. Ротбарта (D. Rothbart), Х. Уайта, Дж. Срля (J.R. Searle), У.Л. Чейфа, Т.С. Элиота, Дж.Э. Спингарна, Дж.К. Рэнсома, К. Брукса, А. Тейта, Т.Э. Хьюма, В.А. Суровцева, В.Н. Сырова, В.Г. Гака, С. Долгопольского, В.Н. Телии, Е.М. Вольфа, Х.Д. Леэметс, В.В. Петрова, С.А. Лебедева, Е.О. Опариной, О.М. Бессоновой, А.М. Шахнаровича, Н.А. Кожевниковой, И.В. Полозова.
При исследовании проблем, касающихся логики и эволюции социально гуманитарных наук, закономерностей их развития и существующих проектов диф ференциации идеографических и номотетических дисциплин, были использованы труды таких авторов, как: Р. Арон, У. Аутвейт, И. Валлерстайн, Э. Дюркгейм, И. Лакатос, П. Монсон, Х. Ортега-и-Гассет, Т. Парсонс, К.Р. Поппер (K.R. Popper), Г. Риккерт, Дж. Тернер, Ч. Тилли, П. Фейерабенд, Т. Холл, К. Чейз-Данн, О. Шпан, Б. Барнс (B. Barnes), Ж. Деррида (J. Derrida), П. Уинч, А. Шютц, Г.С. Батыгин, Г. Беккер, А. Босков, А.О. Бороноев, О.Г. Дука, В.Я. Ельмеев, Н.Ф. Овчинников, В.Н. Орлов, Н.С. Розов, В.В. Ильин, В.Ж. Келле, М.Я. Ковальзон, В.А. Кутырев, Р. Хрестанов, Ю.В. Чайковский, В.А. Ядов, М.Г. Ярошевский. При этом необходи мо особо выделить исследования прагматистски настроенных историков и социо логов науки – Т. Куна, М. Полани, Н. Хэнсона (N.R. Hanson), Б. Ван Фраассена (B. Van Fraassen) и Л. Флека, которые выдвинули и последовательно обосновали гипотезу о «теоретической нагруженности опыта».
В области некоторых общих вопросов эпистемологии, затронутых в данном ис следовании, существенную помощь автору оказали работы М.Д. Купарашвили, В.А. Лекторского, Е.Я. Режабека, Е.А. Мамчур, Н.В. Мотрошиловой, С.С. Неретиной, Т.Б. Романовской, З.А. Сокулр, В.М. Розина, В.С. Степина. Кро ме того, при рассмотрении проблем, непосредственно касающихся некоторых не классических проектов логики, в частности, ультраинтуиционистских, неологици стских, паранепротиворечивых, или параконсистентных, и нечетких, а также ана лизе вопросов, посвященных правдоподобности умозаключений и вероятностной логике, отдельным проектам модальной логики, принципам конструктивности ис тинностных значений и логикам с векторной семантикой, большую роль сыграли идеи, принадлежащие Дж.С. Миллю, Дж. Булю (G. Boole), Р. Карнапу (R. Carnap), Х. Рейхенбаху (H. Reichenbach), Р. Мизесу (R. Mises), С.А. Крипке (S. Kripke), Д. Нельсону (D. Nelson), Х. Макколу, Н.А. Васильеву, Я. Лукасевичу Э. Посту (E.L. Post), С. Клини (S.C. Kleene), А. Гейтингу, (J. Lukasiewicz), К. Гделю, Д.А. Бочвару, Дж.М. Данну (J.M. Dunn), Н. Белнапу (N. Belnap), Л. Заде (L.A. Zadeh), А. Кофману, Г. Шаферу (G.A. Shafer), А. Демпстеру (A.P. Dempster), А. Чрчу (A. Church), Е. Леммону, К. Сегербергу, Я. Хинтикке (J. Hintikka), Р. Монтегю, Д. Скотту, К. Файну, Д.М. Габбаю, Д. Пойя, Д. Дюбуа, А. Праду, Р. Сикорскому, М.Н. Бежанишвили, Л.В. Аршинскому, при этом особо следует от метить значение аналитических исследований и обзорных работ по многозначным логикам, принадлежащих Дж. Россеру (J.B. Rosser), А. Тюркетту (A. Turquette), З. Готтвальду (S. Gottwald), М. Глассу (M. Glass), П. Саймонсу (P. Simons), И. Гратан-Гинессу (I. Grattan-Guinness), Ф. Пекхаусу (V. Peckhaus), С. Рахману С. Риду (S. Read), В. Стелцнеру (W. Stelzner), Г. Сандхольму (S. Rahman), Я. Воленскому (J. Wolenski), М. Астро (M. Astroh), Р. Ягеру (G. Sundholm), (R.R. Yager) А.С. Есенин-Вольпину, В.К. Финну, Ю.В. Ивлеву, А.С. Карпенко.
Наконец, при решении специальных вопросов, связанных с дискретной матем а тикой, теорией множеств, теорией вероятностей, теорией матриц, а также матем а тической статистикой автор опирался на работы Дж. Бендата, Г. Вейля, А. Пирсола, Г. Крамера, А.А. Френкеля, И. Бар-Хиллела (Y. Bar-Hillel), Х. Джефрейса (H. Jeffreys), Д.М. Кейнса (D.M. Keynes), Б.В. Гнеденко, П.С. Александрова, А.Н. Колмогорова, С.В. Яблонского, Р. Беллмана, Ф.Р. Гантмахера, П. Ланкастера, Р. Пенроуза (R. Penrose).
Цель и задачи исследования.
Следует отметить, что в самом общем виде наш доксоморфный дискурс содер жит то, что можно обозначить как «суперструктуру» и «инфраструктуру» 4. При этом термин «суперструктура» относится к той логической форме, которую обычно имеют доксоморфные описания мира, в то время как термин «инфраструктура» указывает на общую совокупность содержаний суждений и представлений, кото рые доксогент применяет в его описании. Убеждение классической эпистемологии, согласно которому развитие познания происходило благодаря эволюционным из менениям в инфраструктуре дискурса, тогда как суперструктура оставалась, по су ществу, неизменной с момента зарождения языка, часто интуитивно и неявно по д водит нас к выводу, что только исследование инфраструктуры может представлять настоящий интерес для философа, но, тем не менее, если логическая форма, в кото рую доксогент, то есть человек, высказывающий мнение о мире, облекает свои описания мира, не подвержена изменениям, то представляется совершенно очевид ным, что именно она и должна быть наиболее важным ключом к пониманию пр и роды доксоморфного дискурса. В этом смысле крайне существе нным оказывается то, что формы – Gestalt – никогда не являются равновеликой оболочкой содержа ния – Gehalt – или, другими словами, знак либо всегда отражает лишь часть озна чаемого, либо наоборот, знак не только прибавляет к означаемому новые смыслы, Данные термины – «суперструктура» и «инфраструктура» – активно используются в се манализе, в частности, в его версии, предложенной Бартом. Подробнее см.: Барт Р. Воображение знака // Избран ные работы. – М., 1989. – С.251.
Необходимо указ ать, что так понимаемая инфраструктура доксоморфного дискурса, по сути, со ставляет основной предмет интере са герменевтики, безразличной или, по крайне й мере, мало интере сующе йся логической формой текста.
но и вмещает множество смыслов, предоставляя все необходимые основания для такого феномена, как полисемия, поскольку согласно весьма проницательному на блюдению, принадлежащему исследовательской линии семанализа Барта-Женетт Кристевой, в знаке находят лишь то, что знают, или думают, что знают, и расчле няя его, даже не задумываются о его собственной природе и значении, хотя между тем знак – Signum – это отнюдь не понятие – Begriff, и тем более не правдивое зер кало воспринимаемой реальности;
знаковое мышление ограничивает определе н ную область нашей интеллектуальной деятельности, которая имеет свои принципы и свою очевидность – Selbstverstndlich, предполагая тем самым тщательное и де тальное исследование, без кото рого никак не удастся вскрыть все его внутренние связи и взаимоотношения с миром. Как следствие, несмотря на то, что никогда не бывает полного, точного и стабильного соответствия между знаками и значениями, хотя в то же самое время мнения, или дискурсивно организованные множества зна ков, рассматриваемые в логическом контексте, демонстрируют – Gleichfrmigkeit – равноформенность, становится вполне понятной необходимость анализа именно логико-формальных аспектов мнения, изучаемых в отвлечении от их бесконечно разнообразных содержаний. Более того, именно «суперструктура» докс оморфного дискурса, то есть логическая форма в которую он заключен, в ыступая, если можно так выразиться, структурообразующей осью для множества более или менее разли чающихся между собой типов – как письменных, так и устных – дискурсов, позво ляет определить среди прочего и сами содержательные особенности каждого из этих языковых феноменов.
Приведенные рассуждения позволяют определить в качестве основной цели данного исследования логико-семиотический анализ природы такой особой позна вательной формы, как мнение, посредством последовательно проведенной экспли кации ее логической формы, а также установлением тех свойств и правил докс о морфного дискурса, которые – рассмотренные в ко нтексте проблемы отношения языка и реальности, – позволят прояснить некоторые из границ выразительной способности такой знаковой системы, как нормальный, или естественный, язык 6.
При этом сама процедура логико-семиотического анализа мнения и установление структуры его логической формы с необходимостью требует – как условие кор ректной экспликации свойств логической формы мнения – элиминации из логиче ского анализа любых о нтологических допущений, что означает его ориентацию на такие особенности знаковых изо бражений – репрезентаций, которые определяются В данном случае бесспорным является то, что сами по себе «…возможности языка всегда наход ят воплощение не в чем ином, как в дискурсе – устном или письменном…». См.: Женетт Ж. Вымысел и слог // Фигуры в 2 т. – М., 1998. – Т.2. – С.410.
исключительно семантико-синтаксической структурой нормального, или естест венного, языка. Таким образом, отказ от любых онтологических предпосылок пр и водит к иному пониманию свойств такой особой познавательной формы, как мне ние, трактуемых не через призму выражения законов мысли, а как способ демонс т рации свойств языка и, в частности, доксоморфного дискурса. Кроме того, следует обосновать необходимость выбора при проведении логико-семиотического анализа мнения в качестве основной единицы значения – осмысленного конечного множе ства высказываний. Соответственно, специфические свойства такого конечного осмысленного множества высказываний, как докса, позволяют показать, что на его основе могут быть введены все остальные значимые элементы доксоморфного дис курса – высказывания и доксомы, а это в свою очередь означает, что все вопросы о значении знаков в доксоморфном дискурсе должны предваряться вопросом о спо собах их использования, которые задают возможную интенцию их знач ения, что, как следствие, позволит обратиться к исследованию прагматики доксоморфного дискурса, то есть установлению возможных критериев для оценки разных по с о держанию, но имеющих общий предмет мнений.
Итак, все вышеперечисленные исследовательские интенции создают опреде ленного рода концептуальное пространство, в рамках которого предлагается авто р ская интерпретация проблемы и пути ее решения.
Методология исследования. Методологическим основанием диссертацио н ного исследования являются семанализ, позволяющий избежать некр итического рассмотрения знаковых построений как построений однозначно детерминирова н ных, ориентированных лишь на свой денотат и игнорирующих свой собственный субъект, логико-эпистемологический анализ, аксиоматическое конструирование, также активно применяе тся сравнительно-критический анализ. Для разработки прикладных аспектов философской проблематики диссертационного исследования применяются методы математического моделиров ания.
Основные положения исследования, выносимые на защиту.
1. Мнение является пе рвичной системой дескрипции и референции, и как осо бая познавательная форма выступает в качестве инструмента для создания опред е ленного «образа» или «картины» мира, посредством предоставления способа ее описания – «точки зрения». Соответственно, мнение представляет собой уникаль ную и индивидуальную интерпретацию мира или фрагмента реальности.
2. Мнение это мыслимое содержание любого доксоморфного дискурса, логич е ской формой которого является – осмысленное конечное множество высказы ваний, теряющих в рамках этого множества свою автономность и выполняющих такую функцию означивания, которая не репрезентирует какую-либо «сущность» или означаемое, а которая маркирует множественное и случайное распределение бесконечности означивания в теле нормального языка и пространстве знакового мышления, локализуя и индивидуализируя один из возможных способов употре б ления знаковых структур. Любая докса является по своей структуре «логически простотой» и «логически неделимой» – это означает, что в доксе заключение лог и чески неотделимо от нее как от целого, что делает невозможным восстановление посылок, из которых оно следует, и не позволяет редуцировать мнение либо к предложениям, либо к выраженным посредством них высказываниям, а, следова тельно, доксоморфная форма аргументации принципиально отлична от номотети ко-дедуктивной.
3. Докса имплицитно содержит «точку зрения» – особый логический компо нент, который обеспечивает единство и осмысленность доксоморфного дискурса и выполняет супрасегментарную функцию, собирающую множество высказываний в целое, части которого более неразличимы. «Точка зрения» имеет характер и свой ства метафорического высказывания, выступая схемой для концептуализации м и ра, она указывает какие именно высказывания необходимо отобрать для описания мира, тем самым себя показывая. Соответственно, «облик» или «картину» мира, предлагаемые имплицитно содержащейся в доксе «точкой зрения», не следует о т носить к самой реальности, так как отдавать предпочтение определенному виду высказываний о мире не значит утверждать что-то о природе реальности, иными словами, предлагаемые «точками зрения» способы описания мира никогда не включаются в строение самой реальности, а являются трансцендентальными усло виями возможности самого описания.
4. «Мнимое» – это особое место референции в доксе. Трансцендентальным ус ловием возможности существования нескольких разных по содержанию мнений о некотором «мнимом» предмете является отсутствие в нем какой-либо сущности или иной ингерентной структуры. Таким образом, доксогенты спорят не о том, как воспроизвести или репрезентировать предмет доксы – «мнимое», а о том, какое со держание ему лучше придать. Соответственно, предмет доксы – «мнимое» – нико гда не дан сам по себе, а дан только в некотором доксоморфном описании, помимо которого он вовсе не существует. Предмет доксы – «мнимое», является не действи тельным, а лишь возможным предметом, и, следовательно, любой вопрос о его о н тологическом статусе есть лишь вопрос об онтологии возможного, а это означает, что предмет доксы – «мнимое» – взятый сам по себе, есть необходимая функция доксоморфного дискурса, обеспечивающая его единство, но не представляющая никакого предмета, а только лишь его возможность.
5. Любой предмет доксы – «мнимое» – обозначается в ней посредством доксом, которые являются особым и терминами или понятиями, отличными по своим сво й ствам от теоретических понятий. Доксомы принципиально омонимичны, что созд а ет условия для неустранимой смысловой множественности, что, в свою очередь, является основанием отсутствия устойчивого соответствия между доксой и миром, соответственно, доксомы, выступающие в качестве имен собственных тех или иных предметов докс – «мнимого», обозначают не явления или аспекты реально сти, но исключительно доксоморфные интерпретации мира, то есть наши о нем мнения. Как следствие, анализ природы доксоморфного дискурса, сосредоточен ный на исследовании такого положения, когда имя предмета занимает его место, позволяет создать между словами и вещами новые связи и уточнить тем самым не которые свойства языка и предметов, которые обычно просто игнорирую тся.
6. Высказывания в доксе выполняют помимо дескриптивной функции, еще и функцию индивидуализации «точки зрения». То, что высказывания в доксе одно временно выполняют обе эти функции – дескриптивную и инд ивидуализирующую – является одной из основных причин отсутствия устойчивости в отношениях ме ж ду таким осмысленным конечным множеством высказываний как докса, с одной стороны, и миром, с другой, а также, соответственно, отсутствия критериев истин ности для таких осмысленных конечных множеств высказываний, как докса.
7. Прагматистская, корреспондентная и когерентная теории истины являются неприемлемыми в отношении мнения как особой познавательной фо рмы, так как не позволяют дать никакого удовлетворительного определения понятия «истин ность или ложность» доксы, и, следовательно, необходимо заключить, что гово рить об «истинности или ложности» докс в том смысле, в каком мы говорим об «истинности или ложности» высказываний нельзя, а это, в свою очередь, о значает, что для такой особой познавательной формы как мнение критерий «истины», ис толкованный фундаменталистски, иррелевантен. Взамен терминов «истинность» и «ложность», как критериев для проведения оценки двух и более мнений, имеющих некоторый общий для них предмет – «мнимое», следует принять имманентное свойство доксы – «быть правдоподобной», которое выступает в качестве признака относительной приемлемости или адекватности докс, а не как степень вероятности того, что то о чем говорится в мнении соответствует действительности.
8. Значение такого рода сложных знаковых практик, как повествовательные структуры нормального языка, опосредованных доксой, или логической формой мнения, заключено вовсе не во внеположенном этому дискурсу референте, отраже нием которого ему предписывается быть, поскольку доксоморфное употребление языка неразрывно связано с не-номологическими, то есть параграмматическими артикуляциями в дискурсе, что, соответственно, требует замены понятия языкового закона – – понятием языковой упорядоченности –, – или осмыслен ности, когда нормальный язык предстает не как механизм, управляемый опред е ленными заранее установленными принципами, а как своего рода структура, согла суемые части которого зависят друг от друга и поочередно, в зависимости от х а рактера употребления, начинают доминировать, не теряя при этом особенностей, обусловленных их принадлежностью к той или иной супрасегментарной функции.
9. Принимая во внимание специфическую природу доксоморфного дискурса, доксология предлагает и последовательно отстаивает проект логики матриц, – осо бого рода интенсиональной четырехзначной авалентной логики, – который призван стать инструментом, обеспечивающим операции над истинностным значением т а ких референциально непрозрачных повествовательных структур нормального язы ка, как мнения, иными словами, логика матриц является системой исчисления ис тинностного значения конечных и вполне упорядоченных множеств высказываний, взятых как целое и имеющих форму доксоморфной аргументации, это предполаг а ет, что матричная система исчисления, в контексте выявленной специфики струк туры и принципов доксоморфной формы аргументации, будет производить опер а ции над любыми типами конечных и вполне упорядоченных множеств, истиннос т ное значение которых берется и анализируется как целое, при этом сами процеду ры и операции логики высказываний меняют свое значение и приобретают иной характер по сравнению как с классическими, так и не классическими системами исчислений.
10. Доксоморфный способ понимания мира или фрагмента реальности может быть осуществлен только при наличии множества разных мнений, поскольку это позволяет взаимно определять имплицитно содержащиеся в них «точки зрения», а это означает, что существование «со-мнения», или альтернативного мнения, не проблематично, а аподиктично. Соответственно, максимальная ясность в процессе доксоморфного дискурса может быть достигнута исключительно в условиях мно жественности мнений, или доксоморфных интерпретаций, но никак не посредством редукции всего их разнообразия к одному-единственному «идеальному». Следова тельно, наличие иной «точки зрения» является необходимым условием для уст а новления специфичного характера любой другой «точки зрения». «Доксогенное давление» устанавливает для доксогента лишь контекст, который принимается им во внимание при создании и выдвижении своего собственного мнения о некотором предмете, но никогда непосредственно само содержание нового мнения, а это о з начает существование принципа «содержательной автономии доксы», согласно ко торому мнения не произвольны, но, в то же самое время, и не необходимы.
11. Любое мнение может возникнуть только путем творения, которое представ ляет собою такой переход от возможности к действительности, где действительное есть нечто совершенно новое по отношению к возможному. Трансцендентальными условиями творчества являются, во-первых, трансцендентальная идея свободы, или самопорождаемость, без которой оказывается не возможен переход от бесконечно го к конечному, то есть переход от мира или фрагмента реальности к мнению о нем, и, во-вторых, отсутствие сущности или иной родственной ей ингерентной структуры у предмета творческого акта, поскольку любой творческий акт – это всегда есть нечто из ничего.
Научная новизна исследования. Доксология как учение о знаковом мышле нии и дискурсивной деятельности, акцентируя свои аналитические усилия на выяв лении строения и принципов взаимного сочетания таких дискурсов, которые нахо дятся в процессе самосозидания, или саморефлексии, поскольку мнение есть то ме сто –, где язык рефлексирует о себе самом, проставляя собственные границы, а заодно и границы знакового мышления, последовательно отстаивает идею о том, что именно саморефлексия языка осуществляемая в пределах доксоморфного дис курса является движущей силой преобразования систем мышления.
Необходимо отметить, что мнение как особый означивающий комплекс содер жит структуру, образованную множеством сцеплений, которую можно описать как сеть параграмматических связей, и именно матричная, или нелинейная, модель создания знака, взятая в контексте параграмматизма, позволяет продемонстриро вать динатомическую и топологическую схему, определяемую тем, что знак в док соморфном дискурсе оказывается значащим, если он отсылает к другому знаку, но не к универсуму внеположенных ему означающих, и отличную от системы семан тических и грамматических норм денотативного и коммуникативного дискурса, – где решающую роль играют отношения означающего к означаемому, – поскольку сама фикционализирующая функция доксоморфного дискурса, то есть денотация без денотата, подразумевает, что доксогент, располагая всей потенциальностью значений дискурсивных практик некоторого нормального языка, избегает номоло гичности, придавая своему дискурсу катахрезичный характер, разрушая тем с амым семантическую тождественность дискурса.
Следует признать, что доксоморфное употребление языка – это освоение и вы явление потенций, заложенных в языке, творческая деятельность, с помощью кото рой субъект-доксогент освобождается от давления целого ряда языковых и психи ческих схем. Таким образом, акт означивания, взятый в контексте доксоморфного употребления языка, представляет собой творческий языковой процесс, в рамках которого следует различать два компонента: артикуляцию некоторого вполне о п ределенного конечного множества знаков и супрасегментарную функцию, которая собирает данное мно жество в целое, придавая ему тем самым осмысленность и на деляя значением, и является своего рода субъектом, занимающим определенную позицию ради презентации акта самого означивания, маркирующим один из во з можных способов означивания в нормальном языке, но в то же время не распола гающегося ни в одном из знаков множества в отдельности, а распределенного по всему означивающему комплексу – доксе.
Как следствие, стандартные дедуктивные и индуктивные логические подходы явно недостаточны для моделирования всех, или хотя бы основных, форм легитим ной аргументации, поскольку существуют принципы и нормы артикуляции дис курсивно организованных множеств высказываний, которые помимо чисто логич е ских структур, содержат риторические и эстетические компоненты, и тем самым не являются охваченными категориями дедуктивной обоснованности или убедитель ности и индуктивной силы. Все это диктует необходимость создания целостной теории знакового мышления, которая находится вне пределов формальной дедук тивной и индуктивной логики, и требует последовательной реализации исследова тельских интенций на анализ всех типов дискурсивно выраженной означивающей деятельности, сочетающийся с необходимостью топографирования пограничных линий между различными типами дискурсивного убеждения. При этом прояснение оснований знакового мышления и дискурсивной деятельности и логического кр и тицизма в неформальных терминах имеет прямые последствия для таких областей как семиотика, лингвистика, логика, эпистемология и философия языка.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Значимость дис сертационного исследования обусловлена тем, что созданы и аргументированы не обходимые философские основания для анализа такой особой познавательной формы как мнение:
1. Лингвистический и логико-семантический компоненты доксологии, пони маемой как учение о способах преобразования и дискурсивного представления «точек зрения» на мир, предоставляют нам инструмент для соединения двух изм е рений денотативной и коннотативной сигнификации, с помощью которых докс о генты не только придают миру или его фрагментам статус действ ительности, но и наделяют их смыслом, и именно в связи с этим они имеют важное теоретико методологическое значение для теоретической лингвистики, семиотики и филос о фии языка.
2. Аргументировано и обосновано утверждение о том, что вопрос о природе та кой особой познавательной формы, как мнение, – это вопрос несвязанный с поня тием «истинности», то есть возможностью того, что какие-то элементы доксо морфного описания мира могут выполняться, или, иными словами, соо тветствовать действительности, а какие-то нет, а это, в свою очередь, позволяет утверждать, что указанный вопрос о природе мнения лишается традиционно понимаемого рефере н циального измерения, которому в классической теории истины соответствует ко р респондентный элемент, и, соответственно, исходя из всего вышесказанного, нео б ходимым становится кантовский вывод: для анализа докс не имеет смысла иссле довать внеязыковую действительность, поскольку природа мнения объяснима ис ходя только из структуры мышления, а также из семантики и синтаксиса языка, и именно в этом смысле, вопрос о природе мнения – это, в той или иной мере, вопрос о когеренции элементов мысли и яз ыка.
3. Найдены и проанализированы необходимые аргументы в пользу, индетерм и нистского по своей сути, утверждения о том, что поскольку язык предлагает мно жество путей для конституирования и конструирования своего предмета и его по следующего закрепления в образе или понятии, то, соответственно, доксогенты располагают неограниченным выбором форм и модальностей дискурсивного пре ображения и представления, которые они могут использовать для того, чтобы строить свои индивидуальные и вполне определенные «точки зрения» на мир, как выявляющие те или иные его смыслы. Таким образом, даже если число докс о морфных описаний и объяснений может быть ограничено, то, тем не менее, их комбинации в дискурсе фактически бесконечны, – что, как следствие, позволяет говорить о творческой функции языка, которая получает свое осуществление в процессе доксоморфного дискурса, – а это, в свою очередь, связано с тем, что в са мом языке нет критериев, позволяющих различать «правильное», или «буквалис т ское», и «неправильное», то есть доксоморфное, использование языка.
4. Разносторонний и многофункциональный анализ, проведенный в диссерт а ционном исследовании, позволяет расширить представления о специфике и функ циях познавательного процесса, осуществляемого в пределах доксоморфных раз новидностей дискурса – обыденного, или повествовательно-прозаического, фило софского, художественного и историографического. Утверждение о том, что мне ние является первичной системой дескрипции и референции, и как особая познав а тельная форма выступает в качестве инструмента для создания определенного «о б раза» или «картины» мира, посредством предоставления способа ее опис ания – «точки зрения», позволяет целенаправленно аргументировать в пользу того, что мнение – представляя собой уникальную и индивидуальную интерпретацию мира или фрагмента реальности – как способ репрезентации феноменов внелингвистиче ской реальности, – во многом содержит «поэтические» и «риторические» свойства, имплицируя принципиальное отличие и специфику доксоморфного дискурса от всего того, что считается «научным» дискурсом, представленным логической фо р мой номотетико-дедуктивной аргументации. По-сути, природа мнения указывает на доксоморфный аспект дискурса, понятый как такой постоянный вид использ о вания языка, с помощью которого мир или некоторый его фрагмент преобразуется в предмет дискурса, и поскольку предмет доксы – «мнимое» – обладает только «лингвистическим существованием», то, соответственно, любое мнение является таким дискурсом, который нацелен на конституирование и конструирование прав доподобного повествования о своем предмете, а не на «статическое» описание по ложения дел «как-оно-есть-на-самом-деле» при помощи некоторого множества протокольных предложений.
5. Авторская концепция, изложенная в исследовании, предоставляет возмо ж ность для проведения релевантного философского анализа таких языковых фено менов, как синонимия и омонимия, а также может быть использована при рассмот рении вопросов, связанных с поиском необходимых основ аний для синтактико семантического определения дискурса, указывая и обосновывая необходимость принятия во внимание при анализе природы доксоморфной аргументации структу ры отношений индивидных переменных и их предикатов в контексте того или ино го дискурса.
6. Разработана специальная система исчисления истинностного значения ко нечных и вполне упорядоченных множеств высказываний, взятых как целое и имеющих форму доксоморфной аргументации – логика матриц, которая позволяет обеспечить операции над истинностным значением таких референциально непро зрачных повествовательных структур нормального языка, как мнения.
7. На основе предлагаемого взгляда был предпринят также и вполне конкре т ный опыт исчисления правдоподобности мнений, в частности, был разработан м а тематический аппарат, позволяющий производить оценку «коэффициента правд о подобности» для исторических моделей, являющихся способами видения прошло го, или его доксоморфными интерпре тациями. В этой связи следует также отме тить, что результаты исследования могут служить основой для разработки специ альных математических средств анализа в о тношении такой особой познавательной формы, как мнение, открывая возможность для создания аппарата, позволяющего производить оценку «коэффициента правдоподобности» мнений в целях его пр и менения в области политологии, PR-технологий и политической логистики.
Апробация результатов исследования. Результаты диссертации апробиро ваны в следующих формах:
Участие в работе конференций (XI Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов – 2004», г.Москва;
V Все российская научная конференция «История идей и история общества», г.Нижневартовск;
Всероссийская научно-практическая конференция, посвященная памяти профессора В.А.Данилова «Историк и его эпоха», г.Тюмень;
Всероссийская научная интернет-конференция с международным участием «Анализ гуманитар ных проблем современного российского общества», г.Омск;
V Всероссийская ко н ференция «Художественная культура: теория, история, критика, методика препод а вания, творческая практика», г.Красноярск;
Всероссийская научно-практическая конференция «Актуальные проблемы вузовской науки: теоретические и практич е ские аспекты», г.Тамбов;
Межвузовская научно-практическая конференция «XXI век: Вызовы времени (региональный, российский, международный аспекты)», г.Воронеж;
VII Всероссийская научная конференция «История идей и история об щества», г.Нижневартовск), выступления на летних философских школах (VII Лет няя философская школа «Голубое озеро», г.Новосибирск).
Исследование, поддержанное грантом федерального агентства по образов а нию (Грант: А04-1.1-223, «Количественные методы и оценка правдоподобности исторических взглядов»).
Структура и объем исследования. Диссертация изложена на 536 страницах и состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 933 наименования, в том числе 172 на иностранном языке.
Основное содержание диссертационного исследования Во введении обосновывается актуальность темы диссертационного исследова ния, характеризуется степень ее теоретической разработанности, анализируется проблемное поле и формулируется объект, предмет, основные цели и задачи рабо ты, определяется новизна и практическая значимость исследования.
В первой главе – « versus : историографические и логико-семио тические основания», предпринимается историко-философский анализ истоков и эволюции центральной проблемы диссертационного исследования – природы та кой особой познавательной формы как мнение. При этом отмечается, что в основе большинства течений и направлений современной философии лежат два тесно свя занные предположения, не позволяющие использовать достигнутые этими теч е ниями и направлениями результаты в том в иде, в котором о ни были получены, без внесения существенных изменений. Первое предположение – методологическое, основано на так называемом резолюционно-композиционном методе. В самом об щем виде этот метод требует, разделения сложных проблем на составляющие их более простые компоненты, в соответствии с чем, любое исследование рекоменду ется начинать с более простых проблем и затем постепенно и осторожно добирать ся до более крупных и сложных. Соответственно, применение резолюционно композиционного метода в исследовательской практике современной философии языка означало появление почти повсеместно разделяемого убеждения, согласно которому философия языка должна начинаться с исследования поведения логич е ских постоянных – имен собственных, а также значения слов и предложений, по скольку именно путем анализа предложений, их основных компонентов или про стых соединений предложений предполагалось эксплицировать трансценденталь ные условия истины и значения, но, несмотря на кажущуюся, на первый взгляд, и неявно полагаемую интуитивную о правданность данного метода, данный метод, тем не менее, отвергается доксологией, разделяющей холистское, по сути, утве р ждение о приоритете в доксоморфном дискурсе логической формы над ее состав ными частями – предложениями и терминами, хотя она, безусловно, не отрицает необходимость детального анализа логико-семантических отношений между тер минами и понятиями, включенными доксогентом в свое доксоморфное описание мира, тем более что эти отношения – как, например, отношения между предметом конечного осмысленно го множества высказываний и его обозначающим его име нем собственным – обладают особой природой, которая заключается в необход и мости их семантической определяемости исключительно с помощью некоторого вполне определенного мнения взятого как целое. Согласно второму предположе нию, в современной философии языка вообще не расценивается как проблема тот факт, что язык может демонстрировать сложную картину реальности в контексте конечных осмысленных множеств, то есть текстов, лучше, чем с точки зрения ин дивидуальных предложений, то есть большинство исследователей логико семантических свойств языка не усматривало проблемы именно в этом, предпоч и тая избегать анализа структуры дискурса, того, что, например, совершенно прин ципиально не могло быть элиминировано семиотикой, лингвистикой текста и лите ратуроведением. Исходя из всего этого, особо подчеркивается, что для доксологии, искомая систематическая теория значения должна быть строгой и достаточно бога той по своим объяснительным возможностям, но, в то же время, основывается не на атомарной, то есть берущей в качестве исходной значимой единицы языка о т дельное слово – термин или понятие, и не на молекулярной, утверждающей исход ной значимой единицей языка – целое предложение, а универсальной и холис тской модели языка.
В параграфе – §1. «Эволюция проблемы: от дистинкции и как способа выявления онтолого-гносеологических соответствий до поиска логико семиотических оснований доксоморфного дискурса », – устанавливается, что воз никновение дистинкции и – является результатом процесса осмысле ния и категориального оформления основных философских идей и проблем заро ж дающейся теории познания, среди которых приоритетная роль закрепляется за во просом об отношении между познанием и миром. При этом указанная дистинкция мнения и знания впервые становится основанием для соотнесения способов позна ния с различными уровнями реальности – «чувственное восприятие», имеющее своим предметом изменчивый мир становления –, рождает –, как об ласть веры –, и догадки –, в то время как «мышление» и «разум», об ращенные на умопостигаемый мир неизменного бытия, приводят к «истине» –, являющейся определяющим свойством для. В соответствии с этим, способы познания дифференцируются на непосредственно-интуитивные –, и дискурсивные –, и именно последние, то есть дискурсивные способы позна ния характеризуются либо как – «точное знание», или исходящее из необ ходимых посылок, либо как – мнение, если посылки носят вероятностный ха рактер. Тесная связь онтологических и гносеологических аргументов в процессе эволюции теории познания привела к постепенному становлению и утверждению «теории отражения» – Abbildstheorie, как основания доктрины «эпистемологиче ского фатализма, согласно основным принципам которого все, что может быть «познанным», «увиденным» или «воспринятым» каким-либо другим способом с необходимостью уже должно находиться где-то там вне познающего субъекта еще до того как оно станет предметом «познания». Таким образом, процессу познания приписывается способность и необходимость быть «изображением» и «отражени ем» мира, который пребывает где-то там – вне субъекта познания, и который дол жен существовать до того, как познающий субъект его увидит либо воспримет к а ким-то другим образом. Априорное допущение того, что познание является обяза тельным описанием, или изображением мира, таковым каков он есть, ставит трад и ционную эпистемологию перед сложнейшей дилеммой – необходимостью выбора критерия, исходя из которого оказывается возможным судить о «правильности» наших описаний и изображений, и, как следствие, на роль такого критерия было выдвинуто понятие «истина» –, которое в процессе последующей историко философской эволюции превратилось в совершенно особую семантическую кате горию, ставшую специальным предметом логико-философского анализа. Наконец, наряду с многочисленными философскими системами, основанными на традици онной эпистемологии, согласно которой человек рождается в предустановле нный, в себе и для себя пребывающий мир с единственной задачей – изучить и как можно достовернее познать действительность, возникают системы критической филос о фии: софистика, скептицизм, трансцендентализм, радикальный конструкт ивизм, – которые создают все необходимые основания для аргументации утверждения о том, что об одном и том же предмете всегда возможны как минимум два мнения, поскольку именно человек является мерой всех вещей, и которые делают предме том философского анализа конституирующую и конструирующую деятельность познающего субъекта.
При этом отмечается, что трансцендентализм, оказав определяющее влияние на смещение акцентов в эпистемологической проблематике, имплицитно содержит в себе все необходимые основания для возникновения философских направлений д е лающих предметом своего анализа не установление четких границ познавательных способностей, а язык, за которым постепенно утверждается «медиальный» статус посредника между познанием и миром. «Лингвистическая», или «семантическая», стратегия исследования природы способов познания состоит в изменении интенции философского анализа с рассуждения об объектах на рассуждение о словах, или, иными словами, происходит переход от одного объекта исследования к другому – от человека и мира к языку, на котором можно говорить о человеке и мире. Так им образом, Linguistic Turn – это поворот от наивно-реалистического представления о том, что философия может исследовать мир в его субстанциалистском и эссенциа листском смысле, к исследованию того, как мы говорим о мире и как рассуждаем о самом рассуждении, и именно с этим связано выдвижение на передний план про блемы значения – центральной проблемы философии языка. Проект лингвистиче ской критики метафизической философии имеет своим предметом аристотелевское понимание истины, которое начинает расцениваться как следствие вполне опреде ленной языковой конвенции, поскольку если взаимопонимание на уровне языка неизбежно требует интерсубъективного признания некоторых правил, то и во з можность истины как «объективной» оказывается предусмотрена самим языком. В философии языка возникает и получает систематическую аргументацию идея, со гласно которой все свои представления о структуре мира человек получает из структуры языка, более того, между обеими структурами имеется столь строгое с о ответствие, что изменения в «грамматике» языка должны вызывать за собой и из менения в мировоззрении. Иными словами, каждый человек оказывается в семан тическом плену своей индивидуальной лингвистической оболочки и это, в свою очередь, объясняет, почему какими бы разными ни были индивидуальные языки и как бы плохо они ни согласовывались друг с другом, тем не менее, каждый из них прекрасно согласуется со своим собственным «миром», но вместе с этим «действ и тельный мир» – «мир-как-он-есть» – вовсе не совпадает по структуре ни с одним из возможных языков, как в отдельности, так и со всеми ними в совокупности. Таким образом, постепенно возникает понимание того, что внешний «действительный мир» ничего конкретного субъекту познания не навязывает и ему подходят разные его «картины», а это, соответственно, делает мир по отношению к нам «бесконеч ным», ведь у нас нет никакой возможности отрицать то, что мир заключает в себе бесчисленные толкования.
Интерес и осознание центральной роли логико-семиотических проблем языка для философии становятся основанием для появления разнообразных логицистских проектов. При этом особой чертой логицизма является то, что он никогда не был ориентирован на прояснение сущности языка, то есть логицизм не отталкивается от той общей предпосылки, что язык функционирует, описывая реальность или в ка ком-либо отношении указывает на нее. В соответствии с этим, рассматривая мысль как содержание предложения, логицизм по преимуществу не ставил перед собой задачи выяснения того, каким образом мысль относится к действительности, то есть логицизм не говорит о том, что такое есть язык, но говорит о том, что, если в языке должны осуществляться выводы, а нечто должно признаваться истинным, то использование языка должно отвечать определенной структуре, и эта структура может быть четко зафиксирована с помощью определенных выразительных средств, имеющих формальный характер. Изменение способов философского ана лиза означает замену эпистемологии в качестве главной философской дисципл ины «логикой», притом, что под последней понимается не только то, что т радиционно обозначается данным словом, но и – что принципиально – философия языка, по степенно, в особенности благодаря исследованиям в рамках аналитической фило софии, утверждается понимание того, что только с помощью анализа языка можно анализировать мышле ние, а это, в свою очередь, с необходимостью требует экс плицировать имплицитно усваиваемые нами правила употребления языка. Логици стская стратегия философского анализа делает одной из основных своих проблем – вопрос об отношение структур мысли к тому, что мыслится, поскольку понимание познавательных способностей и онтологических структур ставится в зависимость от форм мышления, выделенных в процессе логического анализа форм представле ния знания. Установление зависимости онтологических представлений от логич е ской структуры указывает на то, что избранный способ формализации затрагивает не только структуру мысли, но и нечто говорит о мире, и, соответственно, это по зволяет сделать утверждение, согласно которому способы построения онтологий, базировавшиеся на том, как традиционная логика представляла структуру сужде ния, не являются единстве нными, а представляют собой лишь один из возможных вариантов. Таким образом, логицизму удается показать, что онтологию можно рас сматривать как следствие определенной формально-логической доктрины, а по скольку выявление структуры мысли задает структуру мыслимого, то в этом отно шении формальная логика приобретает трансцендентальное содержание. В качест ве своего естественного следствия логицизм влечет методологический и онтолог и ческий плюрализм, согласно которому некоторые истинные утверждения и пр а вильные представления вполне могут вступать друг с другом в противоречие, не теряя при этом своей истинности и правильности, а это, соответственно, обеспеч и вает все необходимые основания д ля систематической аргументации в пользу но миналистского утверждения, согласно которому действительных миров должно быть больше одного и наш универсум состоит скорее из способов описания мира, чем из самого этого мира или миров, что означает невозможность проведения ни какого ясного и устойчивого общего различия между содержанием и способом дискурса, в связи с чем адекватность способа опис ания никоим образом не может быть вопросом истинности, поскольку любое утверждение истинно, а описание или представление правильно, для того мира, которому оно соответствует, то есть на личие нескольких конфликтующих версий мира не отменяет и не уменьшает их ис тинностного значения для разных «концептуальных схем», хотя аналогичным о б разом признание относительности и истинности языкового выражения, тем не ме нее, не отрицает необходимости выявления четких критериев его правильности, в качестве которых могут выступать критерии адекватности правилам конструктив ной системы. Все это, в свою очередь, означает, что признание конвенцио нально сти значения не подразумевает с необход имостью признание его произвольности.
Онтологический плюрализм, подразумевающий то, что любой предмет может быть категоризован с одинаковым успехом многими способами, которые отличаются по существу в онтологическом наполнении и являются в этих систематизациях взаим но несовместимыми, а также невозможность осуществления завершенной сущно стной категоризации мира, поскольку из-за множественности версий мира в раз личных знаковых системах бесполезно искать полное описание действительности, и, наконец, онтологический релятивизм, который заключается в том, что онтолог и ческие предложения имеют истинностное значение только относительно «истолко вания» или «трактовки» объектов, мира или действительности, то есть указание на «мир» имеет смысл только в том случае, если оно соотносится с какой-то системой описания, – повлекли за собой возникновение и утверждение в философии ант и фундаменталистской позиции, согласно которой реальность всегда открыта для различных точек зрения, то есть, любая ситуация обычно допускает множество разных описаний, и в принципе разнообразие форм наших описаний не ограничено сверху, так как нет никаких способов, которые позволяли бы делать окончательный выбор между конкурирующими описаниями и объявлять одно из них более «ис тинным», то есть соответствующим природе реальности, чем другое.
В параграфе – §2. « как специальный предмет логико-философского ис следования», – отмечается, что доксология, разделяя классические лингвофило софские положения, согласно которым целью любого логико-семиотического ис следования является анализ структуры мысли, предполагающий четкое понимание того, что изучение мысли следует четко отличать от изучения психологического процесса мышления, при этом в качестве единственно правильного метода призна ется последовательный анализ языка, ориентируется на принципы трансцендент а лизма, в частности, на то, что нельзя надеяться на познание чего -либо вне того спо соба, которым это дано, а, следовательно, при исследовании доксоморфного дис курса необходимо, прежде всего, анализировать его логическую форму. Таким о б разом, доксология не должна рассматриваться в качестве очередной психолингв и стической гипотезы о сущности мышления и функциях сознания, так как осно вную цель систематической теории значения должен составлять лишь анализ формаль ных аспектов дискурса, к которым сводится владение языком, то есть непосредс т венно сам процесс понимания слов и выражений.
При этом одной из важнейших задач доксологии является создание альтернати вы по отношению к традиционным теориям значения, для которых определяющим является фундаменталистски истолкованное понятие истины. Как следствие, до к сология, рассматривая основания двух наиболее распространенных стратегий ис следования структур значения: во-первых, «статичной» трактовки значения как от дельных объектов либо материальных, либо психических, либо объективно идеальных, обозначаемых словами или словосочетаниями, и, во-вторых, «динами ческой» трактовки, согласно которой значение осознается в качестве важнейшей черты языка-деятельности, или языка-практики, и которая, соответственно, в прин ципе не допускает никакой субстанциализации, «овеществления» или реизации значения, отмечает, что в ситуации, когда язык перестает рассматриваться в кач е стве пассивного регистратора фактического содержания или структуры реальности и включается в непосредственное практическое взаимодействие с ней, то и знач е ние становится неотъемлемой чертой подобного взаимодействия, иными словами, значение становится функциональным, что, безусловно, заметно усложняет его концептуальное отношение к такой традиционно изучаемой эпистемологией харак теристике познавательного процесса, как истина. При этом среди многочисленных положений формальной семантики, разделяемых доксологией как учением о знако вом мышлении и дискурсивной деятельности, следует особо выделить то, согласно которому оказывается возможным предположение о том, что сама по себе «истин ность» есть следствие дефляционной способности языка, то есть «истинность» есть такое свойство языковых выражений, которое отнюдь не отсылает нас к предмету или состоянию дел.
В целом, доксология предлагает трактовать язык через призму его познаватель ных форм, которые имеют определяющее значение для свойств дискурса и среди которых системообразующими являются две: номотетико-дедуктивная форма ар гументации, или теория, как основная познавательная форма научного дискурса, и доксоморфная форма аргументации, или мнение, являющаяся основной познав а тельной формой для повествовательных структур, артикулируемых в теле нор мального языка. При этом современной эпистемологии, решающей проблему обо с нования знания, присуще явное или неявное стремление принижать различие ме ж ду номотетико-дедуктивной формой аргументации, которая выражается, как пра вило, в терминах индивидуальных предложений относительно мира, и логической формой доксоморфного дискурса, которая интегрирует все содержащиеся в ней индивидуальные предложения в единое целое – доксу. Следует понимать то, что доксоморфный дискурс не отвечает указанным необходимым формальным требо ваниям, предъявляемым к номотетико-дедуктивной форме аргументации, посколь ку, во-первых, одной из наиболее характерных особенностей таких конечных о с мысленных множеств высказываний, как докса, является то, что без детального ло гико-семиотического анализа, оказывается, невозможно провести в них четкое о т личие между теми элементами, которые действ ительно относятся к миру, то есть содержат референцию, и теми элементами, которые только приписывают ему о п ределенные черты без точной референции к ним, иными словами, никакой очевид ной границы между ними нет, и можно даже продемонстрировать, что референт ные элементы полностью совпадают с тем, что только приписано подразумеваем о му объекту референции – «мнимому» предмету. По сути, если в номотетико дедуктивной форме аргументации, как некотором данном множестве высказыв а ний, единство и системность обеспечивают правила логического вывода, органи зующие это множество в дедуктивную систему, то, соответственно, единство и о с мысленность нашему доксоморфному дискурсу, оформленному в виде конечных осмысленных множеств высказываний – докс – придает имплицитно содержащий ся в них особый логический элемент – «точка зрения». Именно описание мира, ис ходя из вполне определенной «точки зрения», и раз решает говорить о связанности, единстве и осмысленности доксоморфного дискурса, не позволяя распадаться ему на совокупность отдельных и атомизированных единиц – предложений, так как в этом случае наше описание мира оказалось бы простой описью содержания наших ощущений, выражаемых ничем между собой не связанными, то есть единичными, и, возможно, даже истинностными высказываниями.
В параграфе – §3. «Доксология – исследовательские интенции: пролегомены к логико-семиотическому учению о знаковом мышлении и дискурсивной дея тельности», – указывается на то, что если предметом исследования для доксоло гии являются способы и принципы означивающей деятельности в дискурсе, опо средованном логической формой мнения, то она должна стремиться выявлять и анализировать строение и взаимные сочетания таких дискурсов, которые находятся в процессе самосозидания, или саморефлексии, поскольку мнение есть то место, где язык рефлексирует о себе самом, проставляя собственные границы, а заодно и границы знакового мышления. При этом доксоморфный дискурс представляет со бой такой способ деятельности, который хотя и следует изучать в контексте знако вых систем, в частности, нормального языка, но при этом его нельзя смешивать с областью денотируемого смысла или коммуницирующего сознания, поскольку ес ли для лингвистики язык – это система знаков, то для доксологии, язык – это обез значенное место – – мысли, где следует учитывать сам способ, каким пере распределяется знаковая система, а именно логическую форму –, которая де терминирует артикулируемый дискурс и которая есть особая означивающая функ ция, которая не репрезентирует какую-либо «сущность» или означаемое, а которая маркирует множественное и случайное распределение бесконечности означивания в теле нормального языка и пространстве знакового мышления, локализуя и инд и видуализируя один из возможных способов употребления знаковых структур.
Иными словами, доксоморфный дискурс ограничивается одним только преобразо ванием знаковой системы, обнаруживая тем самым не что иное, как место – – производства смысла, предшествующего самому смыслу, то есть первичную сис тему дескрипции и референции – мнение. Тем самым становится понятным то, что любого рода доксоморфное употребление языка – это освоение и выявление поте н ций, заложенных в языке, творческая деятельность, с помощью которой субъект доксогент освобождается от давления целого ряда языковых и психических схем.
Таким образом, акт означивания, взятый в контексте доксоморфного употребления языка, представляет собой творческий языковой процесс, в рамках которого следу ет различать два компонента: артикуляцию некоторого вполне определенного ко нечного множества знаков и супрасегментарную функцию, которая собирает да н ное множество в целое, придавая ему тем самым осмысленность и наделяя знач е нием, и является своего рода субъектом, занимающим определенную позицию ради презентации акта самого означ ивания, маркирующим один из возможных способов означивания в нормальном языке, но в то же время не располагающегося ни в о д ном из знаков множества в отдельности, а распределенного по всему означиваю щему комплексу – доксе.
Мнение, имплицитно содержа способ означивания, тем не менее ничего не «изображает» и ничем не денотируется, в нем не найти ничего такого, что было бы внеположено артикулирующему его дис курсу, что было бы независимо от доксы – некоторого вполне определенного конечного множества высказываний, – удосто веряющей и сертифицирующей значение любого из знаков, используемых докс о морфным дискурсом, именно поэтому предметом анализа для доксологии стано вится соотнесенность знаков внутри артикулирующего их дискурса. Таким обр а зом, мнение – это особая семиотическая практика, преимущество которой заключа ется в том, что в ней отчетливее, чем в прочих семиотических практиках фиксиру ются проблемы смыслопроизводства, являющиеся предметом анализа доксологии, поскольку доксоморфный дискурс рассматривается в контексте его несводимости к объекту нормативной лингвистики – к кодифицированному грамматикой денота тивному знаку.
В целом, такая особая познавательная форма, как мнение, препятствует одно значному и догматическому отождествлению языка с системой, коммуницирую щей смысл, элиминируя коммуникативную поверхность языка, мнение оказывается таким означивающим комплексом, который позволяет снять линейную понятий ную механику, интерпретируя структуру реальности, как структуру, не сводимую к одному-единственному смыслу. Все это делает понятным, что мнение представляет собой сложный вид дискурсивной практики, способы которой и должна помочь уяснить особая теория специфического акта означивания, осуществляемого через повествовательные структуры нормального языка – доксология, которая устремля ется к определению своего предмета как знаковой системы особого типа, марк и рующей различные способы означивания в повествовательных ст руктурах нор мального языка, не подчиняя их при этом коммуникативному и денотативному д е терминизму, предпринимая исследования доксоморфного дискурса, в контексте их параграмматического употребления.
Соответственно, доксология в качестве принципиальной своей цели делает соз дание формального метода исследования, позволяющего корректно и адекватно анализировать специфику такой саморефлексирующей знаковой системы, как но р мальный язык. Формальные модели и операциональные понятия для подобной процедуры исследования могут предоставить семиотика, логика, лингвистика и ма тематика, тем самым предлагая определенную формализ ацию, но и не сводясь к ней, а используя ее лишь операционально, то есть формулируя принципы того или иного типа означивания, доксология представляет собой логико-семиотический дискурс, предпринимающий попытку понять через язык то, что чуждо языковым системам, взятым лишь в коммуникативном или денотативном аспекте, интегрируя все свои построения в создание нового проекта гносеологии, поскольку, действи тельно, мнение как познавательная форма представляет собой именно то, что не возможно помыслить в целостной понятийной системе, лежащей в основании с о временной лингвофилософии, так как именно в рамках мнения и очерчиваются границы языка как системы способов означивания, поэтому доксология, не забло кированная такими концепциями познавательной деятельности, в которых мнение игнорируется как специфический вид дискурсивной и познав ательной практики, дает возможность трансформировать семиотическую теорию означива ния и логи ческую теорию значения в гносеологию – учение о правилосообразной означ и вающей деятельности, поскольку «правильно» означить и есть познать7.
Во второй главе – «: логико-семиотический анализ», проводится анализ и описание семантических, синтаксических и модальных аспектов доксоморфного дискурса. При этом приверженность номинализму как инструменту анализа раз личных измерений доксоморфного дискурса – онтологического, эпистемологиче ского, этического, эстетического и формального – обуславливает принципиальную несхожесть предлагаемого в диссертацио нном исследовании взгляда с позициями других течений и направлений, представленных в современной философии языка, в частности, на то, как следует отличать факт и вымысел, описание и объяснение, текст и контекст. По-сути, доксология – это теоретическое объяснение доксоморф ного, то есть обладающего «фикционалистскими», или вымышленными свойства ми, дискурса, содержащее анализ всех способов, какими различные «точки зрения» создают типы образов и связи между ними, способные служить знаками такой ре альности, которую, соответственно, в целях ее конституирования можно лишь во образить, а не воспринять непосредственно. Особо подчеркивается, что дискурсив ные связи между элементами содержания докс не являются логическими связями или дедуктивными соединениями одного с другим, они метафоричны, то есть, ос нованы на поэтических техниках замещения, символизации, пересмотра, интерпре тации и ре-интерпретации, и именно поэтому любое исследование некоторого вполне конкретного мнения, игнорирующее его доксоморфную структуру, обрече но на неудачу в том смысле, что в его рамках невозможно понять, почему данный дискурс «имеет смысл» вопреки, во-первых, фактическим неточностям, которые он может содержать, и, во-вторых, логическим противоречиям, которые могут ослаб лять его доказательства, а это означает, что отношения между предметом доксы – «мнимым», образованным для обеспечения единства доксоморфного дискурса, и Отсюда становится вполне понятным положение, согласно которому когнитивные проце ссы и пр о цедуры означивания те сно связаны между собой, поскольку «…знак не ожид ает пассивно прихода того, кто может его познать: он всегда конституируется только посредством акта познания». См.: Фуко М. Сло ва и вещи: Археология гуманитарных наук. – М., 1977. – С.109.
какими бы то ни было формальными доказательствами, выдвигаемыми для объяс нения его природы, состоят в комбинации логико-семантических и тропологиче ски-фигуративных компонентов доксоморфного дискурса.