Фоностилистика текста: звуковой повтор в перспективе смыслообразования
На правах рукописи
ВЕКШИН Георгий Викторович ФОНОСТИЛИСТИКА ТЕКСТА:
ЗВУКОВОЙ ПОВТОР В ПЕРСПЕКТИВЕ СМЫСЛООБРАЗОВАНИЯ 10.02.01 – русский язык
Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук
Москва — 2006
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Значимость звуковой стороны текста как области и организующей, и организованной была очевидна уже поэтикам и риторикам древности. Со временная традиция ее изучения ведет свою родословную от гумбольдти анской и потебнианской философии языка, открытий Соссюра в области анаграмм и опытов исследования феномена звукового повтора в трудах русских «формалистов», их продолжателей, спутников и оппонентов в Рос сии и за рубежом. Лингвопоэтические разыскания последних десятилетий в области звуковых сближений и повторов (работы В.Н. Топорова, В.С. Баевского, В.П. Григорьева, Вяч. Вс. Иванова, Т.М. Николаевой, Е.Г. Эткинда, Н.А. Кожевниковой, А.В. Пузырева и др.) значительно обога тили представления о принципах и формах звуковой организации текста, однако функциональная сторона вопроса во многом остается непрояснен ной. Проблематика звукового повтора, неизменно отражаемая в статьях филологических энциклопедий, давно вошедшая в практику анализа текста начиная со средней школы (ныне редкое пособие по стилистике обходится без упоминаний о звукописи, инструментовке, эвфонии, средствах «звуко вой выразительности», аллитерациях, ассонансах и т. п.), в то же время ну ждается в обобщениях в форме монографических исследований, которые могли бы упорядочить и наполнить более строгим лингвистическим смыс лом традиционные понятия фоники, из которых лишь рифма может счи таться относительно исследованным феноменом языка и текста.
Стилистика, с ее преимущественным вниманием к социокультурной обусловленности речевого отбора, к формам реализации творческих воз можностей говорящего, к речи как инструменту культуры, не может счи тать единственным своим предметом устную речь, особенности индивиду альных или социальных диалектов, не отражаемых письмом, т. е. исклю чать из поля зрения механизмы и результаты речевого отбора при формировании основных вербальных «конденсаторов» культуры – текстов.
Поворот современных исследований в сторону композиционно-игровых ас пектов фразо- и текстообразования (Т.А. Гридина, В.З. Санников, W. Sobkowiak и др.) свидетельствует о том, что текст имеет прямое отно шение к фонетике не только потому, что он может быть произнесен, но главным образом потому, что соткан из звуковых единиц – сегментных и суперсегментных, т. е. представляет собой специфичную звуковую после довательность и композицию, основанную на актуализации факторов зву кового подобия и контраста. «Созвучия и подобозвучия в разных стилях речи могут выполнять очень разнообразные функции. Эти функции до сих пор мало изучены как в стилистике литературной и народно-разговорной речи, так и в стилистике художественной литературы и устно-поэтического творчества» (В.В. Виноградов). Для современной филологии, свидетельни цы культа словесной игры и кризиса поэтической культуры, задача функ ционального исследования специфических звуковых форм текста как про дукта речевого творчества становится еще более актуальной.
Сказанным определяется актуальность и настоящей диссертации, ко торая посвящена теоретическим основам анализа текста на композиционно звуковом уровне – изучению синтагматических форм звукового повтора как основы реальных и потенциальных приемов тексто- и смыслообразования.
Предмет представленной диссертации – выбор стилистически значи мых звуковых форм при создании текста.
Ее объект – произведения русской речи в их простейших, элементар ных звеньях, которые образует звуковой ряд и звуковой повтор как резуль тат действия механизма языковой аналогии, выраженного в феномене па раллелизма.
Ее научная цель – продвинуться в постижении связи звука и смысла в текстах как продуктах творчества.
В свете поставленной цели определялись частные исследователь ские задачи работы:
1. Осмыслить механизм повтора в тексте как проявление повтора аналогии, лежащего в основе творческого существования и развития языка.
2. Исследовать звуковой повтор на фоне слогового строения речи как продукт синтеза прерывности и непрерывности в языке.
3. Показать взаимодействие прямого и обращенного параллелизма в про цессе текстообразования и его выражение в звуковой организации тек ста.
4. Определить основные формы звуковой ассоциативности и простейшую строевую единицу текста на композиционно-звуковом уровне.
5. Показать взаимодействие внутреннего строения и позиционного рас пределения звуковых ассоциатов в тексте и различие функциональных возможностей образуемых этим взаимодействием канонических и не канонических приемов художественного текстообразования (аллитера ции, рифмы, анаграммы и др.).
6. Выявить основные критерии выбора звуковой формы в процессе соз дания поэтического произведения. Определить принципы фоностили стики порождения стихотворного текста.
7. Показать роль звукового повтора как инструмента формирования ком позиционного и семантического пространства текста, его место в ме журовневой интеграции речевых форм в процессе текстообразования.
Научная новизна диссертации определяется тем, что в ней впервые с лингвистических позиций дано описание звукового повтора в аспекте эле ментарных принципов формообразования, которые обусловлены различ ным проявлением механизма аналогии-параллелизма в языке и тексте.
Выделены типы звуковой ассоциативности, онтологически предшест вующие частным формам звуковых соединений и повторов, позволяющие определить функциональные возможности конкретных звуковых построе ний и фоностилистических приемов. Введено и обосновано понятие фоно силлабемы как элементарной операционально-строевой единицы текста. На основе использованного «слогоцентрического» подхода к описанию текста предложены единые критерии анализа композиционно-звуковой организа ции текста. Идея близкозвучия конкретизирована применительно к фоно тактике текста, что дало возможность уточнить понятия рифмы, аллитера ции, ассонанса и смежных явлений. На основе разграничения внешних и внутренних факторов звуковой ассоциативности освещены такие приемы, как звуковое растяжение и стяжение слова, палиндром, спунеризм и др.
Функциональные возможности звуковых повторов описаны иерархиче ски. Вводится понятие экстрасегментно-организующей функции повтора как контурного средства текста, дан перечень производных функций повто ра и показаны наиболее типичные формы их воплощения в канонических и неканонических звуковых приемах. Поэтические произведения различной жанрово-стилистической природы представлены как результат динамиче ского взаимодействия параплазматических и метаплазматических тенден ций, борьбы открытых и закрытых структур, что позволило выявить «зву ковой сюжет» текста и его реализацию в жанрах народно- и книжно поэтического творчества. Приемы поэтико-деривационного анализа слова в стихе (звукосмысловая импликация, парономазия, гипограмма и другие ти пы ассоциативно-сетевой, «гнездовой» организации текста, так или иначе использующие анаграмму как стратегию текстообразования) рассмотрены во взаимодействии с факторами семантического возвышения слова, как способы контурной организации речевой последовательности.
Рассмотрение звукового повтора как индексирующего знака позволило наполнить более строгим содержанием понятия звукового жеста, звуковой метафоры и звуковой метаморфозы, представить звуковой повтор как вто рично-предицирующее средство речи, а также обратить внимание на меха низм экстериоризирующей индексации, гипотеза которого подтверждается анализом фоностилистических вариантов, сменяющих друг друга в процес се создания поэтического текста.
Фоностилистика текста очерчена как область изучения пластических форм речи, где строение звуковой последовательности (установление «раз гоняющих» и «тормозящих» речь звуковых повторов) интегрировано с ритмико-синтаксическим и лексико-семантическим развертыванием произ ведения, обеспечивающим членение, выделение и объединение единиц синтагматики текста, его связность, целостность и выразительную способ ность.
Предложенным описанием фонотактической организации текста как результата взаимодействия различных типов параллелизма, введением и систематическим применением понятий эквиритмии, эквифонии и метафо нии как основных текстообразующих типов звуковой ассоциативности, по нятий фоносиллабемы и фоносиллабического комплекса как простейших строевых единиц текста, уточнением лингвистического статуса известных и малоизвестных приемов звуковой организации произведений народно поэтической и книжной традиций, выделением общих принципов фоности листики порождения стихотворного текста, рассмотрением лексики, мор фологии и, главным образом, синтаксиса как трансляторов звуковой орга низации текста в область его семантической композиции – определяется теоретическая значимость работы.
Основные положения, выносимые на защиту, таковы:
1. С точки зрения звуковой организации текст – не хаотическая россыпь и не результат сосредоточения одинаковых элементов в какой-либо части текста, а синтагматическая упорядоченность, результат взаимодействия прерывности и непрерывности в речи. Функциональная перспектива зву кового повтора определяется тем, какие позиции занимают повторяемые элементы, что за чем следует в образуемой ими цепи, какие конфигура ции они образуют.
2. Звуковой повтор в тексте нацелен на специфическое гранулирование зву ковой цепи. Каждая из таких гранул образуется на стержне вокалической позиции и органически слита со слогообразованием, но не автоматически следует ему. Звуковой повтор группирует сегментно-звуковые единицы вокруг слоговых вершин – гласных, эпизодически преображая слоговую структуру речи так, что слоговое единство на отдельных участках текста воспринимается в зависимости от повторяемости его субстанционально звукового строения, образуя комбинаторно и акцентно модифицируемые слоговые созвучия. Простейшей операционально-строевой единицей тек ста, формирующей звуковые комплексы и цепи и обеспечивающей его связность, выступает повторяемая слогообразная звуковая группа, на званная фоносиллабемой.
3. Строение текста на композиционно-звуковом уровне обеспечивается и поддерживается своеобразной звуковой разметкой речевой последова тельности с помощью повторяемых слогообразных конфигураций (фоно силлабем и фоносиллабических комплексов), которые устанавливают и перераспределяют синтагматические связи, призваны ослаблять, разры вать и консолидировать речевую цепь на отдельных ее участках. Звуковой повтор выступает суперсегментным (экстрасегментно-организующим) средством речи, т. е. является средством членения, выделения и объединения единиц синтагматики.
4. «Звуковые переклички» – проявление индексальной способности язы кового знака как при порождении текста (индексально экстериоризирующая функция), так и в процессе его линейного развер тывания (функция вторичного предицирования).
5. Звуковая композиция текста образуется взаимоотнесением и проти воборством форм прямого и обращенного параллелизма – экви ритмии и эквифонии (сегментно-звуковой, структурно-слоговой и просо дической конвергенции), с одной стороны, и метафонии (звуковых инвер сий и хиазмов, сегментных и акцентных сдвигов) – с другой. Эквифония (эхо-повтор) обеспечивает соположение сегментов речи, их формальное взаимоналожение и семантическое сопоставление. В отличие от нее ме тафония – это, в пределе ее прямой семантизации, звукосмысловая ме таморфоза;
она создает эффект вытекания одной части речевой последо вательности из другой, а в системе средств синтаксиса текста служит опе ратором семантического преобразования («оператором превращения»), в частности актуализируя отношения противоположения, конверсии, неме ханического следования.
6. Представляя собой дистантные, линейно состыкованные и линейно со вмещенные повторы слогообразных звуковых групп разного формата, по втор создает основу для множественного синтагматического расслоения текста. Фоносиллабемы и фоносиллабические комплексы, автономизи руемые с помощью метафонии, вступают в противоречие с морфемным членением и, перераспределяя его, морфологизируются, становятся средством «альтернативной» морфологии слова и текста. В то время как эквифония обращает индексацию к иконической природе знака, метафония, служа инструментом преодоления эхообразного параллелизма и будучи источником кристаллизации звукового потока, в конечном ито ге, обслуживает механизм символической интерпретации языковой и вне языковой реальности.
7. Особенности расположения повторяемых элементов в рамках слова и фразы определяют функциональный статус конкретных приемов звуковой организации текста, обусловливают перспективы лексикализации (тавтограмма, звуковое растяжение и стяжение слов, парономазия и др.) и фразеологизации повторов (приемы спунеризма, палиндрома и некот.
др.) 8. Взаимодействие эквифонии и метафонии, распределение созвуч ных элементов в рамках синтагматических единств (в частности, в преде лах строки и строфы в стихотворной речи) само по себе способно высту пать контурным средством текста, подчиняясь некоторым типичным «звуковым сюжетам» произведения. Такие контурные средства форми руются с помощью теневых и суммирующих рифмовок, звуковых растя жений и стяжений слова и фразы, сегментных наложений, основанных на принципе позиционно маркированной контаминации и ведущих к ана грамме, которая, помимо семантических предпосылок, возникает как ре зультат особого распределения и комбинации ассоциируемых близкоз вучных сегментов текста.
9. Функции звукового повтора как фактора семантической организации тек ста (за исключением редких случаев диктата фоносимволической, звуко изобразительной мотивации) реализуются опосредованно. Важнейшим транслятором звуковой организации в область композиционно семантической организации текста выступает синтаксис, роль которо го сказывается, в частности, в согласованности/рассогласованности дей ствия открытых и закрытых звуковых и синтаксических структур, уста навливающих сложную систему «разгонов», «торможений» и завершений в развертывании речи, которые, в свою очередь, нацелены на формирова ние семантической композиции и семантического пространства текста.
10. В процессе отбора вариантов на разных ступенях порождения стихотвор ного произведения действуют типичные фоностилистические стра тегии текстообразования. Исходным импульсом для порождения тек ста может служить «свернутый» предицирующий звуковой жест, лейтмо тивно определяющий его дальнейшее формирование, или «поэтическая пропозиция», фрагментарно скрепляемая звуковыми повторами, способ ными на следующих ступенях разрастаться в звукоассоциативные гнезда текста.
11. Звуковой повтор – не орнаментальная «накладка» поверх текста, не сред ство его внешней отделки и далеко не в первую очередь способ прямого эмоционального «окрашивания» речи. Это способ «поиска смысла» (В. Шаламов), по существу направляющий порождение творимого текста и формирующий основы его речевой конструкции.
Методологически отправным для данной работы служит тезис Н.И. Жинкина о языке и речи как комплементарных структурах, в соответ ствии с которым текст как речевой феномен представляет собой «непре рывную последовательность слогов», а язык «не содержит в себе правил для формирования текста» [Жинкин, 1998]. Это означает, что единицы, средства и правила текстообразования трактуются как имеющие операцио нальную природу, укорененные в языковой способности, бессознательной манифестацией которой выступает звуковой повтор.
Основным инструментом познания языковой способности, воплощен ной в звуковом строении произведенияи выступающей источником тексто образования и текстопорождения, остается метаязыковая рефлексия наблю дателя как адресата и производителя текстов. Поэтому базовым методом исследования для настоящей работы является эмпирическая интроспекция. Для решения конкретных задач применяются методы позиционно-дистрибутивного, кон текстуального, детерминантного, понятийно-моделирующего анализа, приемы лингвистического эксперимента. Статистические методы, до сих пор обнаруживавшие свою недостаточную продуктивность при изучении фоники, звуковых феноменов текста, используются в ограниченном диапа зоне.
В целом, проводимый анализ опирается на категориально-понятийный аппарат и инструментарий структурно-семиотического и сопоставительно типологического изучения текста, опыт отечественной лингвопоэтики и се миотики словесного искусства, так или иначе продолжающей идейный по иск «русского формализма». Автор заведомо отказывается от попыток не посредственно навязать тексту, особенно тексту творимому, художествен ному, те категории общеязыковой «каноничной фонетики», которые претерпевают существенную корректировку уже на уровне обиходно творческого языкового сознания и, особенно, служат предметом преодоле ния в русле «анти-морфологии» и «анти-фонологии» поэтического текста.
Этим, в частности, обусловлена и необходимость звукобуквенной квалифи кации фоностилистических явлений при рассмотрении звуковых ассоциа ций в тексте.
Анализ опирается на динамическую модель текстообразования, по разному представленную классическими концепциями Ю.Н. Тынянова и М.М. Бахтина и предполагающую стремление видеть в тексте не застывшее воплощение правил абстрактного общеупотребительного языка, но творче ский акт, событие, синтезирующее универсальные и глубинные свойства языкового сознания и уникальные требования конкретного коммуникатив ного действия.
Материалом исследования послужили тексты, отобранные самим авто ром как производившие впечатление организованных в звуковом отношении;
они отражают более чем 20-летний читательско-филологический опыт автора (практику рефлективного «медленного чтения») под избранным углом зре ния;
среди анализируемых текстов оказываются и произведения, уже слу жившие образцами «инструментовки» для ценителей и исследователей слова.
Корпус текстов, служащих в работе непосредственным материалом для ана лиза и иллюстраций, составлен в основном из художественных сочинений – поэтических и, в меньшей степени, прозаических, а также текстов, хранимых и творимых языковым сознанием народа, – прежде всего пословиц, методом «сплошной выборки» извлеченных из собраний В. Даля и В. Танчука, а также образцы современного и старинного народно-балаганного «пустословия», где звуковые эффекты исключительно показательны, поскольку получают боль шую свободу от логики текста. В отдельных случаях в качестве примеров применения «звуковых технологий» для решения задач текстообразования использовался материал рекламы.
Практическая значимость работы определяется перспективой при ложения ее результатов к моделированию процессов порождения текста, построению теоретических и практических курсов русской стилистики, ри торики, теории текста, поэтики. Выявление простейших форм звуковой ас социативности в их функциональной перспективе позволяет сформировать практически применимые представления о правилах звукового построения текста, путях его оптимизации, повышения его воздействующего потенциа ла, может найти успешное применение в создании методик практически ориентированного анализа и генерирования текста, в таких прикладных сферах теории коммуникации, как текстология и практика редактирования, журналистика и PR, реклама, нейминг.
Промежуточные и конечные результаты исследования проходили апро бацию начиная с 1988 года на международных и всероссийских конференци ях и симпозиумах в университетах Москвы (МГУ, РУДН, МГЛУ и др.), Санкт-Петербурга, Еревана, Алма-Аты, Ростова-на-Дону, Саратова, Твери, Тамбова, Улан-Удэ, Харькова, Симферополя и др., в частности – на симпо зиумах МАПРЯЛ «Фонетика в системе языка» (1996, 2002), Всероссийских конференциях «Язык и мышление», ежегодно проводимых Институтом язы кознания РАН (Пенза, Ульяновск), и др. Результаты работы нашли отражение в учебных курсах и спецкурсах («Теория текста», «Функциональная стили стика русского языка», «Основы словесного искусства», «Лингвостилистический анализ текста», «Практическая поэтика для копирайтеров» и др.), на протяжении многих лет читаемых на редакци онно-издательском факультете (затем – факультете книжного дела и рекла мы) Московского государственного университета печати, а также в ряде дру гих вузов Москвы, они отражены в виде учебно-методических пособий, опубликованных авторских программ курсов, частично внедрены в практику нейминга и копирайтинга.
По теме диссертации опубликовано более 30 научных и научно методических работ, среди них 17 статей в научных изданиях (в том числе – журналах «Вопросы языкознания», «Филологические науки» и др.) и мо нография общим объемом более 26 печатных листов.
Диссертация состоит из Введения, 7-ми глав, Заключения, Списка ли тературы, а также Приложения, списка источников примеров и перечня со кращений. Ее структура обусловлена композицией, предполагающей пере ход от изложения принципов исследования к анализу и типологии основ ных композиционно-звуковых форм текста, далее – к их функциональному описанию в рамках фрагментов текстов и, наконец, к анализу целых тек стов в опосредованном взаимодействии их звукового и смыслового строе ния.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении определяется объект и предмет исследования, очерчены основные цели и задачи работы, обоснована ее актуальность, теоретическая новизна, практическая значимость. Кратко охарактеризованы методология и методы исследования;
сформулированы основные положения, выносимые на защиту.
В первой главе «Предмет и принципы фоностилистического иссле дования текста» обосновывается выбор текста как объекта фоностилисти ки (§ 1);
рассматриваются некоторые вопросы методологии, очерчиваются пределы фоностилистики текста (§ 2);
дается общий взгляд на слово как звуковую длительность и принципы его «про-изношения» в тексте (§ 3);
обосновывается выбор фонографического (звукобуквенного) критерия при изучении звукового повтора в связи с проблемой «внешнего» и «внутренне го» чтения (§ 4).
Подобно единицам любого другого уровня языка, единицы фонетиче ского уровня могут рассматриваться как предмет отбора и комбинирования, а значит – быть о б ъ е к т о м с т и л и с т и к и, дисциплины, изучающей п р и н ц и п ы, м ех ан и з м ы, ц е л и и р е зу л ь т а т ы р е ч е в о г о о т б о р а.
Фоностилистика книжно-письменной и фольклорной речи, в отличие от фоностилистики речи устной, предстает как фоностилистика текста. В каче стве центральной для фоностилистического изучения текста выдвигается проблема композиции, так или иначе подчиняющая себе проблематику связ ности и цельности речевого произведения. Синтезируя предельно разведен ные уровни языковой организации – фонетический и дискурсивный, фоно стилистика текста не может игнорировать фонотактику, формы и распреде ление звуковых комбинаций как факторы, предопределяющие функциональ ные возможности изучаемых средств в произведении. В таком понимании фоностилистика текста представляет собой композиционную и функцио нальную фонику текстообразующей речи.
Стилистическое значение звуковой организации произведений книж но-письменной культуры и фольклора обусловлено наличием особых ин тенций распределения и комбинирования звуковых единиц в процессе тек стообразования в зависимости от коммуникативных и жанровых установок текста, предопределяющих композиционные функции звуковых форм и соединений и их семантическую перспективу. Коль скоро стилистический взгляд на язык и текст предполагает рассмотрение всякой единицы, всяко го средства под углом зрения его возможной замены, с учетом его вариа тивной природы, фоностилистикой изучается избирательность в формиро вании конструктивных единиц текста в зависимости от их звуковой струк туры, рассматриваются звуковые подобия и контрасты, повторы и конфигурации звуковых единиц, композиционные формы и приемы звуко вого построения текста как внутренне интегрированного многоуровневого образования.
Если не считать отдельных фактов звукосимволизма, воздействия на текст зыбкого и фрагментарно актуализируемого «фонетического значе ния» (которое, к тому же, проявляется главным образом в составе синтаг матически организованных единств, а не атомарно или суммарно), звуко вые единицы языка лишены самостоятельных семантических функций.
Звуковые средства приобретают активность в тексте не в силу их способно сти выступать в качестве смыслоносителей, а, напротив, благодаря их сво боде от непосредственной смысловой нагрузки. Основная функция фонемы – выступать экспонентом морфемы – надстраивается здесь вторичной, кон структивно-текстообразующей, которая оказывается не продолжением ее семантических функций, а следствием их отсутствия. Основной причиной актуализации текстообразующей способности звуковых средств языка яв ляется, таким образом, их «нерастраченный» семантический потенциал, стремление языка к заполнению функциональных лакун.
Важнейшей методологической предпосылкой фоностилистики текста считается идея непроизвольности, прямой и опосредованной мотивирован ности языкового знака как конструктивного элемента текста.
Поиск универсального в фоностилистике неизбежно ориентирован на сферу функций в большей степени, нежели на сферу форм, а следовательно, вновь приводит к уровню текста, наиболее полно и вместе с тем всегда инди видуально воплощающего функциональные потенции речевых конструкций и единиц. С другой стороны, в области форм этот поиск требует не столько каталогизации разновидностей звуковых построений, сколько установления неких простейших интенций и приемов текстообразования, так или иначе опирающихся на звуковую организацию речи, «элементарных принципов формообразования» [Левый, 1971] в звуковой организации текста, которые обеспечивают реализацию некоторых общих функциональных заданий, формируемых в рамках семантических стратегий текстов различного рода, иными словами – уяснения функциональной перспективы основных, наи более общих, и, далее, специфических форм звукового повтора и контраста при создании текста.
Анализ текста требует учитывать преимущественно бессознательную природу используемых звуковых средств и приемов, ограниченные воз можности статистических методов их изучения по сравнению с методами эмпирическими, приоритет конститутивной роли звуковых повторов по от ношению к звуковой изобразительности в тексте, что, помимо прочего, не позволяет считать орнаментальную функцию существенным фактором тек стообразования и заставляет отказаться от атомизирующего и суммарного рассмотрения звуковых повторов как средства «звукового сопровождения» (аккомпанемента смыслу) в их изоляции от просодического строения, сег ментно-звуковой и слоговой последовательности, синтагматики текста в целом.
Анализ и описание фоностилистических явлений сопряжены с несколь кими существенными методологическими трудностями.
Главная из них – выбор м е т а я з ы к а исследования. Звуковое строение текста – то, что распознается «на слух», т. е. в той или иной мере произволь но;
вычленяемое в звуковом повторе как значимое для текста зависит от умо настроения исследователя, его читательских вкусов и филологических навы ков в гораздо большей степени, нежели явления, наблюдаемые в сфере орга низации текста на более высоких его уровнях. Вторая трудность – по преимуществу бессознательная природа звуковой организации, точнее – ее статус промежуточного и опосредующего звена между сферами осознанного и безотчетного, требующая искать в наблюдаемых приемах манифестациею принципов и правил образования звуковой цепи, не контролируемых созна нием. Третья трудность – собственно дефицит «научной доказательности» в описании явлений фоностилистики, особенно проявившийся в истории разработки теории анаграмм Ф. де Соссюром. Позднее поиск учеными универсальных, математически предсказуемых моделей звукового по строения текста и взаимодействия в нем звучания и значения также не дал существенных результатов. Одна из причин такого положения – в неразра ботанности методик регистрации и описания объектов звуковой организа ции текста как системы. Осторожность исследователя звуковых форм тек ста, проявляемая в части обобщений и выводов, закономерна, поскольку роль научной интуиции до сих пор оказывалась в этой сфере значительно более весомой, нежели роль «предсказующих» математических и стати стических методов анализа. Повторяемость в области звуковых форм речи сама по себе неизбежна в силу ограниченности знаковых средств, а на та ких маленьких участках текста, на которых действует конкретное созву чие, статистические данные не могут быть достаточно показательными, поэтому, согласно замечанию М.Л. Гаспарова, при отборе материала «нам приходится иметь дело с малыми объемами, на которых статистика не ра ботает» [см. Муравьев, 1989]. К тому же, установка на творческое пережи вание слова способна сделать любой, даже «случайный», «неизбежный», например в силу грамматической или лексической повторяемости, звуко вой повтор в поэтическом тексте значимым, эстетически действенным элементом конструкции. Очевидно, однако, что сам текст способен «помо гать» читателю, предлагая специальные сигналы, указывающие на значи мость повтора, создавать некую дополнительную систему координат, по зволяющую актуализировать звуковой повтор в тех или иных позициях и комбинациях, однако эта система – лишь система подсказок, в художест венном произведении неединственная и проявляющаяся неравномерно.
Конкретное звуковое средство текста, особенно поэтического, не может действовать постоянно как его доминантный принцип, а степень активно сти звуковых повторов на разных участках речи различна потому, что текст в целом и на отдельных его уровнях представляет собой результат взаимодействия разнородных и разнонаправленных конструктивных тенден ций. Поскольку текстообразование имеет принципиально линейный и «про содичный» характер, надежным критерием оценки композиционной роли звуковых средств не может служить и «геометрия текста», случаи «симмет рии» в распределении звуковых элементов.
В процессе письма и чтения основной речевой субстанцией становятся звуковые образования, объективированные графически. Восприятие текста предполагает актуализацию «внутреннего», фонематического слуха, для которого значима буква как графический экспонент фонемы. Поэтому зву ковые средства (звуковые повторы и контрасты) могут выражаться в прие мах, восприниматься как устойчивые и значимые и, следовательно, рас сматриваться теорией текста в той мере, в какой они объективированы его звукобуквенной (фонографической) формой. На основании подробного об зора взглядов на соотношение звука и буквы в творимом тексте (И.А. Бодуэн де Куртенэ, Л.В. Щерба, В.В. Виноградов, А.П. Журавлев, М.Л. Гаспаров и др.) делается вывод, что книжно-письменная речь позволя ет достаточно прочно ассоциировать фонему с ее графическим образом и в тех случаях, где она не представлена фонологически сильным вариантом, и, таким образом, дает основания решать вопрос о квалификации звуков в слабых положениях с учетом его графемного воплощения, в частности рас сматривать безударный гласный в звуковой структуре текста как функцио нально эквивалентный тому ударному, который выражен аналогичной ор фограммой.
В главе дается перечень гласных фонографем, рассматриваются воз можности функционального отождествления согласных в цепи звукового повтора (ср. О.М. Брик, В.П. Григорьев, Н.А. Кожевникова и др.) в связи с проблемой фонологичности русской орфографии и «беззвучности», «идеальности» текстообразующей речи, ее ориентированности на звуча ние постольку, поскольку она ориентирована на смысл.
Во второй главе «Повтор как явление языка и текста» феномен повтора рассматривается в контексте проблематики языковой формы (§ 1);
дается анализ взаимосвязи повторяемости и непрерывности в тек сте, вводится понятие экстрасегментной природы повтора (§ 2);
слоговая пластика текста представлена как результат посредничества звукового повтора между внутренней и внешней речью (§ 3);
дается обоснование оппозиции конвергенции и дивергенции речевых единиц в динамике тек стообразования;
дивергентного повтора как источника символизации и диалогизации текста (§ 4).
Повтор можно считать центральным средством речеобразования, едва ли не основным проявлением «аналогизирующей» сущности языковой формы как таковой, а отдельные случаи повторения – манифестацией ос новных форм существования языковой материи. Рассматриваемая в этом аспекте, повторяемость обусловлена самой коммуникативно-диалогической природой языка. Пользоваться языком и создавать новые знаки уже означа ет повторять ранее произведенное, благодаря чему и новое речение, и от ветная реплика строятся обычно как повторение-трансформация начальной, исходной, взятой за модель-образец (что в аспекте парадигматики наиболее ярко сказывается в словообразовательной мотивации, а в плане синтагма тики – в вопросно-ответных схемах). Возникновение языка, отраженное в механизмах аналогии и рудиментарно запечатленное в детской эхолалии, закономерно представляется как процесс повторения форм в режиме диало га-передразнивания – поначалу эхообразного, а затем и модифицирующего подражания, когда всякий раз за прежней формой ощущается новый, инди видуализированный смысл. Повтор лежит в основе всех мотивационных отношений в языке, обеспечивая непроизвольность языкового знака.
Основные причины повторяемости: 1) направленность языка к диалогу, одновременно и уточняющему и модифицирующему инвариантное в языке и культуре;
2) (равно как и следствие) собственно системная организация языка;
3) законы экономии речевых средств;
4) асимметрия языкового зна ка.
Форма (фактура языковой материи и семантики) – это то, что, будучи относительно стабильным, независимым от времени, контекста, благодаря повторяемости вместе с тем существует как явление временное, пластиче ское. Редупликативные реакции на форму-прецедент оказываются беско нечно изменчивыми, индивидуальными и в конечном счете всегда пере дающими уникальную ситуацию времени, места и лица. Режим повторе ния и варьирования знака в коммуникации неразрывно связан с внутриречевым, внутритекстовым повторением и варьированием единиц, где повтору придается статус текстообразующего вторично предицирующего средства. Взгляд на языковую форму со стороны фено мена повторения и повторяемости позволяет, в свою очередь, обратить внимание по крайне мере на пять ее базовых и взаимосвязанных свойств, обусловленных механизмами повтора, которые в дальнейшем конкрети зируются применительно к строению и роли звукового повтора в языке и тексте:
• Форма ощутима там, где один отрезок речи заставляет «вырвать» из контекста предшествующий, похожий или не похожий на него. Форма то, что членимо, «диакритично». Ф о р м а ди с к р е тн а.
• Форма превращает сочетание дискретного в такое единство, где глав ное – способ и порядок соединения. Следовательно, форма конфигу ративна.
• Форма возможна лишь там, где есть неравномерность, неравнознач ность и сопоставимость неравнозначностей. Поэтому форма в языке, в самом широком смысле, строится по волновому принципу. При этом каждое из сопоставимых единств должно иметь свой центр, костяк, стрежень. Целостность в языке непрерывна и монокульминативна.
Фо р м а п р о с о д и ч н а.
• Форма возникает там, где однажды употребленное появляется в новом контексте, в новом обличье, преодолевая «однократность», моменталь ность, мертвящее одиночество человека и вещи. Поэтому форма есть варьируемость. Ф о р м а п л а с т и ч н а.
• Форма, обнаруживая себя в повторении, всегда возникает как новое, говорящее о прошлом. Новое, повторяясь или контрастируя со старым, сообщает о нем. Значит, ф о р м а п р е д и к а т и в н а.
Способность преодолевать автоматизм воспроизведения речевых единиц и форм путем повтора (что особенно очевидно в фигуре полипто тона) наиболее ярко выражена в поэтическом тексте, который обеспечи вает гибкость, вариативность своих средств, максимально эффективно дей ствует как процедура индивидуации смысла, способ его «нащупывания» через утверждение изменчивости воспроизводимого. Поэзия постоянно возвращает язык к самому себе – и в его основаниях, и, одновременно, уже готовых «наработках».
Уникальное, личное как предмет выражения в поэтическом тексте воз можно потому, что «момент существования» выражен как переживаемое движение, переход, всегда вместе с тем обращенный к ранее пережитому.
Прежде всего это отражается в механизмах актуального синтаксиса и ин тегрированного со слогом звукового повтора, главными инструментами ко торых являются переакцентуация и конфигурирующая перестановка (ин версия). Предположительно, эти средства также могут считаться и наиболее адекватными способами «выведения» внутренне-речевого, эмбрионально речевого на уровень речи. Контурные средства текста, вероятно, наиболее чувствительны к формам внутренне-речевого предицирующего представ ления смысла, и особую роль здесь может играть звуковой силлабифициро ванный повтор. Тогда как фонема и фонетический признак – прежде всего «строительный материал», слог – это и принцип организации, и простейшее речевое произведение. Слог – воплощенная, чистая позиционность. Слог как принцип задает тон не только комбинаторике фонем, но и в сжатом ви де содержит в себе правила для соединения слов в составе синтаксических целых, высказываний, и для построения текста. Поэтому повтор в речи (как изоморфное отражение слогообразования) – это явление далеко не чисто количественное, но позиционное, композиционное.
Текст и слог – диаметрально разведенные, но и в определенном смысле симметричные языковые сущности. Текст, представленный как воплощение принципа повторяемости, в частности соотнесения простейших пластиче ских форм, – либо «нанизывающая», либо «сплетенная» речь, продукт взаимодействия параплазма и метаплазма, борьбы эхообразного (подра жающего, иконичного) и «перевернутого» (символизирующего и диалоги чески преображающего) повторений.
В третьей главе «О механизмах звуковой ассоциативности. Основ ная единица звукового повтора и его формальная типология» ставится проблема форм звукового повтора и обосновывается ее значимость для фо ностилистики текста (§ 1);
рассматриваются внутренние (структурные) факторы звуковой ассоциативности в связи с известными подходами к ти пологии близкозвучия (§ 2);
звуковой повтор представлен в его связи со слоговой позицией повторяемого;
вводится понятие фоносиллабемы как первоэлемента звукового повтора и простейшей строевой единицы текста (§ 3);
показана двуединая сущность фоносиллабемы, рассматриваются предпосылки и условия ее выделения (§ 4);
проанализированы типы реали зации фоносиллабемы и принципы образования фоносиллабического ком плекса;
рассматриваются случаи эпентез, чередований, вибраций (формат ных сдвигов), обнажения вокалических основ при реализации фоносилла бемы (§ 5);
на примере экспериментального стихотворения Ломоносова фоносиллабема рассмотрена как строевая единица поэтического текста. В § 7 вводятся и обосновываются принципиальные для работы понятия экви ритмии, эквифонии и метафонии – основных типов звуковых ассоциатив ных отношений речевых единиц в тексте.
Многоконсонантный слог, утверждая неизбежную, органическую «привязанность» согласных к гласной, способен восприниматься как мно гослойная структура – интегрированная, синтезированная совокупность элементарных, одноконсонантных слогообразных единств (CCV=CV+CV) [см. Чистович, 1965;
Касевич, 1983 и др.]. Если рассматривать текст как непрерывность, его ядерным, простейшим психологическим и конструк тивным звеном является консонантно-вокалическое сочетание типа CV.
Структура CCV окажется сплоченной совместным «устремлением» обоих согласных к следующему гласному и составит условно сильное силлаби ческое единство. В то же время структура VC предстает условно слабым звеном силлабической цепи, где согласный всегда готов «изменить» пред шествующему гласному ради последующего, а само звено готово разорвать ся. Гипотеза, предлагаемая в работе для анализа звуковой композиции текста, состоит в том, что звуковые повторения обладают способностью влиять на силу и слабость слоговых объединений, образовывать дополнительные силлабические спайки и разрывы, перераспре делять степень сплоченности сегментных единиц в составе суперсегментных, перестраивать восприятие звуково го потока.
Если для примера взять слово трава, то простейших слоговых структур в нем будет 3: {т-а + ра} – вА (в фонографической записи, без отражения редукции). Согласный в, оказавшись в постпозиции по отношению к пер вому гласному, установит сильную связь с последующим, ударным (вА);
говорить о слоговом объединении ав или рав здесь не имеет смысла, не смотря на то что потенциально такой слог допустим (ав-тор). В слове на дворе – 4 сильных слоговых структуры: на –{д-о + во} – рЕ, и здесь также мы не склонны считать ор и вор слоговыми объединениями (хотя они воз никнут в словах ор и вор). Но вот появляется скороговорка: На дворе тра ва, на траве дрова. На чем основано ее действие? Почему звуковой повтор сбивает с толку? Потому что синтаксический параллелизм устанавливает корреляции:
трава на дворе дрова на трав е;
Но эти корреляции «небезобидны». В конечной синтагматической по зиции находятся слова с параллельной сегментной, ритмической и слоговой структурой, образуя рифмы (трава – дрова), никакого «напряжения» в их соотнесении не возникает, одно эхообразно вторит другому, и их слоговая структура развертывается в нормальном русле. В начальных же словах прямой звуковой параллелизм уступает место обращенному (на дворе – на траве): теперь звуковая последовательность оказывается «вывернутой», причем так, что последние, ударные гласные оказываются в «слоговом одиночестве», а их консонантные опоры вовлекаются в орбиту предшест вующего гласного. Если бы этого не происходило, скороговорка не имела бы успеха: ведь слоговая и ритмическая структура на дворе – на траве одинакова (CVCCV). Однако звуковой повтор ведет «подрывную деятель ность»: фонотактика заставляет прямой слоговой параллелизм вступать в противоречие с обращенным звуковым. Это означает, что прежде «естест венный» слог дво теперь психологически перестраивается, превращаясь в двор (чему способствует и морфемный фактор), условная слоговая граница сдвигается вправо;
то же происходит с его антиподом: возникает слоговое единство трав. Можно выделить также и более частные объединения корреляты: вор – рав;
ор – ра. Их единство имеет не чисто силлабическую природу, а обусловлено звуковой ассоциацией, звуковым повтором, т. е.
представляет собой ф о н о с и л л а би ч е с к о е ц е л о е. Это единство сущест вует не в речи вообще, а в конкретном высказывании-тексте, использую щем звуковой повтор, звуковую игру.
Повторим: слоговая структура всех четырех членов одинакова (двор – трав – трав – дров), произносительных трудностей ничто не создает, а это значит, что основную нагрузку в перестройке последовательности и созда нии произносительного сбоя берет на себя инвертируемое слогообразное сочетание, которое может быть сведено к некоему инварианту (ДВОР). Это единство не существует вне слогового строения, оно непосредственно вклю чено в слоговую цепь, однако образовано так, что в некотором смысле «пере силивает» слог, создавая собственное слогообразное соединение благодаря единству состава. В таких соединениях мы видим особый и основной звуко вой оператор синтаксиса текста, нацеленный на его композиционное скреп ление и членение, простейшую строевую единицу текста, которую предлага ется называть фоносиллабемой (ФС).
Фоносиллабема – неравномерно актуализируемая «звуковая стопа».
Как и слог, а тем более метрическая стопа, она не может считаться едини цей языка как такового, а вырабатывается как инвариантная единица рече образования, приспосабливающая слог (основную единицу речевого пото ка) к задачам композиции текста. Инвариантной единицей фоносиллабему можно считать постольку, поскольку она способна сохранять относитель ную самоидентичность, за счет некоторых постоянных признаков позволяя ассоциировать комбинаторно и просодически варьируемые сегменты речи.
Это происходит там, где текст берет на себя роль «законодателя», устано вителя «правил игры», воплощенного «языка в себе», «перенося принцип эквивалентности с оси селекции на ось комбинации» [Якобсон, 1960].
Комбинаторные вариации фоносиллабемы, перемещение согласного из препозиции по отношению к гласному в постпозицию и наоборот могут иметь значение с учетом различия динамических возможностей слоговых структур разного типа, в частности разной степени «привязанности» со гласного к гласному – сильной в CV-структурах и слабой в структурах VC.
Согласный, следующий за гласной, образуя слоговую впадину и заранее го товясь послужить «трамплином» для нового динамического взлета, будучи захвачен звуковым повтором, приобретает регрессивную энергию, энергию возвращения, торможения, напоминая, что не все то одинаково, что следует в одинаковом порядке. Различная степень спаянности элементов в составе слогового единства со сходным субстанциональным заполнением, игра на ослаблениях и усилениях связи определенного согласного с гласным долж ны ощущаться как важный источник динамизации, «подталкивания» речи к развертыванию и/или ее торможения, что особенно отвечает природе по этической, стихотворной речи, базовому принципу ее композиции, осно ванной на «чувственно воспринимаемой смене напряжений и разряжений, нарастаний и убываний» [Бернштейн, 1927].
Звуковой повтор представляет собой цепь, образуемую ассоциирован ными фоносиллабемами и обладающую прерывностью и фрагментарно стью. Основной предпосылкой звукового повтора в области универсальных механизмов речеобразования является регулярность и непрерывность сил лабификации, на фоне которой ассоциируемые консонантно-вокалические конфигурации выступают эпизодическими вариативными звуковыми на полнителями слога.
Попытка исчислить все возможные фоносиллабемы в речи дала бы, ко нечно, ряд, значительно больший, чем перечень возможных слоговых мо делей и их реализаций, поскольку метатетическое варьирование фоносил лабемы делает возможным образование слогообразных звуковых групп и там, где образование слога невозможно или нетипично, однако такое ис числение нецелесообразно, поскольку ограничено только возможной ком бинаторикой любых фонем (фонографем) в любых положениях (в том чис ле и на словесных стыках, где фоносиллабемы и их соединения могут вы ступать в виде спаек: Сияла ночь. Луной был полон сад... у А. Фета).
Фоносиллабема – единица, образуемая на основе специфичной, собственно речевой единицы – слога, который в тексте, будучи насыщен и консолиди рован в виде повторяемых слогообразных звуковых групп, через механизм повтора отстаивает свое право на смыслообразование наперекор рацио нально-языковой морфологии и конструктивно раскрывается во взаимодей ствии с ней. Независимо от того, насколько фоносиллабема как слогообраз ный звуковой комплекс способна «откладываться» в сознании носителей языка, она – прежде всего операциональная языковая единица, единица «языковой способности», совмещающая в себе свойства единицы «эмиче ского» уровня (уже постольку, поскольку некоторые сцепления звуков, ок ружающих вокалическую вершину слога, более типичны, а некоторые – нет или вовсе невозможны) со свойствами приема. Приемы, отработанные язы ковой практикой, а в каких-то случаях и лежащие в самой основе языковой практики, не случайно способны, наравне с единицами языка, приобретать стилистическую окраску – тот компонент семантики, который характеризу ет бытование речевой единицы на уровне языковой номенклатуры, отвле ченно от ее конкретного речевого применения. Прием – это инвариант дей ствия, и тем самым он уже принадлежит языку, всякий раз типичным обра зом преобразуя языковую материю;
взятый в своей материализованности, прием – достояние языка. Фоносиллабема – единица языка в такой же мере, в какой ею может быть и слог, и, например, метафора.
Фоносиллабема как элементарное звено звукового повтора и простей ший провокатор звуковых ассоциаций соединяет в себе недискретно контурное и дискретно-комбинаторное: это одновременно изгиб контура и звуковая конфигурация – силлабическое (структурно-просодическое, рит мическое) и звуковое (консонантно-вокалическое) единство. Внутренняя це лостность фоносиллабемы, с одной стороны, обеспечивается некоторыми пределами ее вариативности как структурно-слогового единства на фоне звукового постоянства и, с другой стороны, ограничениями на звуковое варьирование на фоне постоянства слогового строения.
Один и тот же отрезок текста может быть одновременно по-разному ас социирован с другими отрезками, поэтому его фоносиллабическое члене ние всегда обладает потенциальной множественностью;
фоносиллабемы комбинируются и накладываются друг на друга в процессе развертывания текста. Вместе с тем наблюдается тенденция к аналитизму фоносиллабиче ского комплекса, в рамках которого внутренне инвертируемые и меняющие порядок следования фоносиллабемы не «обмениваются» согласными.
Целостность фоносиллабемы обеспечивается ее 1) монокульминатив ностью;
2) ограничениями на структурно-слоговое непостоянство в случае субстанциональной вариативности (чередований, эпентез, диерез), и наобо рот, ограничениями на субстанциональную вариативность в случае непо стоянства структурно-слогового.
«Сила» и «глубина» созвучия, таким образом, обеспечивается повтором согласных постольку, поскольку он поддерживается 1) корреляцией ак центной структуры слов;
2) соотнесенностью их слоговой структуры;
3) ка чеством вокалического наполнения;
4) непрерывностью звуковой организа ции и 5) порядком расположения звуков в рамках слоговых единств.
Пока фоносиллабема движется в фарватере собственно слогового и просодического строения речи, проявляется как элемент «отраженной фоники», она находится как бы в тени, ее структурообразующая способ ность не актуализируется, она не более чем усилитель структур более вы сокого порядка, лишь несколько переоформляющий их выделение и чле нение и создающий эффект межсегментного и межсловного наложения:
Утро мудро (посл.);
Что полезло, то и полезно (посл.).
Чтобы фоносиллабема стала ощутимой, превратилась в инструмент «квантования» последовательности, она должна направить звуковой ряд против слоговых ожиданий и/или слоговой – против ожиданий звуковых, т. е. обнаружить собственную двойственность, внутреннюю напряжен ность: очи чёрные;
Вьется алая лента игриво / В волосах твоих, чёрных, как ночь (Некрасов);
Варвара мне тетка, а правда – сестра (посл.).
Фоносиллабема – двуединая сущность: это слоговой рельеф, требую щий определенного расположения звуков, и наоборот: это определенное расположение звуков, создающих слоговой рельеф. Двойственность – не отъемлемое свойство фоносиллабемы, которое делает ее в каждый момент своего существования неравной самой себе, а потому, подобно всякому зна ку как сопряжению несоединимого, продуктивной. Если фонема живет со единенностью звука и морфологизированного смысла, то фоносиллабема жи вет соединенностью звука и слога. В результате слог предстает как одно временно динамический контур и конфигурация, создаваемая сочетанием и расположением звуков, а звук, в свою очередь, – как простейший элемент, конфигурирующий дискретные смыслоносители (морф, фонетическое сло во и др.) и одновременно контуры просодических единств (слога, синтагмы, фразы).
Фоносиллабемы стремятся к объединению в фоносиллабические ком плексы (ФК), образуемые стыковкой и взаимоналожением односложных по второв. Двусложные объединения фоносиллабем – основные и наиболее важные в звуковой структуре текста. Именно они создают эффект близкозву чия, достаточный для того, чтобы ассоциировать на их основе з н а ч и м ы е е д и н и ц ы я зы к а.
Красавица проснулась на заре рас – рос – зар;
нУла – нЕ... ла – налО – лЕни;
И нежилась на ложе томной лени нЕжила – налОже (Пушкин. Гаврилиада) Фоносиллабема и фоносиллабический комплекс удерживаются созна нием как целое благодаря: а) их контурно-слоговой целостности;
б) нали чию некоторого минимума близкозвучия, который создается в з а и м о к о м п е н с а т о р н ы м и о т н о ш е н и я м и гласных и согласных, в зависимости от постоянства/изменчивости слоговой структуры:
• чем больше консонантное сходство, тем свободнее варьирование глас ных и больше изменчивость (гибкость) слогового контура;
• чем устойчивее (жестче) слоговой контур (рифма и т. п.), тем шире диапазон консонантных чередований, при относительном консерватиз ме вокалического ряда;
• чем консервативнее вокалический ряд, тем шире диапазон чередований согласных, при относительном постоянстве (жесткости) акцентно просодического и слогового контура.
Даже предельно широкая варьируемость гласных сама по себе не раз рушает фоносиллабему (как и ограниченная варьируемость согласных) Поэзия XX века уже сознательно и регулярно использовала эффекты расщепления и усложнения рифменного созвучия, лишь подтверждающие, что «паронимический взрыв» не более чем усилил те начала звуковой орга низации стиха, которые присущи ему традиционно и органически:
Едва допущенный, Шопен пУщен – шопЕн – Опять не сдержит обещанья бешАн – И кончит бешенством, взамен бЕшен;
Баллады самообладанья. ба(л)-лАд – об-лад (Б. Пастернак. «Трепещет даль…») (или: бал-(л)Ад – обл-ад) Рассматриваются основные в н у т р е н н и е факторы звуковой ассоциа тивности, т. е. формирующие близкозвучие в том, что относится к микропо зиционным и внутренне-комбинаторным свойствам ассоциатов – их звуко вому составу и структуре:
1. Фактор р и т м и ч е с к о г о с о в п а д е н и я фрагментов звуковой цепи, действие которого приводит к формированию двух видов ассоциации:
а) с т р у к т у р н о - с л о г о в о й ( с е г м е н т н о - с л о г о в о й ), которая обес печивается единством сегментной структуры слогов и слоговых ансамблей слова, в пределе – независимо от акцентного строения и звукового состава ассоциатов: снЫ – чтУ (CCV), бАл – вОр (CVC), птИца – грибЫ (CCVCV), ворОна – зАново (CVCVCV);
б) р и т м и к о - п р о с о ди ч е с к о й ( а к ц е н т н о й ) : замахал – атаман (3/3), стужа – ночка (2/1) – безотносительно к структурно-слоговому и суб станциональному наполнению ритмической структуры.
2. Фактор с о в п а д е н и я з в у к о в о г о с о с т а в а, который выступает как требование постоянства субстанциональных заполнителей фоносиллабемы или более крупных единиц повтора, в отвлечении от их ритмического (структурно-слогового и ритмико-просодического) строения: карт – рат ник – ртами – дары – вздрагивал и т. п.
Разумеется, наиболее полно действие ритмического фактора сказывает ся там, где имеет место одновременная структурно-слоговая и ритмико просодическая корреляция: кУб – сОн (CVC;
1/1);
стрУн – сплАв (CCCVC;
1/1), ворОна – пичУга (CVCVCV;
3/2) и т. п. Единство звукового наполне ния слогового и просодического каркаса (кУб – гУб;
струнА – строкА, во рОна – морОка) усиливает ритмическую корреляцию, однако может осу ществляться и независимо от нее (ворона – Равенна) или накладываясь на нее (ворОна – корОва).
Действие этих двух факторов определяет основные типы формальных отношений между звуковыми ассоциатами.
Явление полного или частичного ритмического (структурно-слогового и ритмико-просодического) совпадения ассоциатов названо э к в и р и т м и е й : Черный ворон в сумраке снежном, / Черный бархат на смуглых плечах;
Томный голос пением нежным... Снежный ветер, твое дыханье... Темный морок цыганских песен... (Блок). Здесь ритмико-просодический паралле лизм создают все подчеркнутые словосочетания. Часть из них обладает и общностью слоговой длины, и единством акцентной организации, и струк турно-слоговой общностью: черный – томный – темный;
ворон – голос – ветер – морок и отвечает требованию п о л н о й э к в и р и т м и и : черный во рон... томный голос... (CVCCvC CVCvC;
2/1-2/1).
Соотношение: голос – поет – губы – полет (двусложных парокситонов и окситонов: 2/1 – 2/2 – 2/1 – 2/2) – ч а с т и ч н а я э к в и р и т м и я на основе общности слоговой длины (при различиях в акцентном и слоговом строе нии), это ф о р м а т н а я э к в и р и т м и я. Среди них пары голос – губы;
поет – полет обладают единством акцентного строения и реализуют единую рит мическую модель слова (2/1 и 2/2), – это а к ц е н т н а я э к в и р и т м и я. На конец, существенным фактором является аналогия слоговых структур (при возможных ритмико-просодических различиях): ворон – голос – полет (CVCVC) и т. п. Это с е г м е н т н о - с л о г о в а я эквиритмия.
Явление субстанционального совпадения – сходства или тождества звуковых составов – на основе эквиритмии предлагается называть э к в и фо н и е й. Эквифония – базовый тип общеязыковой звуковой ассоциатив ности, соответствующий эхообразному, инерционному звуковому повто ру. Бойся тестя богатого как черта рогатого (тестя – черта;
богатого – рогатого);
Не в Польше жена, – не больше меня (не в Польше – не больше;
жена – меня);
Гол, да не вор (гол – вор);
Гусли – мысли, песня – думка (Гусли – мысли, притом что песня – думка остается сугубо экви ритмическим созвучием). Это примеры эквифонии на базе полной экви ритмии. По принципу частичной эквиритмии (только на базе акцентного или слогового сходства) возникают созвучия маленький – мальчик, морозы – розы, душ – подушка и т. п. Эквифония в ее слабом проявлении возникает при эпентетическом разрыве созвучия, со храняющего прямой порядок элементов: усы – мосты, однако она не до пускает изменения звуковых конфигураций – перестановок внутри фоно силлабемы и ФК.
Явление полного совпадения звуковых составов ассоциируемых отрез ков речевой цепи при отсутствии или непостоянстве ритмического совпа дения предложено называть м е т а фо н и е й.
Метафония – антиинерционный звуковой повтор, противостоящий эк вифоническому (эхообразному, резонирующему) повтору, призванный по дорвать однообразное звуковое течение речи и спровоцировать эффект ак тивного ритмического и семантического взаимоотражения речевых еди ниц. Метафония – повтор ФС и ФК, создающий отношения гетероморфности ритмических контуров за счет звуковых инверсий – ме татез, а также, в особом случае, передвижения акцентов на фоне эквифо нии. Такой повтор как бы «опрокидывает» одну часть речевой последова тельности (опознаваемой как морфема, слово, словосочетание, предложе ние) в другую. Метафонические отношения – это отношения преображающего повторения, своего рода звуковая (а в функциональной перспективе – семантическая) метаморфоза. С точки зрения активности использования этого повтора как вида звуковой ассоциации метафония ха рактерна преимущественно для поэтической речи, где эффект обманутого ожидания на всех уровнях речевой структуры становится текстообразую щим. Ср. в пословицах и поговорках: Каков у хлеба, таков и у дела (лЕ – Ел);
Пригнала мужа к поганой луже (гнА – гАн);
Кирила не отворачивает от чарки рыла (рАч – чАр);
Чужой рот не огород – не притворишь (рОт – рОт – рИт(-ор));
Рот не огород, не затворишь ворот (рОт – рОт – т-ор – рОт;
атвор – ворОт). Суди бог того, кто обидит кого (дИбо – обИд);
Муж – как бы хлеба нажить, а жена – как бы мужа избить (нажИ – ажен);
Не хочет коза на базар, да ведут за рога (азАр – заро);
Кому полтина, а кому ни алтына (олтИн – ниалт);
Пошел черных кобелей набело перемывать (обелЕ – Абело);
Просят по корно, наступя на горло (покОрно – панагОр). Метафонические отноше ния между единицами языка и речи – это отношения преобразования, син тагматической асимметрии на фоне единства звукового состава элементов.
Оппозиция эквифонии и метафонии, в первую очередь проявляясь в тексте, важна для описания формальных отношений между звуковыми ас социатами и в речи, и в языке. Омонимия и паронимия, представляемые как плоды близкозвучия в лексической системе и, особенно, понимаемые как прием, могут быть конкретизированы в отношении типов звукового сход ства: омонимия как аналогия в плане выражения базируется на эквифонии;
в то время как паронимия идет по пути эпентетического и аугментативного расшатывания эквифонии и окончательно преодолевает ее путем звуковой инверсии: корт – крот;
сонм – сном;
корни – кроны, верность – ревность, перфект – префект. Графический фактор (за которым во многом стоит фак тор фонологический) актуализируется в метафонической паронимии так же, как это происходит в омографии, основу которой составляет особый вид метафонической соотносительности – метатония (зАмок – замОк;
дОроги – дорОги);
как только омография перестает рассматриваться лишь как источник недоразумений, а предстает как прием (Что лучше – срок пяток или пятк сорк? (Заходер)), становится очевид ной ее функциональная неотделимость от других случаев акцентного сдви га: грки – горьки;
Рыбки да рябки – прощай деньки (посл.);
«Сказка о ры баке и рыбке» (Пушкин);
Капуста из куста густа, да невкусна (посл.).
В главе четвертой «Эквифония и метафония в языке и тексте (от формальной ассоциации к приему)» дается развернутая характеристика типов звукоассоциативных отношений в тексте: показана несамостоятель ность эквиритмического фактора;
продемонстрированы основные правила слоговой эквиритмии в рифме (§ 1);
отношения эквифонии в составе рит мико-синтаксических клише (§ 2) и ее семантико-синтаксическая перспек тива (§ 3);
предложена формальная типология эквифонии с учетом ее тра диционных видов – ассонанса, рифмы, внутренней рифмы, аллитерации (§ 4);
отдельно обсуждаются основные принципы русской аллитерации (§ 5). Выявляются структурные условия метафонической ассоциации рече вых единиц (§ 6);
рассмотрены предпосылки морфологизации фоносилла бемы (§ 7);
представлены основные формальные типы метафонии – мета силлабограмма (верлан), микропалиндром, вокалический ритм, метатония и смежные приемы (§ 8). В § 9 звуковая ассоциативность рассматривается в ее обусловленности внешними, позиционными факторами, соотносящими повтор с границами синтагмы и значимых единиц речи, в силу чего форми руются типы лексикализованных и фразеологизированных звуковых повто ров (тавтограмма, спунеризм, звуковое растяжение и стяжение слова, па линдром и смежные приемы).
Звуковая ассоциативность и звуковая повторяемость в тексте ведут к образованию приемов и регламентируются факторами двух типов – внут ренними (строение ассоциируемых сегментов) и внешними (позиционны ми). В аспекте действия внутренних факторов важнейшим фоном звуковой ассоциативности является сегментно-слоговая и ритмико-просодическая фактура речевой единицы, ее ритмический рельеф. Совпадение ритмиче ских структур – эквиритмия – обусловливает возможность распределения звуковых единиц в собственном русле, когда ритмическая корреляция под черкивается аналогичным звуковым заполнением ритмического каркаса.
Так формируется эквифония. Эквиритмия в чистом виде, не подкрепленная звуковым сходством сегментов, ощутима только в случае актуализации до полнительных – внешних, позиционных факторов. Тем не менее существу ет эквиритмия, возведенная в ранг закона текстообразования, – метр, раз мер. На фоне «единоразмерности», которая может углубляться до струк турно-слогового параллелизма соотносимых синтагм, формируются системы эхообразных звуковых повторений, частью канонизируемых по этическими традициями (аллитерация, рифма). Рифма неразрывно связана с принципом эквиритмии и является, как всякий эквифоничный повтор, зву ковым продолжением и способом закрепления слогового и просодического параллелизма, что наиболее очевидно сказывается в дифференциации муж ских и женских рифм, открытых и закрытых финалей. В основе рифменно го созвучия лежит единство слоговой и просодической структуры ассоции руемых сегментов, и это обстоятельство должно быть отражено в опреде лении рифмы. На фоне эквиритмии осуществляется экспрессивная игра асимметрично-слоговых финалей (в частности, открыто-закрытых рифмо вок, «скрытых» рифмовок в формально нерифмуемых двустишиях с муж ским и женским окончаниями).
Эквиритмические и эквифонические параллели (судя по данным Рус ского ассоциативного словаря, в первую очередь характеризующие обиход но-речевую звуковую ассоциативность) лежат в основе целого ряда рече вых приемов, в числе которых – «ослышки», «переиначки», построенные по принципу ритмико-звукового калькирования (Все лишнее – детям Все лучшее – детям и т. п.);
«подразумеваемые рифмы» в народно-пародийном острословии, приемы, обеспечивающие образование эквиритмических и эк вифонических дублетов-вариантов в паремиологии и «звуковую прецедент ность» в интертекстуальных отношениях. В развертывании текста эквифония – провокатор образования паратактических рядов словоформ, формирующих устойчивые и синтагматически несвободные цепочки (слеп – глух – глуп и т. п.).
Основными формальными типами эквифонии выступают:
1. ассонанс:
• монотонический (Бедность мужа мучит, а жену учит – У-У-У-У) и политонический (Язык поит и кормит и дело портит – Ои – Ои – Ои);
• монофонический (ВесЕлье от всЕх бЕд спасЕнье – Е-Е-Е-Е) и поли фонический (БАба да корОва – однА порОда – А-О-А-О);
2. у к р е п л е н н ы й а с с о н а н с : Не дай мне бог сойти с ума. // Нет, легче посох и сума (П.) (бО-со-исумА – пОсо-исумА), в том числе в н у т р е н н я я (внутрисловная) р и ф м а (бО-со – пОсо) и классическая а с с о н а н с н а я р и ф м а (мА – мА), укрепляемая «слева» (ису – ису);
3. д и с с о н а н с н ы й а л л и т е р а ц и о н н о - р и ф м е н н ы й п о в т о р, или д и с с о н а н с (рОзах – рИзах у Блока), в том числе классическая алли терация (у Пушкина: Кто, волны, вас остановил / Кто оковал ваш бег могучий;
вОл – вА – вИл – вАл – вА).
Русская аллитерация, как и аллитерация вообще, – не повтор отдельных согласных, не «распыление» их по поверхности текста, но повтор позици онный, тесно связанный со структурой слога и просодикой слова. Это кон сонантно-вокалическая эквифония диссонансного типа, прежде всего – эк вифония ударных слогов (фоносиллабем), с постоянным предвокальным согласным и свободой гласных, которые представлены как слогообразую щая вершина и в абсолютном начале слова являются фактором повтора да же там, где предвокальный согласный равен нулю (аллитерация гласных).
Рифма и аллитерация – две стороны одного явления, две тенденции, реали зующие единый фонико-ритмический механизм в различных системах сти хосложения в зависимости от подвижности или постоянства словесного ударения.
С русской аллитерацией связывается эквифонический повтор двух ви дов: диссонанс и укрепленный ассонанс (в обоих случаях преимуществен но левосторонний). На этом фоне классическая русская рифма – это пре имущественно правосторонний укрепленный ассонанс, в качестве компо зиционного средства канонизированный как удовлетворяемое эквифоническое ожидание в конце строки – в последнем ударном слоге и в заударных слогах. Ударновокалическая позиция остается стержнем риф мы, а требование распространять эквифонию на всю заударную часть сло ва вторично и обусловлено композиционным призванием рифмы – под черкивать параллелизм периодов звуковым параллелизмом их финальных частей.
Следует различать внутреннюю рифму как повтор финалей неконечных слов стиха и как повторы «внутри слова». Внутрисловная рифма – непрогно зируемая эквифония в ударной и заударной частях слова, независимая от фактора словесной границы, поэтому она не нуждается в обязательном сходстве словесных финалей. Повторяемые «на гребне волны» ударные гласные способны группировать вокруг себя сходные эквифонически соот носимые консонантно-вокалические ряды, создавая эффект, аналогичный эффекту «отраженной мелодики» [Эйхенбаум, 1969].
Русская аллитерация и внутрисловная рифма служат усилению ритми ческих импульсов в любой части строки и, в отличие от рифмы, осуществ ляют ритмическую корреспонденцию стихов во всех ударных позициях:
Как зверь живой, ревёт и воет (П.);
Осада! приступ! злые волны / Как во ры, лезут в окна. Чёлны... (П.). Подвижность ударения в русском языке соз дает полную свободу для повторяемых фоносиллабем и по отношению к границам слов.
Аллитерацию нельзя смешивать с тавтограммой (Печальный пасынок природы... у Пушкина): они различны по своей просодической ориентации, а значит, и по функциональной перспективе, хотя и могут накладываться, комбинироваться в одной цепи: Взыграйте, ветры, взройте, воды (П.). Тав тограмма как эквифония начальных слогов следует скорее за логикой слова, нежели за его просодикой и просодикой фразы. Слов интересуют аллите рацию прежде всего как динамические контуры в составе синтагматического целого, а тавтограмму – как элементы «словаря» и объект линейной автоно мизации.
Иное качество придает тексту метафония. Акцентно и инверсивно варьируемые фоносиллабические комплексы, создающие метафонию, ори ентированы на связывание, плетение словесных рядов в рамках синтагма тических целых, на отыскивание субстанционального сходства значимых словесных частей – морфем. Основными условиями метафонической ассо циации речевых единиц являются фоносиллабическое единство ассоции руемых сегментов и постоянство их звукового наполнения – общность со става фонографем. С опорой на субстанциональное постоянство повтора, метафония создает «вращение» слова и элементов слова (выражение В. Хлебникова), действует как своеобразный способ «выворачивания» речи.
Сама фоносиллабема становится ощутимой как относительно самостоя тельная единица звукового повтора лишь там, где она подчинена механиз му контактной инверсии, который действует подобно лексико синтаксическим инверсиям, очевидно являясь универсальным языковым средством повышения внутренней спаянности синтагматически единых конфигураций. Предложение В.В. Виноградова наблюдать «сцепления и разрывы эвфонической цепи» как показатели морфологии символа содер жит точную научную метафору, за которой стоит представление о сплош ном, непрерывном характере звукового ряда текста, где «разрывы» могут быть ощутимы лишь на фоне крепости, внутренней спаянности других звеньев:
У- / лица. / Лица / у / догов / годов / рез- / че. / Че- / рез / железных ко ней / с окон бегущих домов / п р ыг н у ли первые кубы (построчная разбив ка Маяковского, графические выделения наши. – Г. В.).
В этом отрывке Виноградов усматривает свидетельство того, как «в словесной композиции резко выделяются... особые единицы;
они не сов падают с границами слов, они меньше, чем слова, и, во всяком случае, вы ступают в другом смысловом соотношении морфем, чем созвучные слова» («К теории литературных стилей»).
Способствуя синтагматической консолидации созвучия, метафония за являет о готовности фоносиллабемы и ФК стать носителями дополнитель ных семантических функций и открывает перспективу морфологизации созвучия, семантическое «намагничивание» которого происходит в ре зультате взаимодействия фоносиллабемы и морфемы как простейшего смыслоносителя, наложений фоносиллабемы и ФК на морфему (Рабство – Барство в «Деревне» Пушкина) и «отслоений» от нее. Таким образом и создается альтернативная морфология поэтического текста: Без хозяина двор и сир и вдов;
На вдовий двор хоть щепку брось;
От попа кляча не ко двору, от вдовы дочь не по нутру;
Водою плывучи что со вдовою живучи;
Без запросу вдова товар;
Молодица у старика – ни девка, ни баба, ни вдо ва;
У вдовы обычай не девичий;
Кто вдову изобидит, того Бог ненавидит;
Горох да репа в поле, а вдова и девка в людях не без обиды;
Кто любит де вушек на мученье души, кто любит вдовушек на спасенье души (послови цы). Корневая морфема «вдов», то отождествляясь с вибрирующей фоно силлабемой ВДО(В), то «опрокидываясь» в зеркале своих лексических оп понентов, претерпевая метатезы и просодические деформации, обнаруживает таким образом свое инобытие в других словах и уже тем са мым приобретает художественно-символический статус. Ср. в одном стихотворении Пастернака: Прогулки, купанье и клумбу в саду...
Художницы облик, улыбку и лоб («Годами когда-нибудь в зале концерт ной…») (в первом случае – микропалиндром: Улки – иклУ;
во втором – Облику – куилОб – метасиллабограмма с внутренней инверсией серединной фоносиллабемы). В той же строке выделяется и трехчастный односложный ряд: Обл – лЫб – лОб, заданный с начала строфы в русле эквифонического укрепления ассонанса: Художницы робкой, как сон, крутолобость / С беззлобной улыбкой, улыбкой взахлеб, / Улыбкой огромной и светлой, как глобус, / Художницы облик, улыбку и лоб. Слово облик – единственное, которое в этом ряду метафонически преодолевает эквифонию, тем самым резко привлекая внимание к себе, а особенно к последним словам строфы, возвращающим звуковой и словесный ряд в русло эквифонии.
Метафонический повтор представлен двумя основными типами: консо нантно-вокалическим (внутрислоговая метафония-метатеза, метасиллабо грамма, или верлан;
микропалиндром;
метаграмма) и вокалическим (вока лический ритм, вокалическая метаграмма). Как особый вид метафонии рас сматривается метатония (акцентный сдвиг), основанная на переакцентуации ФК, неизменного по своему сегментно-слоговому строе нию: Кабак – прпасть, там и пропсть (посл.);
Я бессмертен, пока я покрен, но не покорён... (Ив. Жданов) и т. п. По характеру актуализируе мых семантических отношений выделяются деривационная, лексическая и грамматическая метатония.
Различные типы метафонии в одном тексте, разумеется, взаимодейст вуют – или совмещаясь, или тесня друг друга, притом что фоном метафо нических преобразований является установка на эквиритмическую (метр, структурно-слоговые корреляции, в частности в рифмах) и эквифониче скую организацию звукового потока.
В качестве примера метафонического «извития» текста приведем стро фу Ф.И. Тютчева, ограничившись выделением акцентно и инверсивно пре образуемых фоносиллабем и ФК.
Метафонические сцепления, охватывающие здесь сложно построенную строфу и в условиях «затрудненной» системы рифмовки «удерживающие» ее как целое, – операция, в конечном итоге воплощающая «форму символи ческого преобразования языка» (В.В. Виноградов).
Очевидно, что благодаря метафоническим ассоциациям происходит значимое нарушение самоидентичности не только слога, но и морфемы, а значит – происходит преобразование слова, его роли в словосочетании и предложении. Течение речи всякий раз осуществляется как процесс уста новления просодических и звуковых форм, преодолевающих регулярность силлабификации. Звуковой повтор в тексте делает этот процесс максималь но ощутимым, а механизмы обеспечения плавности, гибкости речи, законы плетения, извития словес – максимально эффективными с точки зрения тексто- и смыслообразования.
Особо рассматриваются звуковые ассоциации и соответствующие приемы, обусловленные внешними (позиционными) факторами: располо жением повторяемых сегментов в рамках слова, словосочетания и предло жения.
Тавтограмматические повторы – повторы инициалей слова – приобре тают активность в качестве экспонентов лексической семантики слова. Одна ко инициальная часть слова есть не отдельный его звук, но начальная часть его слоговой (фоносиллабической) последовательности. Об этом свидетель ствует распространимость инициальных повторов на целый слог и ряд слогов «в глубь слова»: Корзина, картина, картонка (Маршак).
Поскольку инициальная часть слова выступает как «открывающая» часть его сегментно-просодического контура, конститутивным фактором становится расстояние, отделяющее ее от акцентной вершины слова, а так же от его «закрывающей» – финальной части. Это расстояние измеряется количеством слогов, а также степенью их консонантной насыщенности. Поэтому из предложен ного Хлебниковым («Наша основа») ряда «слов на Ч» как объединенных общим понятием наиболее сильными коррелятами окажутся чулОк – чел нОк – чехОл;
чАша – чАра (по сравнению с чулОк – чАн – черевИчки и т. п.).
Эквифония слов (челнОк – чеснОк) существенно повысит их ассоциатив ную силу. Сходство инициалей всегда может быть эффективно поддержано сходством медиальных и финальных частей, структурно-слоговой и ак центной эквиритмией и эквифонией слов. На этом, в частности, основана аналитическая лексикализованная рифма, широко распространенная в идиостилях поэзии ХХ века, автономизировавших слово, и восходящая к народно-стиховой рифме: Шуба соблья, а другая сомвья... Сундук один с бельем, а другой с бельмом (Роспись о приданом).
Фоносиллабическую природу инициальной ассоциации слов в тексте и значимость соотнесения звукового строения начала слова с его ударной ча стью, структурно-слоговой и просодической структурой слова в целом под тверждают наиболее устойчивые приемы звуковой организации текста, опирающиеся на ассоциативность маргинальных частей словесного и фра зового контуров, – лексикализованные и фразеологизированные типы по второв.
Так, неизменность абсолютно-начального согласного или консонантно го кластера инициальной фоносиллабемы – необходимое требование т а в т о г р а м м ы : | Гром ли | гремит? | Гроб ли несут? | Грай ли висит над про сторами? / Что ворожит над головой неугомонный галдеж? (Чухонцев).
В случаях с п у н е р и з м а (фоносиллабического хиазма инициалей ком понентов словосочетания) речь не идет об «обмене начальными согласны ми»: подобные образования возникают там, где: 1) инициали слов имеют об щую или соотносительную слоговую структуру;
2) слова полностью или час тично совпадают по своей ритмической модели;
3) эквиритмия факультативно усилена эквифоническим заполнением начальных частей или слов в целом. Иными словами, необходимым условием создания спунеризма является эквиритмия финалей и/или слов в целом. Так, Забил снаряд я в тушку Пуго Забил снаряд я в пушку туго (Л.) образуется за счет ритми ческого сходства слов (ударение на первом слоге) и вокалической эквифо нии инициалей (тУ – пУ);
Кудреватые Митрейки, / мудреватые Кудрейки (Маяк.) – за счет структурно-слоговой эквиритмии и эквифонии инициаль ного двуслога, при метатоническом сдвиге (кудре – мудрЕ);
Глубокоува жаемый / Вагоноуважатый, / Вагоноуважаемый / Глубокоуважатый (Мар шак) – за счет эквиритмии трех начальных слогов. В заголовке сборника поэтов-конструктивистов «Мена всех» в качестве стрежневого элемента выступает общий ударный гласный (ударная фоносиллабема Е), но, при на личии ритмической общности (начального ударения в словах), структурно слогового параллелизма здесь нет. Такая подмена свидетельствует о воз можности не только психологического расслоения слога C1C2V на C1V + C2V, но и оперирования этими структурами: с-Е + мЕ смЕ всЕ в-Е + сЕ. Простого «изъятия» и включения одиночного согласного и здесь не происходит.